Рейнольдс Прайс. Источник света
Т. Венедиктова
«Источник света» содержательно и композиционно продолжает известный отечественному читателю предыдущий — четвертый по счету в творческой биографии автора — роман Рейнольдса Прайса «Земная оболочка» (1975).
В первом романе дилогии на протяжении сорока лет прослеживалась жизнь двух семейных кланов обитателей американского Юга. Провинциальная «глубинка» в Северной Каролине (отсюда родом сам автор) — мирок тесный и замкнутый, отзвуки внешних событий, даже мировых катаклизмов (действие романа охватывает период с 1903 по 1944 год), доносятся сюда еле слышно. Эпический настрой сообщается повествованию непреложным естественным ритмом, с каким Кендаллы и Мейфилды поколение за поколением восходят к жизненному расцвету, чтобы в свой час склониться, уйти в небытие. Герои прозаика — люди по преимуществу «сельские», простые, чуждые рефлексии. Жизнь их протекает внешне бессобытийно и неярко, но внутренне буквально вибрирует от эмоций и страстей: узы, на горе и на радость соединившие их бесхитростные существования, предельно напряжены. Перед нами — родители и дети, мужья и жены, ближайшие друзья и чернокожие слуги Кендаллов и Мейфилдов; их судьбы, переплетясь, образовали густую и необыкновенно чуткую сеть-паутину: стоит легко прикоснуться к ней в одном месте, как вся она сотрясается в пространстве и во времени.
Центральная для всей дилогии тема определяется неким «диалектическим» состоянием, в котором пребывают излюбленные герои Р. Прайса. Состояние это для них одновременно мучительно и драгоценно, его суть — в извечном колебании меж крайностями индивидуального (а порой и индивидуалистического) самоутверждения и нерассуждающей, безоглядной погруженности в стихию семейного, родового быта, меж потребностью в просторе, свободе, личностной автономии и не менее острой потребностью в человеческой близости и тепле. Путь разрешения этого конфликта намечается у Р. Прайса ясно: попытки обрести покой и подобие жизненной цельности в одиночестве, в индивидуалистической замкнутости, в отвержении хотя бы части из неизменно требовательных и часто обременительных уз любви трактуются как самообман или грех, в который люди впадают но слабости (потому-то и любви в романах Р. Прайса так часто сопутствуют чувства вины и боли). «Найди чужую жизнь и удерживай ее, удерживай ее, никогда не будь один» — так устами одной из героинь «Земной оболочки» формулирует автор свой взгляд на жизненное предназначение человека.
На последних страницах этого романа читатель прощался с четырнадцатилетним мальчиком Хатчинсом Мейфилдом. В «Источнике света» мы вновь встречаем его десять лет спустя — теперь уже в качестве центрального героя повествования. Манера Р. Прайса осталась неизменной: сюжетное развитие сведено к минимуму. Впрочем, во второй части дилогии в противоположность первой, напоминавшей старомодно-неторопливую хронику, время действия конкретизировано точно и определенно: оно охватывает немногим более полугода, с лета 1955-го до ранней весны 1956 года.
Ощущение драматизма усиливается игрой контрастных сопоставлений (основной композиционный принцип повествования). Обоих Мейфилдов старшего и младшего — мы застаем у порога жизни: 24-летний Хатч только готовится войти в нее, с беззаботным эгоизмом юности он весь поглощен настоящим и поиском себя в нем; его отец, Роб, зная о своей неизлечимой болезни, подводит итоги прожитому. Смутно мечтая стать писателем, Хатч отправляется за океан — отчасти в поисках вдохновения, отчасти преследуя цель более практическую: получить в Оксфорде ученую степень, которая дала бы ему возможность преподавать в колледже и тем самым обеспечила на будущее кусок хлеба. В романе образуются два отчетливо противопоставленных географических «плана»: южное захолустье, заповедный круг интимно-семейного общения, долгой родовой памяти и традиций, в котором все более замыкается умирающий Роб, и заокеанская экзотика, древние замки Британии, дикие красоты Уэльса, музеи и соборы Рима, которые по-туристски обозревает Хатч, поглощенный новыми впечатлениями и планами на будущее. Едва ли не самая важная, хотя и неявная цель его путешествия — вырваться из вязкой паутины любовных, родственных, дружеских и прочих привязанностей, бремя которых он привык сызмала ощущать на своих плечах. Покой и ясность одиночества ценны для него тем более, что он переживает момент решающего жизненного выбора: что ему делать со своей жизнью, к чему приложить силы?
«Смогу ли я творить что-либо достойное на протяжении последующих, скажем, сорока пяти лет? — спрашивает себя Хатч. — А если да, то возможно ли творить это, оставаясь в одиночестве?» Третьим главным героем романа явится Энн, возлюбленная героя, которой предстоит стать «осью» его жизни, утраченной со смертью отца. Однако осознание подлинной цены и ценности человеческих связей придет к Хатчу не сразу, а лишь после долгих раздумий и проверки безусловными реальностями бытия, каковыми являются смерть и сотворение новой жизни. После нелегкого периода метаний и круговращений герой выберется наконец к «центру тяжести» (так называется последняя часть романа). Единственное в жизни, что превыше смерти и тлена, осознает он, — это узы родства, любви и сочувствия, соединяющие людей. Счастье — в гармоничном единении и нежной взаимной заботе, когда люди существуют не разрозненно, не обособленно, но «как спицы в колесе, сходящиеся к середине». Ясный свет, исходящий из «середины», озаряет будущее Хатча: соединив свою жизнь с жизнью Энн, продолжив ее в детях, он будет нести в дар людям самое дорогое свое умение — «терпеливо наблюдать... людей... и воспроизводить их бытие». Труд писательства, давнишний предмет своих устремлений и амбиций, он теперь видит по-новому — как «средство выражения любви» и проникновения в скрытую суть вещей.
Так воплощается в романе в значительной степени автобиографичный «портрет художника в молодости». С этой линией повествования в «Источнике света» связаны принципиально важные для Р. Прайса размышления о назначении и природе художественного творчества. Художник — не избранник, возвысившийся над прозой жизни, не горделивый мастер, занятый лишь тайнами своего ремесла (эти торные, но ложные пути сам Хатч отвергает, признавая свою юношескую поэму о Тристане и Изольде искусственной и мертворожденной): творческое вдохновение он черпает в живых «мелочах» человеческих взаимоотношений. Недаром Робу Мейфилду вспоминаются слова Льва Толстого о том, что любой человек мог бы написать роман, сумей он только выразить в слове все продуманное и прочувствованное им на протяжении одного дня. Такого рода «непрофессиональный» роман под названием «Моя жизнь и что она мне открыла» — роман в письмах к сыну — создает сам Роб. Перебирая в памяти прожитое, он пытается определить три счастливейших дня, выпавшие ему на долю за полвека, — пытается как бы отжать сладкий «сок», высветить сокровенный смысл своей жизни. Оказывается, то были для него дни ближайшего, сердечного общения с близкими. Если бы только люди перестали вздыхать о холодных и не дающих отзыва звездах, перестали заноситься в бесплодных мечтаниях и гордыне, сумели бы с мудростью и смирением друг в друге узнать главную свою нужду и потребность — таков пафос размышлений Роба, и отцовский опыт становится одной из ступенек в воспитании чувств Хатчинса Мейфилда. Такого рода благостный итог — разрешение центрального конфликта романа — косвенно свидетельствует об ограниченности авторской позиции. Исходя из этой позиции, резонно подходишь к выводу, что выявление нравственного потенциала личности возможно лишь в рамках сугубо частного (по преимуществу семейного) быта. Выходя за пределы этого быта, герой обрекает себя на неприкаянность, творческое бесплодие. Сознавая, по-видимому, ущербность подобной логики, Р. Прайс в «Источнике света» пытается «разомкнуть» семейный круг, расширив его до поля общечеловеческой близости, куда входят на равных правах и ближайшая родня, и вновь обретаемые героем на родине и за океаном друзья, знакомые, просто случайные встречные.
Художественные удачи автора связаны прежде всего с тонким и точным воспроизведением сложных, динамических душевных состояний персонажа. Как и предыдущие произведения Р. Прайса, «Источник света» насыщен яркими лирическими пассажами. «Прямое» повествование занимает здесь сравнительно мало места, как и, заметим в скобках, непосредственно социальные мотивировки поведения героев, зато важнейшую роль играют внутренние монологи, эмоциональные излияния в письмах, пророческие сны и т. п. Источник света — в глазах человека, открытых добру и красоте жизни; с этой мыслью мы закрываем новую книгу талантливого американского прозаика.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1983. – Вып. 2. – С. 84-86.
Произведения
Критика
