Джон Гарднер. Свет в октябре
Т. Ротенберг
Джон Гарднер — один из немногих прозаиков США, чьи новые произведения встречают с неизменным интересом самые взыскательные читатели и еще более взыскательные критики. Не составляет исключения в этом плане и четвертый большой роман писателя о современной Америке «Свет в октябре» — произведение, не без основания расцениваемое рецензентами и самим автором как один из важных итогов его творческого пути.
Серьезное и глубокое содержание воплощено здесь в прозрачной, наглядно простой и в этом смысле не вполне характерной для Гарднера форме. Раньше в его масштабных реалистических романах, отмеченных печатью незаурядного таланта и широкой историко-культурной эрудицией, постоянно ощущалось противоборство двух стремлений: создать современный эпос — повествование актуальное и вместе с тем как бы повседневно соприкасающееся с историей (и, таким образом, интересное любому серьезному читателю). Желанию Гарднера создать гуманистический по своей направленности роман непрестанно противоречило тяготение художника к исследованию бездны бескрылой души, отображению леденящего ужаса знания, не согретого ни верой, ни любовью. Оттого излишне сгустились краски в перенасыщенном философскими размышлениями первом романе Гарднера «Воскресение из мертвых» (1966). Дисгармония двух несходных жанровых тенденций — социальной эпопеи и зловещей «черной комедии» — ослабила прочность сюжетной конструкции «Диалогов с Солнечным» (1972). Противоположное стремление к простоте обусловило некоторую искусственность и даже сентиментальность романа «Никелевая гора» (1973).
В романе «Свет в октябре» Гарднер применил простой, на первый взгляд чисто механический прием — разграничил два противоборствующих потока своего творческого воображения на два «романа» внутри одного произведения, достигнув при этом внутренней гармонии.
Эти романы — «обрамляющий» и «внутренний» — со всех точек зрения, казалось бы, являются полными противоположностями. «Обрамляющий» роман рассказывает о ссоре престарелого фермера Джеймса Эббота со своей столь же немолодой сестрой Салли — ссоре на поверхностный взгляд эксцентричной и непонятной, но по сути очень серьезной, подготовленной всей их жизнью. Всегда зарабатывавший свой хлеб тяжким трудом Джеймс Эббот глубоко убежден, что заслужил на старости лет права на покой и уважение в собственном доме. Проведшая большую часть жизни в материальном достатке сестра, не сумевшая после смерти мужа сохранить оставленные ей небольшие деньги и доживающая свои дни в доме брата перед экраном ненавистного Джеймсу телевизора, оказывается для него воплощением мира, в котором Джеймс чувствует себя чужим и ненужным. В порыве безудержного гнева старик выстрелом из ружья разделывается с принадлежащим сестре «проклятым телевизором» и, угрожая ей тем же ружьем, загоняет Салли на чердак.
Салли, однако, не желает сдаваться и замышляет покушение на брата. Обеспокоенные друзья не в силах помирить их. Узел несогласий между ближайшими родственниками развязывается крайними поступками обоих: в ловушку, подстроенную Салли для брата, случайно попадает дочь Джеймса, а сам он едва не лишается жизни в автомобильной катастрофе. Эти печальные события отрезвляют стариков, напоминая им, что гораздо большее связывает их, нежели разъединяет.
По своему эмоциональному строю и силе этического пафоса роман о Салли и Джеймсе Эббот объективно сближается с лучшими образцами «южной» американской прозы (такими, как произведения Р.П. Уоррена, Ю. Уэлти, Р. Прайса). Позднее осознание неколебимой прочности семейных уз, приобретающей характер целостной, обогащаемой опытом поколений жизненной философии, призвано осветить новым светом последние годы брата и сестры. Пережитые невзгоды, горечь старости и ужас надвигающейся смерти, воспринимаемые в спектре представлений о полнокровной и достойной человеческой жизни, получают иной смысл, иную окраску, иное наполнение: в них как бы воплощается пора зрелости духа, суровой красоты поздней осени, когда (Гарднер цитирует слова Р. Киплинга) «смена времен года задерживается — осень уже ушла, а зимы еще нет. И нами овладевает Время. Время небывалой ясности и свежести, дарующее нам наслаждение изяществом дней».
На чердаке Салли находит под кроватью разодранный детектив — образчик той «муры», которую она за всю жизнь ни разу не взяла в руки. Заранее презирая автора и кляня судьбу, старушка неохотно приступает к чтению. И вскоре это реальное (и нелепое) положение отступает перед все более овладевающими ее воображением приключениями героев книжонки. Салли начинает открывать в ней мысли, созвучные самым сокровенным своим думам о жизни, политике, любви, смерти. Персонажи детектива становятся неотделимы в ее внутреннем мире от образов близких и знакомых. Мысли о прожитой жизни и отношениях с братом все теснее переплетаются в сознании героини с идеями автора. Изо всех сил пытается она сопротивляться воздействию непостижимым образом перестраивающей ее мысли книжонки, автор которой, словно ведущий телепередачи, «видит» людей изнутри...
«Внутренний» роман повествует о приключениях контрабандистов, промышляющих наркотиками. Герои детектива — чудаки-изгои из цивилизованного круга — живут в «психоделическом» мире опасности и авантюр — мире, словно вызванном к жизни действием постоянно употребляемых ими наркотиков. Реальность безнадежно перемешана в их воображении с видениями, порожденными героином и гашишем. Они совершают эксцентрические поступки и обрушивают на голову друг друга доводы всех философий, к каким только их приобщил «Ридерс дайджест».
Но автор детектива (а за его спиной — Джон Гарднер) заставляет читателей усмехнуться гротескному поведению своих героев и погрустить об их человеческой неприкаянности и уязвимости. Погрустить вместе со случайно оказавшимся среди контрабандистов Питером Вагнером — несостоявшимся самоубийцей, который намеревался развязаться с жизнью, ставшей для него невыносимой, поскольку он, «пусть и нехотя, позволил нескольким женщинам рассчитывать на себя, нескольким счетам скопиться и понял, что в его возрасте уже не перестроить некоторых механизмов в собственном устройстве». Жизнь на судне контрабандистов раскрепощает его от тягот прежнего существования. Но размышления о смысле бытия, обостренные действием наркотиков, открывают ему, что при ближайшем рассмотрении «каждый человек так человечен, что это почти невыносимо»...
Итак, задавшись вместе со своими философами-контрабандистами «вечным» вопросом: «Так где же мы свернули с пути истинного?» — Джон Гарднер написал два предельно несходных «взаимопроникающих» романа: один — ясный и глубокий, выдержанный в реалистической традиции американской литературы, другой — в стиле «поп-арта», с персонажами-символами, словно сошедшими с рекламного ролика. С героями, самая функциональность, ироническая «одномерность» которых в повествовании становится в последние годы примечательной особенностью в прозе некоторых писателей США. Удивительно точно очерченные плоскостные фигуры, населяющие «внутренний роман» Гарднера, очень напоминают персонажей «фантастических «коллажей» Курта Воннегута, Э.Л. Доктороу или Роберта Кувера, что, как признает и сам автор, входило в круг поставленных им перед собой задач.
В одном из недавних интервью, раскрывающем взгляды Гарднера на роль литературы, искусства как средства познания и объяснения действительности (а в этой связи — и на роман «Свет в октябре»), писатель говорил о важности для него проблемы художественного единства произведения, адекватности формы и содержания. Все предшествующее творчество Гарднера представляется ярким примером настойчивых и плодотворных поисков этого синтеза творческого своеобразия и совершенства. Роман «Свет в октябре», по нашему мнению, убедительно свидетельствует о том, что столь необходимое ему как художнику органическое единство замысла и решения оказалось наконец достигнуто. Преодолев искушение избыточности форм и приемов, Джон Гарднер со спокойной уверенностью мастера и мягкой улыбкой понимания, обращенной, подобно неяркому осеннему солнцу, к своим персонажам, создал еще одну картину бытия современной Америки.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1978. – Вып. 6. – С. 75-77.
Произведения
Критика
