Первый роман Герхарта Гауптмана («Эммануэль Квинт»)
Ю. Ф. Сергеева
Свой первый и, по единодушному мнению критики, самый значительный роман «Эммануэль Квинт» Гауптман создал уже будучи всемирно прославленным драматургом, имевшим большой жизненный и писательский опыт. «Стремление трактовать вопросы коренные, вопросы духа», свойственное лучшим представителям мировой литературы, глубина и философская обобщенность воспроизведения действительности нашли своеобразное, чисто «гауптмановское» отражение в этом романе. В нем автор выступает как «поэт, глубоко почувствовавший трагизм жизни», скорбящий о судьбе человека в мире, полном страданий, и в то же время «не перестающий возвещать людям столь необходимую им веру в победу разума и красоты».
«Вопросы коренные, вопросы духа», теснейшим образом связанные в сознании писателя с мыслями о современной ему Германии, Гауптман пытается осмыслить в жанре романа-мифа, обратившись к библейской легенде о Христе. Универсальность, историческая емкость мифологических сюжетов, интерес к которым проявляли многие художники, Гауптман использует для того, чтобы показать «извечность» устремлений человека к гуманности, высказать свое представление о месте и назначении личности в обществе.
Болезненно ощущая кризис нравственных норм в современной ему империалистической действительности, страстно выступая против равнодушия к человеку, Гауптман, как и лучшие мастера реалистической прозы XX в. — Томас и Генрих Манны, Бернгард Келлерман, Ромен Роллан, Аяатоль Франс, Герман Гессе, — подчинил свой, по определению Горького, «утонченно-чувственный и глубокий талант» благородной задаче: изобразить необыкновенность душевного мира человека в мире буржуазного бытия.
Живая связь Гауптмана на протяжении всего творческого пути с демократической почвой, искренний интерес к людям труда обогатили его эпическое полотно, насыщенное сложной символикой и отмеченное известной долей мистических настроений, реалистическими образами и мотивами.
Созданием социально-философского романа с ярко выраженной критической и гуманистической направленностью Гауптман продолжил характерную для немецкой литературы рубежа XIX-XX вв. тему «возвращения Христа» и создал свой утопический идеал человека, сочетающего в себе «наивность» первоначального христианства и внутреннюю гармонию, высшую Мудрость, воспринимаемые в мире буржуазной жестокости как аномалия, как явления патологические. В показе несовместимости гуманистических идеалов добра, милосердия (хотя и абстрактно выраженных) с бездушной буржуазной цивилизацией XX в. и, что особенно важно, в осознании автором невозможности спасти мир «вторым пришествием Христа» — основа философско-моральной концепции произведения.
Над романом Гауптман работал более двадцати лет. Герой его — «мудрый безумец» Эммануэль Квинт, бедняк-силезец, изображенный как некий пророк, живущий в эпоху пара и электричества. Замысел книги относится к годам юности писателя, отмеченным, как известно, глубоким интересом к социальным проблемам, к учению Дарвина о закономерностях развития живой природы, близостью к наиболее радикальным представителям натуралистического течения в немецкой литературе тех лет. Одно из основных положений эстетики Гауптмана — «нет ни одного произведения, которое бы не черпало свои силы из земли» — во многом определилось изучением русской литературы: Толстого, Достоевского, Тургенева.
В середине 1880-х годов формируются и религиозно-философские взгляды Гауптмана. Многое в них было необычным и свидетельствовало об оригинальности мышления молодого писателя, уже тогда соединявшего в себе трезвое отношение к действительности с необыкновенной силой воображения, романтическую нежность и наивность с глубиной постижения сурового трагизма человеческого существования.
Знакомство с А. Плетцом, послужившим прототипом не только образа Лота в социальной драме Гауптмана «Перед восходом солнца», но и одного из персонажей романа о Квинте — молодого, прогрессивно мыслящего ученого, доктора Гюльзебуша — дружба с людьми, отстаивавшими материалистические взгляды на мир, посещение лекций по естествознанию, истории и философии привели к тому, что Гауптман отказался от своих многих религиозных воззрений. Позднее христианство воспринималось им как догматическое учение, диктующее человеку его поступки, лишающее его свободы выбора. Критика антигуманистической сущности религии и официальной церкви займет в романе о Квинте весьма существенное место.
И все же трезвые рассуждения о религии, вполне сочетающиеся с обликом прогрессивного интеллигента конца века, уживались в Гауптмане с «глубоким религиозным чувством», истоки которого лежали в преклонении перед силами природы. «Я отстаивал святость природы, соприкасаясь с которой каждый должен испытывать чувство почтения и благоговения», — писал впоследствии Гауптман в своем автобиографическом романе «Приключения моей юности» (1937). «Пантеистическая нежность», сближающая, по словам К. Бальмонта, Гауптмана с Шелли, прекрасным воплощением которой были многие страницы символической драмы-сказки «Потонувший колокол», станет основой философского восприятия писателем окружающего материального мира.
Именно в эти годы — годы творческого становления — у Гауптмана возникает замысел эпического полотна об Иисусе из Назарета, а также дневника Иуды Искариотаи. «Что есть бог и может ли божественное проявиться в человеке? Какова была бы судьба Иисуса, если бы свершилось его „второе пришествие“?». Эти вопросы надолго завладевают фантазией писателя и определяют его интерес к изучению библии и литературы о Христе (в частности книги Давида Штрауса «Жизнь Иисуса»), сохранившийся на протяжении всей жизни Гауптмана.
В основе большинства событий, ситуаций и характеров произведений Гауптмана лежит, как правило, реальный материал, взятый чаще всего из окружающей действительности. Известно также, что большая часть его произведений включает в себя автобиографический элемент, особенно ощутимый в созданиях Гауптмана-прозаика.
Летом 1888 г. Гауптман посетил Цюрих, где, продолжая занятия медициной и естественными науками, часто общался со знаменитым психиатром Августом Форелем. Здесь же, в Цюрихе, произошла его неожиданная встреча с рыжеволосым уличным проповедником, призывавшим к опрощению и возврату к природе. Внешний вид и страстная речь проповедника уже тогда вызвали у Гауптмана ассоциацию с Христом. Произведшая сильное впечатление на писателя, эта встреча и явилась внешним толчком к созданному позднее образу христианского аскета — Эммануэля Квинта.
В 1890 г. Гауптман написал новеллу «Апостол», которая оказалась первой вехой на пути создания романа о Квинте. Герой этого рассказа одержим мыслью о служении человечеству. Охваченный страстным желанием помочь людям, избавить их от страданий, он впадает в состояние, близкое к религиозному помешательству. Гауптман с большой психологической убедительностью подчеркивает разницу между больной психикой героя и теми его убеждениями, в которых заложено рациональное зерно.
Уже в этой новелле заметны истоки того, что позднее (собственно роман о Квинте был начат в 1907 г.), на широком эпическом фоне, будет претворено в романе: разумен ли «христианский» мир, в котором идеалами добра и милосердия движимы только больные, психически надломленные люди?
Ответ на этот вопрос долгие годы мыслился писателем в форме грандиозной, основанной на современном материале стихотворной пьесы, характер которой был подчеркнут уже в самом предполагаемом названии: «Иисус из Назарета. Социальная драма». Героем ее должен быть сын скорняка, силезец Мартин, который вместе со своими друзьями, силезскими ткачами, мечтает о «тысячелетнем царстве». Один из проектов драмы содержал своеобразную сцену тайной «вечери» — политического собрания, на котором «социал-демократы» и «коммунисты» обсуждают вопрос о рейхстаге, о восьмичасовом рабочем дне, о Бебеле. Десятилетняя «борьба» Гауптмана с материалом о «новом Спасителе» заставила его отказаться от воплощения замысла в форме стихотворной драмы и обратиться к эпосу в прозе. К маю 1894 г. относится набросок романа, который первоначально должен был называться «Сын человеческий».
Роман, получивший название «Юродивый во Христе Эммануэль Квинт», увидел свет в 1910 г.
Герой романа не только «юродивый во Христе», как сказано в заглавии. Это в значительно большей степени «сын человеческий», которого Гауптман, в соответствии со своими морально-этическими и творческими исканиями, «обрек» на второе пришествие. Гауптман «заставил» Квинта пережить то, что, по его мнению, испытал бы Христос, явись он в мир, но не в дни Ирода и не в Галилее, а в эпоху, современную первым читателям романа. События, описанные в книге, разворачиваются в Силезии, родине писателя, куда он, кстати сказать, переносит место действия почти всех своих произведений. Подобно Христу, Эммануэль Квинт — сын плотника и знает только свою мать. Однако отчим Квинта — плотник — отнюдь не похож на мудрого Иосифа из библейской легенды. Вечно пьяный, жестокий и грубый человек, он ненавидит пасынка, склонность которого к мечтательности и созерцанию воспринимает как сознательное нежелание трудиться, а самого его — как обузу, лишний рот в семье. Впрочем (Квинт, внешне разительно похожий на общепринятые изображения Христа, тем не менее не Христос, а человек из плоти и крови, решивший — в своем религиозном заблуждении — идти по стопам Спасителя), в романе выведен и настоящий, земной отец героя. Это католический священник, нарушивший обет безбрачия, но не позаботившийся о своем внебрачном сыне.
Покинув дом отчима, Квинт в своих скитаниях лишь однажды встречается с настоящим отцом. Последний обрисован с присущим писателю умением создавать эпизодические, но интересные и ярко очерченные типы. Это ревностный служитель официальной церкви, догматик и лицедей, бесконечно далекий от идеалов добра и человеколюбия, свойственных герою романа. Единственная встреча Эммануэля со своим земным отцом, происходившая в стенах католического собора, закончилась вспышкой бурного гнева Квинта. Христос, как известно, изгнал менял из храма. Квинт, увидевший в своем отце носителя узаконенного зла и бездушия, отрекается от него и разрушает алтарь со стоящими рядом священными предметами. Сцена эта очень важна для понимания гуманистической и антихристианской тенденции романа и составляет важнейшее звено в той борьбе против церкви, опоры буржуазно-помещичьего государства, которую на страницах книги ведут герой и автор.
Человек и общество, человек и природа, миф и история, цивилизация и религия, христианство и язычество — этими вопросами далеко не исчерпывается проблематика романа, творческий метод которого представляет сложное сочетание реалистических, натуралистических и символических черт.
Стремление создать на материале современности роман-евангелие, нарисовать в нем, говоря словами Достоевского, «положительно прекрасного человека» определили композиционные и стилевые особенности произведения. Построенный как своеобразная параллель Новому завету, насыщенный библейской символикой, лишенный любовной интриги, роман полон внутреннего драматизма, обусловленного трагедией героя — человека-«Христа», живущего в обстановке буржуазной Германии конца XIX в.
Сделав Квинта в значительной степени рупором своих гуманистических идей и убеждений, но не желая быть «ответственным» за многие мысли и поступки душевно нездорового героя, Гауптман избрал форму романа-хроники. Позиция автора, скрывающегося на протяжении почти всего повествования за фигурой «хрониста», со слов которого якобы и излагается история мудрого безумца, не лежит на поверхности и требует подчас тщательной «расшифровки». Это наряду со сложностью замысла и творческой установки создало известную трудность восприятия романа не только читателями, но и критикой.
Так, в обширной и богатой серьезными достижениями советской германистике об этом произведении Гауптмана лишь упомянуто в связи с воздействием на него философско-этической доктрины Л. Толстого. Разумеется, отсутствие революционного мировоззрения, тенденции толстовства и мистицизма нашли отражение в романе. Действительно, отождествление идеала гармонического человека с образом Христа внесло в представления писателя о положительном герое большие внутренние противоречия, разрешить которые с позиций абстрактного гуманизма ему не удалось. Вместе с христианскими мотивами в роман проникло аскетическое начало, противопоставление «духа» и «плоти», мотивы смирения и покорности, культ страдания.
Осужденный по ложному обвинению и брошенный в тюрьму, Квинт отказывается предпринять малейшие усилия, чтобы доказать свою невиновность, ибо считает, что слова его — это страдание; зверски избитый хозяином кабака, Эммануэль целует «у этого отъявленного негодяя его правую нечестивую руку». Полубезумный Квинт — пассивный герой, он «проповедует, творит слово божье», призывает, но его активность даже в высшей точке — это разрушение алтаря в церкви.
Однако именно устами Квинта, гневно обличающего сильных мира сего, Гауптман вершит свой суд над немецким буржуазным обществом, в котором живет его герой и которое представляется ему как «страшная тюрьма врага».
Эта позиция судьи и обличителя, каким объективно выступает Гауптман в романе о Квинте, острое ощущение писателем надвигающегося кризиса капиталистической системы определили столь высокую оценку романа немецкой марксистской критикой в лице Розы Люксембург. В своих «Письмах из тюрьмы» она назвала книгу Гауптмана „кровавейшей сатирой“ на современное общество за последние сто лет». Глубоко постигла Роза Люксембург и истинный характер кажущейся беспристрастности автора, скрывающего под эпически неторопливым и обстоятельным тоном повествования глубокую тоску и боль за современного человека, распятого, подобно страдальцу из Назарета, на Голгофе капитализма. «Под конец он (Гауптман. — Ю. С.) стоит с дрожащими губами и широко открытыми глазами, в которых видны слезы».
Проблема конфликта личности и среды, конкретно решаемая в целом ряде драм Гауптмана, представлена в романе о Квинте в обобщенных формах. Несчастный юродивый, возомнивший себя Христом, несущий людям идеи добра и человеколюбия, противопоставлен всему христианскому миру, который, как показывает автор, лишен «истинно христианских» начал. Мир этот — обрисованная с позиций трезвого реализма современная писателю немецкая действительность конца XIX — начала XX в. Создатель «Ткачей» и здесь рисует картины «последней степени бедности и земного благополучия», нужды и бесправия силезских бедняков, каждая крупица хлеба которых «была добыта потом и кровью».
Свойственное Гауптману «микроскопически тонкое и меткое наблюдение действительности, дар, который он развивал с бесконечным старанием», позволило ему достичь большой достоверности и убедительности в изображении природы, быта, в создании законченных жанровых сцен из жизни простого народа. И хотя ужасающая бедность ткачей не ведет к взрыву гнева, стихийному и неорганизованному, но закономерному и справедливому, каким он показан в драме «Ткачи», а приводит к еще большей забитости и приниженности, в романе дана социально мотивированная причина возникновения религиозного фанатизма у людей труда, задавленных нуждой и мечтающих о лучшей доле. Такими закономерно оказались поверившие во «второе пришествие» и ставшие ревностными почитателями и сподвижниками Квинта братья-ткачи Антон и Мартин Шарфы, портной Швабе, ткач Шуберт, мельник Штраубе. Причем в тексте романа в этом случае нет ссылки на «хрониста», со слов которого обычно излагается история «нового Мессии».
«Слепой наставник слепых», Квинт приводится автором в столкновение с представителями различных общественных слоев кайзеровской Германии, что дает Гауптману возможность нарисовать сатирические портреты богатых и власть имущих. Вводя в повествование монологи персонажей, которые под пером больших художников-реалистов превращаются в «истинные шедевры социальной самохарактеристики», Гауптман показывает, как классовое мировоззрение срастается с миром чувств и формами поведения, «как оно очерчивает личность». Так, приемом самохарактеристики обрисованы в романе пастор Шиммельман — эпизодический, и о колоритный и запоминающийся образ служителя церкви, ревностного защитника и опоры буржуазного государства, а также помещик фон Кельвинкель, бешеный ненавистник простодушного Квинта, усмотревший в образе его действий «нечто вроде восстания рабов».
Гауптман, необычайно чуткий к социальным веяниям своей эпохи, сочетавший с известным недовернем к социализму инстинктивное тяготение к нему, сумел показать в романе не только религиозных фанатиков, вроде Квинта и его сподвижников, но и людей прогрессивно мыслящих и исповедующих социалистические убеждения.
Не разделяя веры в победу социальной революции, но страстно желая пробудить к жизни «засохшее дерево гуманности», Гауптман основное внимание концентрирует на образе главного героя, которого, и это совершенно очевидно, не считает ни святым, ни тем более сознательным обманщиком.
С необычайной психологической тонкостью Гауптман изображает внутренний мир человека, которым все больше овладевает религиозное помешательство. Истоки ракового безумия героя кроются уже в его детстве, когда библия — случайный подарок — стала для него единственным источником, откуда он мог утолять духовную жажду. Живя в обстановке нужды и лишений, тоскуя по солнцу, воздуху, небесной лазури, герой романа привыкает рассуждать на языке священного писания. Христос становится для него дорогим и обожаемым символом, ценимым прежде всего за человеколюбие, стремление быть утешителем людей в их земных несчастьях.
С глубоким состраданием художника-гуманиста автор рисует полную внутреннего драматизма борьбу Квинта с надвигающимся безумием, его совершенно здравую (в первый момент) реакцию против того, чтобы простые люди, доведенные тяготами беспросветного существования до крайней степени фанатизма, считали его «новым Мессией», его отчаянные попытки разуверить их в своей способности «творить чудеса». Квинт, волей автора, «идет по стопам Спасителя», т. е. совершает свой крестный путь в мире буржуазного разума, мучительно стараясь понять, за что этот мир так враждебен к тому, кто, как и герой библейской легенды, несет слова добра и милосердия.
Первый раз Квинта приводят в полицию за то, что он проповедует на базарной площади. Даже пастор Шиммельман, раздраженный невниманием и равнодушием Квинта к его поучениям, вынужден признать, что весь проступок юродивого «заключался главным образом в том, что он слишком стремился делать добро».
Вся дальнейшая история Квинта — это «хождение по мукам», непрерывная цепь лишений и унижений, бесконечные оскорбления, это раны — душевные и телесные, которые он переносит с мужеством борца.
Гауптман с медицинской точностью описывает те моменты в психическом состоянии своего героя, которые свидетельствуют о том, что болезнь его прогрессирует. Постепенно Квинт все больше замыкается в «капсулу» своего бреда, впадает в состояние крайней экзальтации и, наконец, во время очередного пребывания в тюрьме, куда его посадили за бродяжничество, видит, как Христос вошел к нему в камеру и растворился в нем.
Этот момент «расщепления» личности (ибо в дальнейшем Квинт все больше идентифицирует себя с объектом своего бреда), казалось бы завершающий психологическую эволюцию персонажа, является в романе средством нового, парадоксального, на первый взгляд, изображения героя. Гауптман показывает, как Квинт, становящийся все более безумным, обретает высшую мудрость и приходит к мысли, что служить нужно не Богу, а Человеку, и по примеру Иисуса пожертвовать собой для людей.
Квинт «стал жаждать души человеческой, как никогда раньше. В нем возгорелась мучительная любовь и страстное влечение к людям. Словно в свете беспредельной любви для него открылось глубокое понимание и познание ценности и предназначения человека. Любовь к людям грызла его. Она терзала юродивого изнурительной жаждой по людям».
Решив служить человеку, Квинт начинает сомневаться в возможности счастья за .пределами земного; он впервые ставит под сомнение «тайну царства», чем приводит в немалое изумление поверивших в него бедняков-фанатиков, основавших общину «братьев из долины». Так впервые намечаются разногласия Квинта с «братьями», приведшие к тому, что он после долгих и безуспешных попыток разуверить «братьев» в своей миссии Спасителя покидает их и, пройдя через Силезию, Австрию, оказывается в Швейцарии. Роман заканчивается описанием того, как окончательно утративший рассудок Квинт возомнил себя Христом, совершающим свое «второе пришествие». Нуждаясь в хлебе и ночлеге, он доверчиво стучится в каждую дверь, но стоит ему на вопрос: «Кто там?» ответить: «Христос!», как двери перед ним в страхе закрываются. С горькой иронией Гауптман пишет, что «этот необычайный, дикий шум захлопывающихся дверей должен заставить Бога на его небесах вновь обратить внимание на то, что творится среди рода человеческого».
Одинокий и бесприютный, Квинт замерзает во время снежного бурана. Последние сцены романа — реалистические и символические. Естественно то состояние испуга, которое невольно испытывают люди, видя перед собой безумного нищего, разительно похожего внешне на Христа и именующего себя им, — это реальная картина. Но люди отказывают в хлебе и крове именно тому, кто, казалось, олицетворял собой добро и милосердие, кто страдал за них, кто шел к ним со словами любви и сострадания. Сцена вырастает до символа бездушия современного писателю буржуазного мира.
Роман о Квинте помогает углубить наше представление о решении Гауптманом вопросов мировоззренческих, тем более что среди буржуазных литературоведов упорно бытует ставшее «модным» суждение, будто Гауптман не был мыслителем, философом. Можно утверждать, что в романе с особой полнотой отражена гауптмановская концепция человеческой истории, согласно которой развитие совершается в борьбе двух начал: враждебного жизни «аскетически-назарейского» начала и светлого, жизнеутверждающего «диониссийско-эллинского». Оба эти начала Гауптман, с присущей его творческой манере сложностью и неоднозначностью явлений и характеров, воплощает в образе главного героя. Квинт — носитель «аскетически-назарейского» начала, которое приводит его к физической гибели, но именно в Квинте и через него в романе представлена концепция «диониссийства», провозглашающая чувственно-радостное, земное мировосприятие.
Уже в начале романа мы видим Квинта, творящего молитву не в церковном храме, не перед алтарем, а посреди пробудившейся от ночного мрака природы — в момент восхода солнца. «Sonnenkultmotiv» — культ солнца, проходит через весь роман; именно солнцу — «верховному божеству» поклоняются герой и автор.
«Всюду в природе, поскольку мы знаем ее, жизнь, в особенности же всякая органическая жизнь, совершается для нас главным образом посредством рождения, смерти и перерождения. Из всех образов в царстве явлений, которые умел воспринимать Квинт, солнце восходящее и солнце заходящее было для него самым мощным и в то же время самым глубоким символом». Изгнанный католическим священником из церкви за разрушение алтаря, Квинт страстной немой молитвой приветствует восходящее в этот момент солнце. Путь героя, не пройденный им до конца, неизбежно ведет к отказу от аскетизма, от пассивно-непротивленческого следования христианским догмам. В руках замерзшего в горах Квинта была найдена записка, содержащая слова: «Тайна царства?».
Герой усомнился в существовании потустороннего мира, в который призывают верить догматы церкви. Таким образом, в физической смерти Квинта заложена основа духовного рождения нового героя в творчестве Гауптмана — героя, сумевшего порвать с путами христианской религии. «Высокохристианский Квинт является в сущности фрагментом, чем-то половинчатым. Ему было предугадано диониссийское продолжение», — сказал Гауптман в разговоре с Т. Манном.
Работа над романом «Эммануэль Квинт» велась параллельно с книгой путевых заметок о путешествии в Грецию, которое Гауптман совершил в 1907 г. Отражением глубочайшего воздействия на писателя мира эллинизма явилась его «Греческая весна» (1908). А в 1911 г. им была начата повесть «Еретик из Соаны», герой которой и представляет собой своеобразное «диониссийское продолжение» Квинта. «Еретик из Соаны», работа над которым была завершена в 1917 г., — это попытка создать идеал человеческой личности, свободной от пороков буржуазного общества. Бывший священник Франческо Велла находит смысл жизни в любви к отверженной церковью язычнице, пастушке Агате. Освобождаясь от пут условностей и предрассудков, связывающих буржуазную личность, герой повести постигает высшую мудрость в слиянии с природой.
Смерть Квинта — это крах аскетизма, тогда как союз Франческо и Агаты является триумфом диониссийства, воспринимающегося как принципиально новый уклад жизни, противопоставленный буржуазному.
Следует особенно отметить, что концептуальные воззрения Гауптмана, художественно воплощенные в романе о (Квинте и повести о соанском «еретике», обнаруживают не только смысловую, но и терминологическую близость с доктриной «эллинства» и «назарейства» у Гейне, представленной как концепция мировой истории особенно полно в его сочинении о Людвиге Берне. «Иудеи» и «христиане» — для меня слова, совершенно близкие по смыслу, в противоположность слову «эллины», — именем этим я называю тоже не отдельный народ, но столько же врожденное, сколько и приобретенное развитием направление ума и взгляд на мир. В этом смысле можно бы сказать: все люди — или иудеи, или эллины, или это люди с аскетическими, иконоборческими, спиритуалистическими задатками, или же это люди жизнерадостные, гордящиеся способностью к прогрессу, реалисты по своей природе».
Это дает нам основание утверждать определенную преемственность мировоззренческих позиций Гауптмана, восходящих к лучшим достижениям прогрессивной немецкой мысли XIX в.
Л-ра: Вестник МГУ. Сер. 10. Филология. – 1970. – № 6. – С. 30-39.
Произведения
Критика
