Узоры бытия
В. Скороденко
На последней странице знаменитого романа У. Сомерсета Моэма «Бремя страстей человеческих» герой обобщает то, к чему он пришел после помрачений и терзаний молодости: «...Как же он не заметил, что самый простой узор человеческой жизни — человек рождается, трудится, женится, рожает детей и умирает — и есть самый совершенный?» Однако этот «узор» виден ясно лишь в некоей отвлеченности, поскольку в жизни общечеловеческое не существует в «чистом» виде. Время, среда и обстоятельства всегда накладываются на «простой узор». Тем более история.
Английский роман по традиции тяготеет к историзму, причем не только в изображении характеров, которые накрепко «увязаны» со временем, но и в воссоздании многочисленных исторических реалий, нарисованных зримо, обстоятельно, со вкусом. Для англичан эпоха буржуазного переустройства мира началась раньше, чем для других народов, и с новейшей историей они освоились скорее, сделав ее частью живого, лично пережитого опыта. К возникновению огромной Британской империи, например, так или иначе приложили руку все англичане, и чувство империи, «имперское», как назвал его Р. Палм Датт, миросозерцание стало чертой типичного «британского» характера времен торжествующего империализма. Такой характер во всевозможных его человеческих обликах возникает перед нами на страницах книг английских писателей от Диккенса до Киплинга и Голсуорси. Когда же Британская империя начала клониться к упадку и в конце концов развалилась, то этот исторический процесс многие англичане переживали как личную трагедию. Пересмотр «имперского» миросозерцания и мучительный от него отказ определили британский характер уже на новом историческом этапе. Английские писатели антиколониалистской тенденции — Дж. Олдридж, Б. Дэвидсон, Д. Стюарт и некоторые другие — показали становление такого характера.
Перед английской литературой появилась соблазнительная возможность: попытаться проследить простой и самый совершенный «узор человеческой жизни» на фоне и в органическом единстве с историей становления и упадка Британской империи. Художественная форма, наиболее подходящая, чтобы это содержание воплотить, давно и плодотворно разработана в английской литературе — семейная эпопея, роман-хроника, в котором прослеживается жизненный путь нескольких поколений одной семьи. Самый, пожалуй, интересный и удачный опыт обращения к семейной эпопее для художественного осмысления судеб империи — трилогия Десмонда Стюарта «Смена ролей», первая часть которой издана на русском языке.
Творчество Стюарта знакомо нашему читателю: были изданы его пьеса «Комната в раю» и роман «Неподходящий англичанин» (1955), действие которых разворачивалось в странах арабского Востока. Автор прозаик и публицист, знаток культуры и истории арабского мира, всегда выступал как друг угнетенных народов и противник колониализма в любых формах. Прогрессивные взгляды Стюарта на историю проявились и в идейно-философском замысле трилогии, в изображении процессов, приведших к освобождению колониальных и зависимых стран: «...Те, кем правят сегодня, становятся правителями завтра» — таков урок истории, как он сформулирован в «Круглой мозаике».
Роман охватывает двадцать восемь лет жизни английского дворянина, сначала офицера военного флота, а затем чиновника адмиралтейства Эндрю Ломакса. Прерванная военная карьера, гражданская деятельность, служба, женитьба, радости и несчастья семейной жизни, минуты полного высокого счастья и периоды духовного прозябания — все это складывается в «узор жизни» героя, и обо всем этом Стюарт повествует с той мерой обстоятельности, без которой в семейной хронике не обойтись. Отсюда и внимание автора к ближайшему окружению героя — на страницах книги даны емкие психологические портреты жены Ломакса — Крошки, его матери, его детей, его многочисленных своячениц и тестя, его друга лорда Локмойдарта.
Например, Крошка — законченный тип дамы с претензиями, словно самой природой созданной в подруги жизни офицеру колониальных войск. Цепкая, хитрая, жадная, властолюбивая, суеверная и расчетливая, извлекающая выгоду из положений белой женщины и жены британского дворянина, она больше всего боится утратить свой престиж.
Стюарт тщательно воссоздает круг интересов и деятельности разветвленного английского семейства конца прошлого — начала нынешнего века: поместья и деньги, наследства и майораты, служба в экзотических уголках планеты и гордое чувство собственности, буржуазная филантропия и диктуемое модой увлечение искусством...
Самая примечательная черта манеры Стюарта — насыщенность письма. Этот материал, которого хватило бы на несколько добротных томов, спрессован до одной небольшой книги: пролог, эпилог, а между ними 29 глав, по одной на каждый год — 1890, 1891 и т. д. Автор сознательно нарушает хронологическую непрерывность действия внутри глав. Каждая главка — своеобразная микроновелла о каком-нибудь важном событии, встрече, беседе, начинании — одним словом, об очередной вехе в жизни Ломакса и его окружения и почти всегда об очередной вехе в судьбах империи. Сказано самое главное, остальное же легко угадывается. Это напоминает манеру классических восточных живописцев, которые передавали на картине суть предмета несколькими основополагающими штрихами, предоставляя воображению зрителя дорисовывать опущенные детали. Эндрю Ломакс начинает карьеру как один из тех «рядовых империи», кого воспел Киплинг. Пути империи и Ломакса потом расходятся, но он остается честным служакой, ревностно исполняющим свой долг в адмиралтействе в годы первой мировой войны. Но важны, однако, в изображении Стюарта обстоятельства, заставившие Ломакса отказаться от чести быть солдатом империи.
...Молодой офицер участвует во взятии Хартума отрядами генерала Китченера, в одной из самых жестоких операций колониальных войск на территории Северной Африки. «Наши солдаты стреляли дервишей, как куропаток... Так вот что такое, храбрость — полный ягдташ для жестокого честолюбца, жатва для пулеметов?» Эмоциональный рассказ Эндрю о пережитом под Хартумом подводит моральный итог его «имперскому» опыту и мотивирует решение героя уйти из армии, чтобы заняться орошением пустыни.
Помимо «хартумского», в книге есть еще один эпизод, рисующий бессердечное лицемерие колонизаторов, — инцидент в Диншваи, где был разыгран фарс «объективного разбирательства» и повешены невиновные арабы. Кстати, это событие окончательно склоняет Эндрю на сторону свободолюбивых египтян. Однако нравственная идея романа сосредоточена не только, вернее, не столько в этих двух эпизодах, как бы выразительно они ни были решены сами по себе, сколько в рассчитанно саркастических лапидарных портретах «слуг» империи и их местных подголосков, от солдафона Пикеринга, «офицера и джентльмена», до британского проконсула Кромера, от плебея Али, поставляющего богатым иностранцам живой товар на любой сексуальный вкус, до столпов национальной буржуазии Сумер-паши и Мидхат-паши. Стюарт постоянно возвращается к этическому аспекту истории, неназойливо, но последовательно отмечая на протяжении романа, что колониальная империя, методы, которыми она утверждается, и те, кто этими методами пользуется, равно аморальны. Именно здесь, в сфере нравственной, проходит водораздел между людьми и «людишками». Персонажи романа играют отведенные им временем роли, но одни из них объективно выступают на стороне прогресса, другие же идут против него, ревностно служат старому, не желая видеть, что их роль уже сыграна. Такое понимание связи человека и истории, очевидно, и подсказало автору заглавие трилогии.
В прологе «Круглой мозаики» сын Эндрю Ломакса, археолог Джей, открывший в пустыне шедевр древнего искусства, размышляет о том, что судьбы человеческие, подобно камням мозаики, сцепляются и образуют некий исполненный смысла узор, который, однако, постоянно меняется. «Все должны смиряться с преемственностью ролей» — таким открывается ему смысл перемен. В широком философском контексте романа «смена ролей» воспринимается и как преемственность поколений и как закон поступательного движения истории. Отсюда своеобразное, библейски-историческое ощущение хода времени, свойственное книге Стюарта: жизнь человека конечна, но, вписываясь в историю, она обретает грань бессмертия.
Стилистическое мастерство прозы Стюарта, о котором подробно сказано в предисловии В. Ивашевой к русскому изданию книги, присущий этой прозе синтез экономной конспективности и изящной поэтической метафоры, к сожалению, не донесены до русского читателя в должном объеме. Бывает и так, что автор, стремясь к лапидарности, перегружает метафору, заставляет ее нести слишком много оттенков. Эти «трудные» места английского текста переданы переводчиком с тем самым тщанием и ученической добросовестностью, которые подчас оборачиваются косноязычием и перевода не украшают. Однако эти замечания не умаляют главного: читатель смог познакомиться с «Круглой мозаикой», одним из лучших произведений Десмонда Стюарта 60-х годов.
Л-ра: Литературное обозрение. – 1974. – № 3. – С. 92-94.
Произведения
Критика
