Андре Моруа. Письма незнакомке
(Отрывок)
Вы существуете, и вместе с тем вас нет. Когда один мой друг предложил мне писать вам раз в неделю, я мысленно нарисовал себе ваш образ. Я создал вас прекрасной – и лицом, и разумом. Я знал: Вы не замедлите возникнуть живой из грез моих, и станете читать мои послания, и отвечать на них, и говорить мне все, что жаждет услышать автор.
С первого же дня я придал вам определенный облик – облик редкостно красивой и юной женщины, которую я увидал в театре. Нет, не на сцене – в зале. Никто из тех, кто был со мною рядом, не знал ее. С тех пор вы обрели глаза и губы, голос и стать, но, как и подобает, по-прежнему остались незнакомкой.
В печати появились два-три моих письма, и я, как ожидал, стал получать от вас ответы. Здесь «вы» – лицо собирательное. Вас много разных незнакомок: Одна – наивная, другая – вздорная, а третья – шалунья и насмешница. Мне не терпелось затеять с вами переписку, однако я удержался: Вам надлежало оставаться всеми, нельзя было, чтоб вы стали одной.
Вы укоряете меня за сдержанность, за мой неизменный синтиментальный морализм. Но что поделаешь? И самый терпеливый из людей пребудет верным незнакомке лишь при том условии, что однажды она откроется ему. Мериме довольно быстро узнал о том, что его незнакомку зовут женни дакен, и вскоре ему позволили поцеловать ее прелестные ножки. Да, наш кумир должен иметь и ножки, и все остальное, ибо мы устаем от созерцания бестелесной богини.
Я обещал, что стану продолжать эту игру до той поры, пока буду черпать в ней удовольствие. Прошло больше года, я поставил точку в нашей переписке, возражений не последовало. Воображаемый разрыв совсем не труден. Я сохраню о вас чудесное, незамутненное воспоминание. Прощайте
А. М.
Об одной встрече
В тот вечер я был не один в «Комеди Франсез». «Давали всего-навсего Мольера», но с большим успехом. Владычица Ирана от души смеялась; Робер Кемп, казалось, блаженствовал; Поль Леото притягивал к себе взоры. Сидевшая рядом с нами дама шепнула мужу: «Скажу по телефону тетушке Клемансе, что видела Леото, она обрадуется».
Вы сидели впереди, закутавшись в песцовые меха, и, как во времена Мюссе, покачивалась предо мною подобранная «черная коса на дивной гибкой шее». В антракте вы нагнулись к подруге и оживленно спросили: «Как стать любимой?». Мне в свой черед захотелось нагнуться к вам и ответить словами одного из современников Мольера: "Чтобы понравиться другим, нужно говорить с ними о том, что приятно им и что занимает их, уклоняться от споров о предметах маловажных, редко задавать вопросы и ни в коем случае не дать им заподозрить, что можно быть разумней.
Вот советы человека, знавшего людей! Да, если мы хотим, чтобы нас любили, нужно говорить с другими не о том, что занимает нас, а о том, что занимает их. А что занимает их? Они же сами. Мы никогда не наскучим женщине, коль станем говорить с нею о ее нраве и красоте, коль будем расспрашивать ее о детстве, о вкусах, о том, что ее печалит. Вы также никогда не наскучите мужчине, если попросите его рассказывать о себе самом. Сколько женщин снискали себе славу искусных слушательниц! Впрочем, и слушать-то нет нужды, достаточно лишь делать вид, будто слушаешь.
«Уклониться от споров о предметах маловажных». Доводы, излагаемые резким тоном, выводят собеседника из себя. Особенно когда правда на вашей стороне. «Всякое дельное замечание задевает», – говорил Стендаль. Вашему собеседнику, возможно, и придется признать неопровержимость ваших доводов, но он вам этого не простит вовеки. В любви мужчина стремится не к войне, а к миру. Блаженны нежные и кроткие женщины, их будут любить сильнее. Ничто так не выводит мужчину из себя, как агрессивность женщины. Амазонок обожествляют, но не обожают.
Другой, вполне достойный способ понравиться – лестно отзываться о людях. Если им это перескажут, это доставит им удовольствие и они в ответ почувствуют к вам расположение.
– Не по душе мне госпожа де…, – Говорил некто.
– Как жаль! А она-то находит вас просто обворожительным и говорит об этом каждому встречному.
– Неужели?.. Выходит, я заблуждался на ее счет.
Верно и обратное. Одна язвительная фраза, к тому же пересказанная недоброжелательно, порождает злейших врагов. «Если бы все мы знали все то, что говорится обо всех нас, никто ни с кем бы не разговаривал». Беда в том, что рано или поздно все узнают то, что все говорят обо всех.
Возвратимся к Ларошфуко: «Ни в коем случае не дать им заподозрить, что можно быть разумней, чем они». Разве нельзя одновременно и любить, и восхищаться кем-то? Разумеется, можно, но только если он не выражает свое превосходство с высокомерием и оно уравновешивается небольшими слабостями, позволяющими другим в свой черед как бы покровительствовать ему. Самый умный человек из тех, кого я знал, поль валери, весьма непринужденно выказывал свой ум. Он облекал глубокие мысли в шутливую форму; ему были присущи и ребячество, и милые проказы, что делало его необыкновенно обаятельным. Другой умнейший человек и серьезен, и важен, а все же забавляет друзей своей неосознанной кичливостью, рассеянностью или причудами. Ему прощают то, что он талантлив, потому, что он бывает смешон; и вам простят то, что вы красивы, потому, что вы держитесь просто. Женщина никогда не надоест даже великому человеку, если будет помнить, что он тоже человек.
Как же стать любимой? Давая тем, кого хотите пленить, веские основания быть довольными собой. Любовь начинается с радостного ощущения собственной силы, сочетающегося со счастьем другого человека. Нравиться – значит и даровать, и принимать. Вот что, незнакомка души моей (как говорят испанцы), хотелось бы мне вам ответить. Присовокуплю еще один – последний – совет, его дал мериме своей незнакомке: «Никогда не говорите о себе ничего дурного. Это сделают ваши друзья». Прощайте.
О пределах нежности
Поль Валери превосходно рассуждал о многом, и в частности о любви; ему нравилось толковать о страстях, пользуясь математическими терминами: Он вполне резонно считал, что контраст между точностью выражений и неуловимостью чувств порождает волнующее несоответствие. Особенно пришлась мне по вкусу одна его формула, которую я окрестил теоремой валери: «Количество нежности, излучаемой и поглащаемой каждодневно, имеет предел».
Иначе говоря, ни один человек не способен жить весь день, а уж тем более недели или годы в атмосфере нежной страсти. Все утомляет, даже то, что тебя любят. Эту истину полезно напоминать, ибо многие молодые люди, равно как и старики, о ней, видимо, и не подозревают. Женщина упивается первыми восторгами любви; ее переполняет радость, когда ей с утра до вечера твердят, как она хороша собой, как остроумна, какое блаженство обладать ею, как чудесны ее речи; она вторит этим словословиям и уверяет своего партнера, что он – самый лучший и умный мужчина на свете, несравненный любовник, замечательный собеседник. И тому и другому это куда как приятно. Но что дальше? Возможности языка не безграничны. «Поначалу влюбленным легко разговаривать друг с другом… – Заметил англичанин стивенсон. – Я – это я, ты – это ты, а все другие не представляют интереса».
Можно на сто ладов повторять: «Я – это я, ты – это ты».
Но не на сто тысяч! А впереди – бесконечная вереница дней.
– Как называется такой брачный союз, когда мужчина довольствуется одной женщиной? – Спросил у американской студентки некий экзаменатор.
– Монотонный, – ответила она.
Дабы моногамия не обернулась монотонностью, нужно зорко следить за тем, чтобы нежность и формы ее выражения чередовались с чем-то иным. Любовную часть должны освежать «ветры с моря»: Общение с другими людьми, общий труд, зрелища. Похвала трогает, рождаясь как бы невзначай, непроизвольно – из взаимопонимания, разделенного удовольствия; становясь неприменно обрядом, она приедается.
У Октава Мирбо есть новелла, написанная в форме диалога двух влюбленных, которые каждый вечер встречаются в парке при свете луны. Чувствительный любовник шепчет голосом, еще более нежным, чем лунная ночь: «Взгляните… Вот та скамейка, о любезная скамейка!» Возлюбленная в отчаянии вздыхает: «Опять эта скамейка!» Будем же остерегаться скамеек, превратившихся в места для поклонения. Нежные слова, появившиеся и изливающиеся в самый момент проявления чувств, – прелестны. Нежность в затверждениях раздражает.
Женщина агрессивная и всем недовольная быстро надоедает мужчине; но не женщина невзыскательная, простодушно всем восторгающаяся не на долго сохранит свою власть над ним. Противоречие? Разумеется. Человек соткан из противоречий. То прилив, то отлив. «Он осужден постоянно переходить от судорог тревоги к оцепенению скуки», – говорит вольтер. Так уж созданы многие представители рода человеческого, что они легко привыкают быть любимыми и не слишком дорожат чувством, в котором черезчур уверены.
Одна женщина сомневалась в чувствах мужчины и сосредоточила на нем все свои помыслы. Неожиданно она узнает, что он отвечает ей взаимностью. Она счастлива, но, повторяй он сутки напролет, что она – совершенство, ей, пожалуй, и надоест. Другой мужчина, не столь покладистый, возбуждает ее любопытство. Я знавал молоденькую девицу, которая с удовольствием пела перед гостями; она была очень хороша собой, и потому все превозносили ее до небес. Только один юноша хранил молчание.
– Ну а вы? – Не выдержала она наконец. – Вам не нравится, как я пою?
– О, напротив! – Ответил он. – Будь у вас еще и голос, это было бы просто замечательно.
Вот за него-то она и вышла замуж. Прощайте.
О неизменности человеческих чувств
Я вновь в театре; на этот раз, увы, вас там нет. Я огорчен за себя и за вас. Мне хочется крикнуть: «Браво, руссен, вот славная комедия!». Одна сцена особенно позабавила публику. Некий юноша наградил ребенком секретаршу своего отца. У него ни положения, ни денег, она же умница и сама зарабатывает себе на жизнь. Он делает ей предложение и получает отказ. И тогда мать молодого отца горько жалуется: «Бедный мой мальчик, она его обольстила и бросила… Скомпрометировала и отказывается покрыть грех!».
Классическая ситуация навыворот. Но ведь в наши дни экономические взаимоотношения обоих полов частенько, так сказать, вывернуты наизнанку. Женщины зарабатывают гораздо больше, чем в прошлом. Они меньше зависят от желаний и прихотей мужчин. Во времена бальзака лучше замужества трудно было что-то придумать, во времена Руссена – это еще вопрос. В «Непорочной» Филиппа Эриа юная девушка обращается к науке с просьбой помочь ей родить ребенка без помощи мужчины.
В действительности наука еще бессильна исполнить это необычное желание, хотя биологи уже приступили к весьма странным и опасным экспериментам. В своей книге «Прекрасный новый мир» Олдос Хаксли попробовал нарисовать, как именно будет появляться на свет потомство через сто лет. В этом лучшем из миров естесственное зачатие исключается. Хирурги удаляют женщине яичники, они хранятся в надлежащей среде по-прежнему вырабатывают яйцеклетки, оплодотворяемые осеменением. Один яичник может дать жизнь шестнадцати тысячам братьев и сестер – группами по девяносто шесть близнецов.
Любовь? Привязанность? Романтика отношений? Правители лучшего из миров испытывают глубокое презрение к этому обветшалому хламу. Им жаль бедняг из хх века, у которых были отцы, матери, мужья, возлюбленные. По их мнению, нечего удивляться, что люди прошлого были безумцами, злобными и ничтожными. Семья, страсти, соперничество приводили к столкновениям, к комплексам. Предки-горемыки волей-неволей все глубоко переживали, а постоянная острота чувств мешала им сохранять душевное равновесие. «Безликость, похожесть, невозмутимость» – вот триединый девиз мира, где нет любви.
К счастью, это всего лишь фантазия, и человечество не идет по этому пути. Человечество вообще изменяется куда меньше, чем думают. Оно как море: На поверхности бурлит, волнуется, но стоит погрузиться в пучину людских душ – и налицо неизменность важнейших человеческих чувств.
Что поет наша молодежь? Песню Превера и Косма: «Когда ты думаешь, когда ты полагаешь, что молодость твоя продлится вечно, о девочка, ты заблуждаешься жестоко!..» Откуда пришла эта тема? Из стихотворения Ронсара, которому уже четыре века:
Вкушайте юности услады!
Не ждите в старости отрады:
Краса поблекнет, как цветок.
Почти все мотивы поэтов плеяды или, скажем, мюссе все еще звучат и сегодня; на их основе можно было бы сочинить немало песен на любой вкус для Сен-Жермен-де-Пре. Поиграйте-ка в эту игру: Она проста, занятна и пойдет вам на пользу. Незнакомка Dе мI аLма (души моей), вам следует на что-то решиться. Надменная секретарша из пьесы Руссена в конце концов выходит замуж за свою «жертву», а вы – все еще копия своих сестер из хVI столетия. Прощайте.
О необходимой мере кокетства
«Клевета, сударь! Вы просто не понимаете, чем решили пренебречь», – говорит один из персонажей «Севильского цирюльника». Меня частенько так и подмывает сказать слишком доверчивой и непосредственной в любви женщине: «Кокетство, сударыня! Вы просто на понимаете, к чему относитесь свысока». Кокетство было и есть поразительно мощное и опасное оружие. Этот набор искусных уловок, так внимательно изученный мариво, заключается в том, чтобы сначала увлечь, затем оттолкнуть, сделать вид, будто что-то даришь, и тут же отнять. Результаты этой игры поразительны. И даже зная заранее обо всех этих ловушках, все равно попадешься.
Если хорошенько подумать, это вполне естественно. Без легкого кокетства, порождающего первую робкую надежду, у большинства людей любовь не просыпается. «Любить – значит испытывать волнение при мысли о некоей возможности, которая затем перерастает в потребность, настойчивое желание, навязчивую идею». Пока нам кажется совершенно невозможным понравиться такому-то мужчине (или такой-то женщине), мы и не думаем о нем (или о ней). Не терзаетесь же вы от того, что вы не королева англии. Всякий мужчина находит, что грета гарбо и мишель морган на редкость красивы, и восторгается ими, но ему и в голову не приходит убиваться от любви к ним. Для своих бесчисленных поклонников они всего лишь образы, живущие на экране. И не сулят никаких возможностей.
Но стоит нам только принять на свой счет чей-либо взор, улыбку, фразу, жест, как воображение помимо нашей воли уже рисует нам скрывающиеся за ними возможности. Эта женщина дала нам повод – пусть небольшой – надеяться? С этой минуты мы уже во власти сомнений. И вопрошаем себя: «Вправду ли она интересуется мною? А ну как она меня полюбит? Невероятно. И все же ее поведение…» Короче, как говаривал стендаль, мы «кристаллизуемся» на мысли о ней, другими словами, в мечтах расцвечиваем ее всеми красками, подобно тому как кристаллы соли в копях зальцбурга заставляют переливаться все предметы, которые туда помещают.
Мало-помалу желание превращается в наваждение, в навязчивую идею. Кокетке, которой хочется продлить это наваждение и «свести мужчину с ума», достаточно прибегнуть к старой как род людской тактике: Убежать, дав перед этим понять, что она не имеет ничего против преследования, отказать, оставляя, однако, проблеск надежды: «Возможно, завтра я буду ваша». И уж тогда незадачливые мужчины последуют за нею хоть на край света.
Эти уловки достойны осуждения, если кокетка употребляет их, дабы вывести из равновесия многочисленных воздыхателей. Такое поведение непременно заставит ее быть нервной и обманывать, разве только она чертовски ловка и умудриться, никому не уступая, не задеть самолюбия мужчин. Но и записная кокетка рискует в конце концов исчерпать терпение своих обожателей. Она, как селимена у мольера, погнавшись за несколькими зайцами сразу, в конечном счете не поймает ни одного.
Раз вы не можете в счастливой стороне, как все нашел я в вас, все обрести во мне, – прощайте навсегда! Как тягостную ношу, с восторгом наконец я ваши цепи сброшу.
Напротив, кокетство совершенно невинно и даже необходимо, если его цель – сохранить привязанность мужчины, которого любят. В этом случае женщина в глубине души не испытывает никакого желания кокетничать. «Величайшее чудо любви в том, что она исцеляет от кокетства». По-настоящему влюбленной женщине приятно отдаваться без оглядки и притворства, часто с возвышенным великодушием. Однако случается, что женщина вынуждена слегка помучить того, кого любит, так как он принадлежит к числу тех мужчин, которые не могут жить, не страдая, и которых удерживает сомнение.
Тогда даже целомудренной, но влюбленной женщине не зазорно притворяться кокеткой, дабы не потерять привязанность мужчины, подобно тому как сестре милосердия приходится иногда в интересах больного быть безжалостной. Укол болезнен, но целителен. Ревность мучительна, но она укрепляет чувство. Если вы, моя незнакомка, когда-либо позволите мне узнать вас, не будьте кокеткой. Не то я непременно попадусь в сети, как и всякий другой. Прощайте.
О даме, которая все знает
– Как! Вы мой сосед, доктор?
– Да, один из двух ваших соседей, сударыня.
– Я в восторге, доктор; мне давно уже не удавалось спокойно поболтать с вами.
– Я тоже очень рад.
– Мне надобно получить у вас уйму советов, доктор… Это не будет вам в тягость?
– Говоря по правде, сударыня…
– Прежде всего моя бессонница… Помните, какая у меня бессонница? Но что я вижу, доктор? Вы принимаетесь за суп?
– А почему бы нет?
– Да вы с ума сошли! Нет ничего вреднее для здоровья, чем поток жидкости в начале трапезы…
– Помилуйте, сударыня…
– Оставьте подальше этот крепкий бульон, доктор, прошу вас, и давайте-ка вместе изучим меню… Семга годится… В рыбе много белков. Пулярка тоже… Так-так, нужный нам витамин "а" мы получим с маслом; витамин "с" – с фруктами… Вот витамина "в" вовсе нет… Какая досада! Вы не находите, доктор?
– На нет и суда нет.
– Скажите, доктор, сколько нужно ежедневно калорий женщине, которая, как я, ведет деятельный образ жизни?
– Точно не скажу, сударыня… Это не имеет ровно никакого значения.
– Как это не имеет никакого значения? Вы еще, пожалуй, скажете, что уголь не имеет никакого значения для паровоза, а бензин – для автомобиля! .. Я веду такой же образ жизни, как мужчины, и мне необходимы три тысячи калорий, не то я захирею.
– Вы их подсчитываете, сударыня?
– Подсчитываю ли я их!.. Вы, видно, шутите, доктор?.. У меня всегда с собой таблица… (Открывает сумочку.) Смотрите, доктор… Ветчина – тысяча семьсот пятьдесят калорий в килограмме… Цыпленок – тысяча пятьсот… Молоко – семьсот…
– Превосходно. Но как узнать, сколько весит это крылышко цыпленка?
– Дома я требую взвешивать все порции. Тут, в гостях, я прикидываю на глазок… (Она издает вопль.) Ах, доктор!
– Что с вами, сударыня?
– Умоляю вас, остановитесь!.. Это так же непереносимо, как скрежет ножа, как фальшивая нота, как…
– Да что я сделал, сударыня?
– Доктор, вы смешиваете белки с углеводами… Ах, доктор, остановитесь!..
– Эх, шут меня побери, я ем то, что мне подают…
– Вы! Знаменитый врач!.. Но ведь вы прекрасно знаете, доктор, что обычная трапеза рядового француза – бифштекс с картофелем – это самый опасный яд, какой только можно приготовить?
– И тем не менее рядовой француз благополучно здравствует…
– Доктор, да вы сущий еретик… Я с вами больше не разговариваю… (Чуть слышно.) А кто мой другой сосед? Я слышала его фамилию, но он мне незнаком.
– Это важный чиновник из министерства финансов, сударыня.
– Правда? Как интересно! (Энергично поварачивается направо.) Как там наш бюджет, сударь? Вы уже свели концы с концами?
– Ах, сударыня, смилуйтесь… Я сегодня битых восемь часов говорил о бюджете… И надеялся, что хоть за обедом получу передышку.
– Передышку!.. Мы вам дадим ее тогда, когда вы утрясете наши дела… И ведь это так просто.
– Так просто, сударыня?
– Проще простого… Наш бюджет составляет четыре триллиона?
– Да, приблизительно так…
– Превосходно… Урежьте все расходы на двадцать процентов…
(Врач и финансист, точно сообщники, обмениваются за спиной дамы-всезнайки взглядом, полным отчаяния.)
У вас, моя драгоценная, хватает здравого смысла ничего не знать. Вот почему вы все угадываете. Прощайте.
Об одной молоденькой девушке
– Покорить мужчину… – Говорит она. – Но женщине не дано покорять. Она – существо пассивное. Она ждет нежных признаний… Или обидных слов. Не ей же проявлять инициативу.
– Вы описываете видимость, а не реальность, – возражаю я. – Бернард шоу уже давно написал, что если женщина и ждет нежных признаний, то так же, как паук ждет муху.
– Паук ткет паутину, – отвечает она, – а, что, по-вашему, делать бедной девушке? Она или нравиться, или нет. Коли она не нравится, ее жалкие старания не способны преобразить чувства мужчины. Думаю, она скорее добьется обратного: Ничто так не раздражает юношу, как притязания девушки, к которой он равнодушен. Женщина, которая сама себя навязывает и делает первый шаг, добьется мужчины, но не любви.
– Это было бы верно, – говорю я, – если бы женщина действовала неумело и было бы очевидно, что инициатива исходит от нее; но искусство как раз в том и заключается, чтобы сделать первые шаги незаметно. «Она бежит под сень плакучих ив, но не хочет, чтобы ее увидели…» Отступая, заманить противника – вот старая, проверенная военная хитрость, она немало послужила и девицам, и солдатам.
– Это и в самом деле испытанная хитрость, – соглашается она, – но, если у неприятеля нет ни малейшего желания преследовать меня, мое бегство ни к чему не приведет, я так и останусь в одиночестве под сенью плакучих ив.
– Вот тут-то вы, женщины, и должны постараться пробудить в мужчине желание преследовать вас. Для этого разработана целая тактика, и вам она знакома лучше, нежели мне. Надо ему кое-что позволить, притвориться, будто он вас сильно занимает, потом неожиданно «все поломать» и решительно запретить ему то, что еще вчера он считал прочно завоеванным. Контрастный душ – встряска суровая, но под ним и любовь, и желание растут как на дрожжах.
– Вам-то легко говорить, – возражает она, – но такая тактика предполагает, во-первых, хладнокровие у той, что приводит замысел в исполнение (а как подвергнуть испытанию человека, чей голос заставляет вас трепетать?); Во-первых, необходимо, чтобы испытуемый мужчина уже начал обращать на нас внимание. В противном случае катайте, сколько хотите, клубок ниток, котенок отказывается играть.
Произведения
Критика
