Джеймс Джонс. По первому требованию
А. Зверев
Роман, завершающий военную трилогию Джеймса Джонса (1921-1977), начатую в 1951 году знаменитой книгой «Отныне и во веки веков», а одиннадцать лет спустя продолженную «Тонкой красной чертой», вышел посмертно. Джонс не успел дописать последние три главы; по черновым заметкам писателя они завершены его другом У. Моррисом. Работа над трилогией заняла без малого тридцать лет; многое менялось и в американской жизни, и в собственных его представлениях — время вносило коррективы в «главную книгу» романиста. Непритупленной осталась, однако, память о фронтовой юности, и остротой переживаний тех далеких лет определяется вся тональность эпического повествования Джонса о поколении, в чьей биографии были Гвадалканал и Арденны.
Слишком долго Америка только выжидала; у ее солдат не родилось глубокого чувства причастности к историческому делу разгрома фашизма. Военные годы остались для них лишь травмой, не поддающейся залечиванию, потому что были годами жестокости и насилия, чинимого над ними самим миром казармы. В боевых испытаниях лишь усилилось то чувство товарищества, которое для уцелевших было единственным светлым воспоминанием молодых лет, — чувство общей суровой судьбы, всеми ими перенесенного испытания на духовную стойкость.
От имени уцелевших говорит в своих книгах и Джонс; оттого на их страницах неизменно чувствуются и неподдельный трагизм, и определенная узость взгляда, охватывающего опыт рядовых американской армии, но не смысл и масштаб войны в целом. В последней книге писатель остался верен теме, прошедшей через все его творчество. Как сказано в авторском предисловии, такой темой был «человеческий удел на войне и то, что эта война для нас значила — значила на самом деле, а не в наших представлениях о ней». Впрочем, сразу же требуются уточнения: «удел» — не всечеловеческий, а именно американский, во всей его болезненности, предопределенной причинами чисто политического характера, у Джонса не выявленными, как и у Нормана Мейлера или Ирвина Шоу, лучших, пожалуй, прозаиков военного поколения в США.
Время действия последнего романа Джонса — зима 1943/1944 года, место действия — военный госпиталь в Луксорс, сильно напоминающем Мемфис, где после ранения лечился сам будущий писатель. Война в этой книге возникает лишь как воспоминания о погибших друзьях и трупах японских солдат под палящим тихоокеанским солнцем, о яростных рукопашных схватках, о грязи окопов, о преступном тупоумии начальства и самогоне из консервированных персиков. Фронтовое ожесточение, добавившееся к тому ожесточению, какое в них еще в дофронтовой период успела воспитать казарма, — вот та глубокая рана, перед которой бессильны врачи луксорского госпиталя, куда попадают главные персонажи Джонса. Их четверо. Трое знакомы, хотя и под другими именами, читателям «Отныне и во веки веков»: Прюитт стал Бобби Преллом, Уорден — Уинчем, Старк — Стренджем. Четвертый, Мэрион Лэндерс, появляется у Джонса впервые, и с ним связана одна из важнейших линий романа.
Четыре товарища. При чтении Джонса не раз вспоминается Э.-М. Ремарк, как вспоминается, конечно, и Хемингуэй, оказавший сильнейшее воздействие на прозаиков, пришедших в американскую литературу с фронтов второй мировой войны. Уроки Хемингуэя – это уроки мастерства.
Конечно, в творческой близости двух писателей сыграло свою роль их фронтовое прошлое. Но вместе с тем разные это были войны и разными оказались их итоги для героев «Прощай, оружие!» и «По первому требованию». Различие в том, что у персонажей Джонса уже не может быть своей позиции в мире, куда они возвращаются, — есть лишь ощущение барьера между ними и этим миром, предельно обостренное чувство враждебности: их — по отношению к миру, а жизни — по отношению к ним. Казармой и войной в них убита подлинная воля к жизни, и остаются лишь искусственные стимулы: уже распадающееся братство да иллюзия любви, когда дело не идет дальше физиологии. Искусственность этих стимулов рано или поздно станет самоочевидной, после чего неизбежна трагическая развязка.
Каждый из героев борется за то, чтобы выжить и как-то приладиться к новому порядку вещей, в одиночку. В итоге все четверо терпят поражение. Человеческую сущность персонажей Джонса можно определить одним словом-понятием — перегоревшие. Они еще способны бунтовать, когда на их пути встают службисты вроде майора Хогэна, сортирующего раненых, словно бревна на лесоповале: этот еще может сгодиться в дело, и его нужды должны удовлетворяться «по первому требованию», а тот лишь зря занимает дефицитную госпитальную койку, потому что армии он уже не понадобится никогда. Они способны взорваться, когда слышат воинственные речи тыловых крыс или сталкиваются с попытками привить им буржуазную благовоспитанность: на торжественных проводах призывников в родном городке Лэндерс гасит боевой пыл восторженных мальчишек горькими словами правды, а потом порывает с отцом, шокированным его «ужасными манерами». Снова надев мундир, он ведет отчаянную борьбу с капитаном Мэхью, еще одним ревнителем «рациональности», оплачиваемой растоптанными человеческими судьбами. И Лэндерс решается на крайний шаг — дезертирует, чтобы порвать с убийственной несвободой и сохранить хоть крупицу своего «я». А потом, когда Уинчу удается как-то загладить даже эту тяжкую провинность товарища, Лэндерс — бывший провинциальный студент, романтик, изуродованный армейской машинерией насилия, — кончает с собой.
К такому финалу приводит Джонс всех своих героев. Финал закономерен: слишком много значила армия в их биографиях, она сделалась единственно возможной для всех них жизненной средой; с другой стороны, ненависть к ней накапливается и растет, и это противоречие неразрешимо. Бунтарь-радикал Бобби Прелл, запомнившийся читателям первого тома трилогии, в заключительной части — инвалид, удостоенный одной из высших военных наград за боевую доблесть. В «Отныне и во веки веков» он восставал против армейских регламентов; в гарнизонной тюрьме его «я» подвергалось тяжелейшему испытанию на прочность. Теперь он цепляется за армию, для него нет другой жизни. Он готов служить армии даже калекой, соглашаясь продавать акции военного займа и демонстрируя свои культи благополучным обывателям, чтобы те, расчувствовавшись, выкладывали доллары. Бобби погибнет в нелепой драке с новобранцами, не заметившими в пьяном угаре ни его протезов, ни орденской ленточки. И это в конечном счете тоже будет собственный выбор Прелла — единственное логичное разрешение конфликта, развертывающегося в сознании всех персонажей последнего романа Джонса.
Стрендж разрешит этот конфликт, выбросившись за борт военного транспорта, следующего в Европу. Уинч — взорвав гранатами помещение солдатского клуба, обставленное новенькой мебелью и поблескивающими музыкальными автоматами. Так завершатся пути четырех рядовых призыва 1941 года. «По первому требованию» (так официально провозглашено) готова Америка откликнуться на любую нужду своих искалеченных солдат, но истинная их нужда — в смерти, и она действительно удовлетворяется по первому требованию.
В романе Джонса почти нет интригующих сюжетных ходов. Действие сосредоточено на незначительных событиях, которыми заполнены тягучие будни госпиталя, скрашиваемые лишь вылазками в город и невеселым разгулом, да еще более безрадостными наездами в родные места, где ничего не осталось от прежнего дома. Как и раньше, Джонс не смог избежать крайностей, присущих литературе, нацеленной на изображение «всей правды» о неприглядных сторонах действительности, литературе, вобравшей в себя натуралистические традиции Дж. Фаррелла и других писателей, выдвинувшихся в 30-е годы. Его повествованию свойственна заземленность, чрезмерная детализация, стремление воспроизводить сырой материал повседневности так, точно к нему не прикасалась рука художника.
И тем не менее последняя книга Джонса останется неоспоримым свидетельством большого таланта этого рано умершего писателя, который выразил трагедию своего поколения глубже и откровеннее, чем любой из его современников. Прекрасно сказал об этом Ирвин Шоу: «Джонс вел свою собственную войну — войну против лжи и лицемерия. С полей сражений и из вонючих солдатских бараков в его книгах доносится чистый, освежающий ветер правды».
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1979. – № 3. – С. 66-69.
Произведения
Критика
