Дж. Драйден в полемике о классическом наследии в Англии
Л.В. Сидорченко
В Европе XVII век ознаменовался не только рождением новых философских концепций и выдающимися научными открытиями, но и борьбой против авторитета древних, и прежде всего Аристотеля. Кардинальную роль в сфере науки и литературно-философских дискуссиях о ценности классического наследия сыграла идея прогресса, которая «явилась философским обобщением повсеместно наблюдавшихся фактов значительного ускорения темпов исторического развития по сравнению с застойной эпохой средних веков. В определенной степени в ней отразились и оптимистические настроения поднимающегося класса буржуазии».
В Англии начала XVII в. идею прогресса в области науки и в сфере творческой деятельности развивал Ф. Бэкон. Он считал философию Аристотеля догматичной и пригодной лишь для изощренных схоластических диспутов («Новый Органон»). Ослаблению доверия к авторитету древних в Англии содействовали также труды рационалиста Декарта «Рассуждение о методе» и «Страсти души», переведенные на английский язык соответственно в 1649 и 1650 гг.
Идейно-художественная гетерогенность европейской мысли способствовала тому, что дискуссии о ценности классического наследия, пройдя несколько фаз, приняли в каждой стране специфическую форму в зависимости от политико-идеологической атмосферы и социально-экономических условий. Среди зарубежных исследователей популярны две точки зрения, согласно которым в Англии полемика, во-первых, возникла под влиянием французской критической мысли и касалась главным образом риторики и поэзии, а, во-вторых, носила скорее научно-философский, чем литературно-критический характер. Однако в обоих случаях не учитывался временной фактор, ибо, согласно довольно распространенному мнению, полемика в Италии уже имела место в начале XVII в., а во Франции — в его середине, тогда как истоки дискуссии о достоинствах античного наследия в Англии представляется справедливым отнести к концу XVI в., когда Ф. Сидни, рьяный сторонник античной правильности, в «Защите поэзии» (опуб. в 1595 г.) призывал критически подходить к античным образцам, подражая их достоинствам и избегая их недостатков, а также привлек внимание соотечественников к английской драме и к поэме Чосера «Троил и Крессида». К тому же переориентация английской литературно-критической мысли с итальянской на французскую произошла лишь во второй половине XVII в., когда были переведены на английский язык основные труды французских критиков, в том числе «Поэтическое искусство» Буало, «Размышления о „Поэтике” Аристотеля» Рапэна, «Предисловие к сатирам Горация» Дасье, «Трактат об эпической поэме» Ле Боссю.
В течение XVII в. полемика о классическом наследии в Англии прошла несколько стадий. Первая из них была связана со спорами приверженцев идеи прогресса со сторонниками превосходства древности, считавшими, что «первородный грех» способствовал разложению природы, в результате чего современный человек деградировал по сравнению с древним, жившим в период «расцвета природы». Наиболее четко эту идею выразил Дж. Гудмэн в трактате «Падение человека» (1616 г.). Другая стадия полемики отразила дискуссии, и прежде всего в Кембриджском университете, вокруг концепции «кругового прогресса», разработанной Дж. Хэйквиллом в «Апологии власти и Провидения Бога в управлении миром» (1627 г.). Хэйквилл опровергал концепцию прогрессирующей дегенерации природы и доказывал, что каждому циклу природы соответствует свой «расцвет» и «упадок». Человек обязан изучать Вселенную и открывать ее законы, ибо это поможет ему возвратить свою изначальную силу, которой он обладал до «первородного греха». Христианскую мораль Дж. Хэйквилл ставил выше языческой, полагая, что современный ему человек в умственном отношении ничем не уступает древнему, и делал вывод, что некоторые английские поэты, как, например, Ф. Сидни в «Аркадии», достигли совершенства древних.
Новый этап в решении вопроса о сравнительных достоинствах произведений древних и новых авторов наметился в связи с созданием в 1662 г. Лондонского королевского общества, среди членов которого были не только рьяные сторонники Бэкона, но и те, кто в своих воззрениях синтезировал как идеи Бэкона, так и концепции Дж. Хэйквилла, например Дж. Глэнвилл. Они во многом, способствовали распространению в Англии картезианства и выступали против материализма Гоббса и его религиозных концепций.
В 1687 г. в стенах Французской академии развернулась дискуссия между Ш. Перро и Н. Буало, которая в истории европейской литературы получила название «спор древних и новых». Исходя из принципа неизменности человеческой природы и в связи с этим отвергая традицию, Перро в «Веке Людовика Великого», а затем и в «Параллелях между древними и новыми» доказывал превосходство современной ему французской литературы над античной. Он сурово критиковал Гомера и, исходя из идеи прогресса, отдавал предпочтение Вергилию, хотя и в его произведениях находил грубые просчеты. Защищая Гомера, Буало утверждал в «Критических размышлениях», что недостаточные познания Перро в древнегреческом языке привели его к ложным суждениям о нравах и обычаях, изображенных в творениях Гомера. Опираясь на авторитет Аристотеля, Буало и его сторонники подчеркивали важность для человечества моральных уроков «Илиады» и «Одиссеи». При этом, как справедливо указывал Б.Г. Реизов, методы «древних» можно было бы назвать историческими, ибо в их аргументах превалировала идея о том, что Гомер писал для людей своего века.
Один из ведущих поэтов, драматургов и теоретиков искусства Дж. Драйден (1631-1700) продолжил традицию внимательного отношения к национальным литературным образцам, уходящую истоками к Ф. Сидни и поддержанную Б. Джонсоном.
В этом смысле вряд ли правомерно, исходя только из большого количества цитат из Горация и отсылок на него в произведениях Дж. Драйдена, считать его литературные воззрения только горацианскими, как полагает Э. Эллис. Так, нельзя не учитывать воздействие на него французской критической мысли, хотя он развивал лишь то, что наиболее соответствовало его взглядам. Несомненное влияние на него оказал Корнель, который в своих теоретических высказываниях опирался на Аристотеля. Его требование о связности эпизодов в пьесе соответствовало аристотелевскому принципу «вероятности», согласно которому эпизоды следует располагать в «вероятной или необходимой последовательности». Вместе с тем, видимо, под влиянием итальянских критиков Корнель находил в учении Аристотеля пробелы и неясности и потому призывал следовать за Аристотелем, опираясь на разум и опыт. Он предлагал разумно трактовать принцип трех единств: растянуть сценическое время до пяти дней; под единством места понимать весь город или то расстояние, которое можно покрыть за 24 часа, рассказы о событиях заменить их показом на сцене; оставить за автором право делать главным героем злодея. Эти идеи Корнеля свидетельствовали, по справедливому замечанию Н.П. Козловой, об «очевидном воздействии барокко» на драматурга, утвердившего во Франции классицистический театр.
Однако вряд ли стоит преувеличивать зависимость Дж. Драйдена от французского драматурга, как это имело место в трудах ряда исследователей его творчества, ибо это затушевывает эволюцию его литературных воззрений от прямого защитника барочных тенденций в английской драматургии до сторонника классицистических установок. К Корнелю Дж. Драйден наиболее близок в трактовке технических приемов драмы в «Опыте о драматической поэзии» (1668 г.), из четырех персонажей которого Критий выступил на стороне древних, Евгений защищал превосходство современных авторов, Лизидий был представлен как поклонник французской литературы, а Неандр — национальной драмы. Все четыре персонажа приняли идею Корнеля о комическом сюжете, с вниманием отнеслись к его рассуждениям о трудностях, порождаемых слишком строгим соблюдением правил древних. Критий согласился с Корнелем, предлагающим делать более коротким первый акт и более длинным — последний. Как и Корнель, он считал возможным сделать местом действия весь город и не менять место действия в середине акта. Евгений доказывал, что правило о единстве места выработали французские драматурги, а не Аристотель и Гораций. Опираясь на Скалигера, Евгений утверждал, что даже Теренций не соблюдал единства времени. Древние были в состоянии обеспечить связность сцен благодаря их малочисленности. Лизидий, цитируя Корнеля, хвалил французских драматургов за их внимание к сценам, в которых актер появляется или уходит. Неандр принял горацианскую идею о том, что все невероятные действия надо убрать со сцены, но считал, что английский зритель, в соответствии со своим национальным характером, вполне приемлет сцены ужаса. Иными словами, Неандр трактовал горацианское правило в соответствии со Здравым Смыслом. Позиция Неандра относительно правил, к которой наиболее близка позиция самого Дж. Драйдена, недостаточно последовательна. Он порицал французских драматургов за слишком строгое соблюдение правил и за это же хвалил Б. Джонсона.
Хорошо зная сочинения Корнеля и даже допуская словесные заимствования из них, Дж. Драйден признавал художественную необходимость отхода от правил, полагая, что неукоснительное следование им сковывает драматурга. В духе Корнеля он писал в предисловии к «Клеомену», что «лучше нарушить правило, чем разрушить красоту». Вместе с тем, не без влияния Р. Рапэна, Буало, А. Дасье, Ле Боссю, Дж. Драйден полагал, что правила улучшают произведения, ибо способствуют правдоподобию фабулы.
Подобно Ф. Сидни и Ф. Бэкону, Дж. Драйден рассматривал поэзию как «подражательное искусство» и считал Аристотеля, с «Поэтики» которого, по его мнению, началась истинная критика, и Горация учителями поэтов. «Все поэты должны изучать Природу, — писал Дж. Драйден, — так же как ее интерпретаторов — Аристотеля и Горация... Из этого неоспоримо следует, что те произведения, которые во все века приводили в восхищение, являлись подражанием Природе». Он рассматривал «подражание Природе» как «всеобщее и поистине единственное правило, дающее возможность доставлять удовольствие в поэзии и жизни». Критерием в определении степени точности «подражания Природе» являются классические правила, «ибо с их помощью мы можем видеть, когда природа имитируется и насколько близко». При этом Драйден был убежден, что не нужно «изобретать новых правил драмы, как это безуспешно пытался сделать Лопе де Вега, а необходимо неукоснительно следовать за своими учителями, изучившими Природу лучше нас». Так, «единство места» не было правилом древних. Его не найти ни у Аристотеля, ни у Горация. Правилом его сделали французские поэты. Драйден возражал против него и предложил, чтобы части пьесы рассказывались, а не игрались. Он не принял идею Корнеля, согласно которой место действия может быть изменено без изменения сцены. Драйден также полагал, что нет необходимости строго соблюдать единство времени. В своих пьесах он часто нарушал единство времени и места, обосновывая это тем, что строгое следование правилам не соответствует английским традициям. Иными словами, Драйден возражал против «улучшений», внесенных в правила древних интерпретаторами античности, и призывал учитывать национальный опыт.
«Опыт о драматической поэзии» явился своеобразным ответом Дж. Драйдена на «Рассказ об одном путешествии в Англию» француза С. Сорбьера (1664 г.), в котором тот критиковал английскую драму за пренебрежение к правилам и использование белого стиха. В связи с этим в «Опыте» Драйден, хотя и отдал должное трудам французских критиков XVII в., но проводил идею патриотического противостояния французскому влиянию на английскую драму. Неандр, который считается выразителем взглядов Драйдена, сравнил «неправильную» английскую драму с «правильной» французской и, признавая присущий последней вкус и совершенство композиции, отдал предпочтение национальной драме. Неандр пришел к выводу, что английские драматурги, следуя скорее законам природы, чем строго придерживаясь, как французские авторы, правил, создали пьесы, отличающиеся большей художественностью и оригинальностью. Он подчеркнул, что английские драматурги ничего не заимствовали у французов: «Сюжеты наших (т. е. английских. — Л. С.) пьес сотканы на местных станках, и в них мы наследуем флетчеровское и шекспировское разнообразие и величие образов. У Джонсона мы унаследовали сложность и добротность отделки интриг. Да и сама стихотворная форма драмы в Англии была известна задолго до появления пьес Корнеля». И Неандр проиллюстрировал свою мысль примерами из пьес Шекспира, Бомонта, Флетчера, Джонсона, которых он считал выдающимися драматургами. Евгений, защищая превосходство современных авторов, хвалил национальных поэтов: Дж. Саклинга — за «изысканность» его стихов, Э. Уоллера — за их «сладость и гладкость», А. Каули — за «возвышенность», а Дж. Дэнхэма — за «правильность». Позже, в посвящении «Энеиды» (1697 г.), Драйден вновь подчеркнул, что «французские критики лучше английских, хотя английские поэты лучше французских».
В посвящении «Испанского монаха» (1681 г.) Драйден защищал трагикомедию с ее разностильностью и усложненностью сюжета, а в своих «героических пьесах» он «пытался идти по пути компромисса между стилем ренессансной драмы и классицизма».
«Героические пьесы» Драйдена вызвали волну нападок. В «Репетиции» (1671 г.) ее авторы (герцог Бакингэм, Т. Спрэт, С. Батлер, М. Клиффорд) осмеяли ошибки, присущие, на их взгляд, «героической пьесе», рассматривая их с точки зрения «здравого смысла». Средствами пародирования и гротеска они доказывали безрассудность и искусственность «героических пьес»: безмотивность поведения персонажей, напыщенность их монологов, их неуклюжие попытки донести до зрителя необходимую информацию, бессвязность фабулы и подчинение ее конфликту между честью и любовью. Однако Драйден считал, что «героическая пьеса» более соответствует его веку, чем трагедии и комедии. В предисловии к «Завоеванию Гранады» (1672 г.), в «Эпилоге» ко второй части этой пьесы и в «Защите эпилога» (1672 г.) Драйден утверждал, что «героическая пьеса» представляет собой попытку представить на сцене разновидность драмы, которая была бы более близкой к современной жизни, чем трагедии и комедии елизаветинских и якобитских времен. Ее истоки Драйден видел в «Осаде Родоса» (1656 г.) У. Дэйвенэнта, которую он рассматривал как отклик на пуританский театральный запрет, и в его же поэме «Гондиберт». В связи с этим Драйден делал вывод: «Героическая пьеса — это подражание кое в чем героической поэме, в которой любовь и доблесть были главными темами». Ссылаясь на Петрония, Драйден утверждал, что в «героической пьесе» все должно изображаться в более величественном виде, чем в обыденной жизни. В этом смысле Драйден расходился с Дэйвенэнтом, который советовал автору героической поэмы отражать обычное течение жизни. Драйден же полагал: для автора героической поэмы очень важно «не быть привязанным к неприкрашенному представлению о том, что есть истинное или чрезвычайно вероятное», и он может использовать сверхъестественные, явления, которые «представляют большую свободу для воображения». Драйден считал, что обращение к сверхъестественным явлениям, соответствующим народным верованиям, является подражанием воображению человека и, следовательно, подражанием Природе. Иначе говоря, он не принимал утверждения сторонников древних, которые, опираясь на высказывания Аристотеля, считали, что сверхъестественные явления не соответствуют Природе и потому поэзия, содержащая сверхъестественное, не является «правильной». Драйден считал неприемлемым слепо полагаться на авторитет древних. Утверждения Аристотеля являются недостаточным аргументом, писал он, «ибо он судил о трагедии по творениям Софокла и Еврипида; если бы он увидел наши трагедии, то изменил бы свое мнение».
Касаясь Шекспира, Драйден продолжил традиции, сложившиеся в английской критике к середине XVII в. и в начале эпохи Реставрации. Джон Мильтон сопоставил ученого гения — Б. Джонсона с природным гением — Шекспиром, который, как «дитя Фантазии», распевал свои песни, подобно свободной птице в лесу. В «Опыте о драматической поэзии» Драйден устами Неандра приписал шероховатости шекспировских пьес неистовству фантазии поэта. Сравнивая драмы Джонсона и Шекспира, он указал на природный гений Шекспира и признался, что «Шекспир был Гомером, или отцом наших драматических поэтов; Джонсон был Вергилием, давшим образец тщательно сделанного сочинения. Я восхищаюсь им, но люблю Шекспира». Как и М. Кавендиш, которая в «Дружеских письмах» (1664 г.) дала «первый отзыв о Шекспире как книжном писателе», отмечая среди его достоинств острый ум и умение изображать страсти и характеры, Драйден хвалил Шекспира за мастерство в обрисовке персонажей, хотя и находил в его манере определенные недостатки (пролог к «Буре», 1670 г.). Однако в эпилоге к «Завоеванию Гранады» (1672 г.) и в «Защите эпилога» Драйден сурово критиковал Шекспира за грубый стиль и нарушение принципа декорума. ...
Как известно, Драйден был в числе первых членов Лондонского королевского общества. Его взгляды основывались на синтезе идей Бэкона и концепции «кругового прогресса» Хэйквилла. Драйден отрицал теорию дегенерации природы, признавал идею развития наук и искусств, но отмечал периоды их «упадков» и «расцветов». Степень завершенности каждого цикла зависела, по его мнению, от того, какого гения каждый век дарил нации.
Проводя мысль о том, что соблюдение поэтом правил древних улучшает его произведение, Драйден утверждал, что нарушение их может, компенсироваться гениальностью поэта, как в случае с Шекспиром. «Только гений — высшая добродетель по сравнению с другими, вместе взятыми», — писал он Деннису в марте 1694 г. В определенной мере Драйден развивал мысль Сидни, говорившего о свободе гения, для которого не является непреложным законом подражание древним. Однако Драйден был убежден в том, что Шекспир стал бы еще более великим, если бы следовал установленным законам. И он проиллюстрировал свою идею, переработкой шекспировской пьесы «Антоний и Клеопатра», которую назвал «Все для любви» (1678 г.). В предпосланном к переделке трактате «Антоний и Клеопатра и искусство трагедии» Драйден отметил, что, хотя он строил пьесу по законам трех единств, под влиянием «божественного Шекспира» позволил действию развиваться более свободно, а вместо героического куплета использовал белый стих. И Драйден пришел к выводу, что современная ему английская трагедия, нуждается в «большей свободе», чем древняя.
Свое отношение к достоинствам древних и современных авторов Драйден высказал в полемике с убежденным сторонником древних Т. Раймером, который требовал идеализации героя в пьесах и настоятельно советовал соблюдать в них декорум, аристотелевский принцип «катарсиса», закон «поэтической справедливости», приписываемый Скалигеру. С этих позиций Т. Раймер сурово критиковал «Отелло» Шекспира за безнравственность этого «кровавого фарса» и нарушение законов «здравого смысла». После компромиссной революции 1688 г. Драйден резко разошелся с Т. Раймером по политическим мотивам (Драйден был сторонником изгнанных Стюартов, а Т. Раймер поддержал «славную революцию»). Вместе с тем в литературных позициях Т. Раймера и Драйдена были как существенные расхождения, так и нечто общее.
Как и у Драйдена, многие высказывания Раймера отличались патриотизмом. В предисловии к своему переводу «Размышлений о „Поэтике” Аристотеля» Р. Рапэна и в «Кратком обзоре трагедии» (1692 г.) Раймер, как и Драйден и Роскоммон, отдал должное национальному своеобразию английского языка, считая его более выразительным, чем французский. Создав в жанре «героической пьесы» своего «Эдгара» (1678 г.), Раймер выразил свое позитивное отношение к английской героической драме, ведущим представителем которой был Драйден. При этом, сравнивая трактовку одной темы («описание ночи») у разных авторов — у Аполлона Родосского, Вергилия, Ариосто, Тассо, Марино, Шаплена, Драйдена, Раймер отдал предпочтение Драйдену с его «Императором индейцев» (1665 г.). Однако Раймер более строго, чем Драйден, подошел к произведениям английских авторов XVI — начала XVII в., находя, что они строили свои произведения не всегда в соответствии с велениями Разума, и следовательно, не соблюдая правил. Именно пренебрежение к правилам не позволило Спенсеру, У. Дэйвенэнту, А. Каули и другим английским поэтам достичь высот.
В «Набросках ответа Раймеру» (1677 г., опуб. в 1711 г.) Драйден согласился с Раймером в том, что античные произведения должны служить образцами для английской драмы в построении сюжета, однако считал, что в современной английской драме можно использовать традиции Шекспира и Флетчера, если они соответствуют принципам Аристотеля и Горация. В противовес Т. Раймеру, отвергавшему в «Трагедиях прошлого века» теорию климата, объясняющую «расцветы» и «упадки» науки и культуры географическим положением стран, Драйден объяснял своеобразие английской драмы не только религией и нравами англичан, но и климатом страны. Пьесы Шекспира и Флетчера, несмотря на свои неправильности, пользуются неизменным успехом у англичан потому, что они удовлетворяют их национальным склонностям, ибо они предпочитают видеть на сцене героев, обуреваемых страстями, а не лишенных их, как в древнегреческой трагедии. Отношение Драйдена к Мильтону эволюционировало от восторженного до весьма критического, когда Драйден стал порицать «Потерянный Рай» Мильтона за неподходящую фабулу и употребление архаизмов. В эпоху Реставрации растет интерес к творчеству Чосера: в Лондоне в 1687 г. под редакцией Т. Спегга вышло собрание сочинений «превосходного английского поэта Джеффри Чосера», на которое ссылался Драйден. Переложив пять поэм Чосера на современный английский язык, Драйден включил их наравне с творениями Гомера, Вергилия, Овидия и Боккаччо в сборник «Рассказы древние и современные» (1700 г.). В предисловии к нему Драйден отдал дань умению Чосера выбрать фабулу и создать характеры, отличающиеся только им присущими чертами. Иными словами, он отметил у Чосера тенденцию к типизации характера. Впервые в английской критике сопоставив Чосера с Овидием, Драйден, исходя из классицистического принципа «следования Природе» и характерной для эпохи Просвещения концепции «здравого смысла», нашел, что у Чосера мысли возвышеннее, чем у античного автора. Признавая язык Чосера с современной точки зрения устарелым, но считая его «отцом английской поэзии», стоящим у истоков борьбы за чистоту английского языка, Драйден развивал мысль Э. Уоллера, изложенную им в поэме «Об английском стихе» (1668 г.).
Признавая гений Спенсера и музыкальность его стиха, Драйден не находил в его «Королеве фей» единства действия, героя, достойного эпического повествования, станс считал неподходящим стихотворным размером, а обилие архаизмов — портящим стиль поэмы. У Дж. Донна он признавал талант сатирика, мастерство в выражении «глубоких мыслей обычным языком», но находил столь грубые изъяны в его версификации, что пришел к выводу, согласно которому «современные поэты лучше Донна». Падение популярности Каули он объяснял чрезмерным пристрастием к фантазии.
Таким образом, Драйден выступал как сторонник древних, когда обращался к трудам Аристотеля и Горация за поддержкой в решении проблем художественного вкуса и универсальности человеческой «природы». Вместе с тем в его суждениях звучали и доводы «новых». Так, в «Послании к благородному другу доктору Чарльтону» (1662 г.) он отвергал «тиранию» Аристотеля над «мыслью» и отдавал должное Колумбу, который, по его мнению, первым поколебал авторитет Стагирита. Он также хвалил представителей «новой науки»: Бэкона, Гилберта, Харвея. В противовес древним, пытающимся эпохой объяснить грубые нравы героев «Илиады», Драйден считал, что характеры героев отражают характеры их авторов, и потому мстительность, горячность, нетерпеливость Ахилла соответствуют порывистости, пылкости, огню Гомера, а терпеливость, внимательность, милосердие Энея объясняются спокойствием и сдержанностью Вергилия. Он становился на позицию «новых» и тогда, когда предпочитал, чтобы о произведениях английских авторов судили согласно обычаям и законам его страны. Это позволило Р. Джоунзу назвать Драйдена «двуликим Янусом», которого нельзя причислить ни к твердым сторонникам древних, ни к убежденным приверженцам новых.
Однако позиция, занятая Драйденом в полемике, отразила не «противоречивость», его воззрений, а их эволюцию в направлении компромисса между поклонниками древних и новых авторов. Она выразила национальное своеобразие дискуссий, во многом обусловленное отношением англичан к правилам древних и влиянием «новой науки», которая способствовала ослаблению их доверия к авторитету древних и смягчению классицистического кредо, в частности у Драйдена. Как и другие члены Лондонского королевского общества, Драйден проповедовал картезианство, но вместе с тем склонный, по собственному признанию, «к скептицизму в философии», стремился примирить идеи «новой науки» с религиозными концепциями посредством ограничения сферы разума.
Произведения и литературно-критические эссе Драйдена вскрыли многие закономерности борьбы английских классицистов с приверженцами барокко, способствовали зарождению в ходе полемики конкретно-исторического метода исследования и выдвинули на передний план проблему отношения к национальным традициям. Позиция Драйдена предопределила ту значительную роль, которую он сыграл в развитии национальных традиций в Англии, и оказала существенное влияние на участников полемики в начале XVIII в., и прежде всего на А. Поупа.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия история, языкознание, литературоведение. – 1987. – Вып. 1. – С. 31-39.
Произведения
Критика
