Бессмертие. Николай Заболоцкий

Коты на лестницах упругих,
большие рыла приподняв,
сидят как будды на перилах,
ревут как трубы о любви.
Нагие кошечки, стесняясь,
друг к дружке жмутся, извиняясь.
Кокетки! Сколько их кругом!
Они по кругу ходят боком,
они текут любовным соком,
они трясутся, на весь дом
распространяя запах страсти.
Коты ревут, открывши пасти,
они как дьяволы вверху
в своем серебряном меху.

Один лишь кот в глухой чужбине
сидит, задумчив, не поет,
в его взъерошенной овчине
справляют блохи хоровод.
Отшельник лестницы печальной,
монах помойного ведра,
он держит мир первоначальный
на мозговых своих буграх.
Сквозь дверь он чувствует квартиру,
где труд дневной едва лишь начат,
там от плиты и до сортира
лишь бабьи туловища скачут;
там примус выстроен, как дыба,
на нем, от ужаса треща,
чахоточная воет рыба
в зеленых масляных прыщах;
там трупы вымытых животных
лежат на противнях холодных
и чугуны — купели слез —
венчают зла апофеоз.

Кот поднимается, трепещет,
сомненья нету — замкнут мир,
и лишь одни помои плещут
туда, где мудрости кумир.
И кот встает на две ноги,
идет вперед, подъемля лапы,
пропала лестница. Ни зги
в глазах. Шарахаются бабы,
но поздно! Кот, на шею сев,
как дьявол бьется, озверев,
рвет тело, жилы отворяет,
когтями кости вырывает...
О, боже, боже, как нелеп!
Сбесился он или ослеп?

Шла ночь без горечи и страха,
и любопытным виден был
семейный сад — котова плаха,
где месяц медленный всходил.
Деревья дружные качали
большими, сжатыми телами,
нагие птицы верещали,
скача неверными ногами —
над ними, желтый скаля зуб,
висел кота саженный труп.

Монах! Ты висельником стал!
Прощай... В моем окошке,
справляя дикий карнавал,
опять несутся кошки,
и я на лестнице стою,
такой же белый, важный —
я продолжаю жизнь твою,
мой праведник отважный.

1928