Цирк. Николай Заболоцкий
Цирк сияет словно щит,
цирк на пальцах верещит,
цирк на дудке завывает,
душу в душу ударяет.
С нежным личиком испанки
и цветами в волосах
тут девочка — пресветлый ангел —
виясь, плясала вальс-казак.
Она среди густого пара
стоит как белая гагара,
то, сгибаясь у плеча, реет, ноги волоча.
То вдруг присвистнет, одинокая,
совьется маленьким ужом,
и вновь несется, нежно охая, —
прелестный образ и почти что нагишом.
Но вот одежды беспокойство
вкруг тела складками легло.
Хотя напрасно!
Членов нежное устройство
на всех впечатление произвело.
Толпа встает. Все дышат, как сапожники.
Во рту — слюны навар кудрявый.
Иные — даже самые безбожники —
полны таинственной отравой.
Другие же, суя табак в пустую трубку,
облизываясь, мысленно целуют ту голубку,
которая пред ними пролетела.
Пресветлая! Остаться не захотела!
Вой всюду в зале тут стоит,
кромешным духом все полны,
но музыка опять гремит,
и все опять удивлены.
Лошадь белая выходит,
бледным личиком вертя,
и на ней при всем народе
сидит полновесное дитя.
Вот, маша руками враз,
дитя, смеясь, сидит анфас,
и вдруг, взмахнув ноги обмылком,
дитя сидит к коню затылком.
А конь как стражник, опустив
высокий лоб с большим пером,
по кругу носится, спесив,
поставив ноги под углом.
Тут опять всеобщее изумленье,
и похвала, и одобренье,
и как зверок кусает зависть
тех, кто недавно улыбались
иль равнодушными казались.
Мальчишка, тихо хулиганя,
подружке на ухо шептал:
«Какая тут сварилась баня!» —
и девку нежно обнимал.
Она же, к этому привыкнув,
сидела тихая, не пикнув;
закон имея естества,
она желала сватовства.
Но вот опять арена скачет,
ход представленья снова начат:
два тоненькие мужика
серьезно гнутся у шеста.
Один, чертя рукой девичьей,
на воздух медленный ползет,
то красный шарик выпускает,
то вниз — нарядный — упадет
и товарищу на плечи
тонкой ножкою встает.
Потом они, смеясь опасно,
ползут наверх единогласно,
и там, обнявшись наугад,
на толстом воздухе стоят.
Они дыханьем укрепляют
двойного тела равновесье,
но через миг опять летают,
себя по воздуху развеся.
Тут опять, восторгом налит,
зал трясется как кликуша
и в ладони громко жарит,
не щадя чужие уши.
Один старик интеллигентный
сказал, другому говоря:
«Этот праздник разноцветный
посещаю я не зря.
Здесь нахожу я греческие игры,
красоток розовые икры,
научных замечаю лошадей, —
это не цирк, а прямо чародей!»
Другой, плешивый как колено,
сказал, что это несомненно.
На последний страшный номер
вышла женщина-змея, —
она усердно ползала в соломе,
ноги в кольца завия.
Проползав несколько минут,
она совсем лишилась тела.
Кругом служители бегут:
«Где? Где?»
Красотка улетела!..
Тут пошел в народе ужас,
все свои хватают шапки
и бросаются наружу,
имея девок полные охапки.
«Воры! Воры!» — все кричали,
но воры были невидимки —
они в тот вечер угощали
своих друзей на Ситном рынке.
Над ними небо было рыто
веселой руганью двойной,
и жизнь трещала как корыто,
летая книзу головой.
1928
