Бригита Райман. Вступление в будни
(Отрывок)
I
Они приехали вечером — все трое одним поездом. Они еще не были знакомы и здесь, на перроне маленькой станции, почувствовали себя одинокими и заброшенными.
Реха осмотрелась: серый обшарпанный вокзал был плохо освещен, и сквозь моросивший дождь нельзя было рассмотреть его очертаний. Она была разочарована: не так представлялось ей прибытие в этот молодой город. Подхватив чемодан, Реха пошла по мокрому перрону к выходу мимо вывески с выпуклыми буквами.
Немногие приезжие уже разошлись. Зал ожидания с уныло окрашенными стенами и грязным кафелем был пуст. В ресторане горланил пьяный. Поеживаясь от холода, Реха втянула голову в плечи. Ну и встреча на новой родине!» — подумала она. Реха и пяти минут не пробыла в чужом городе, а уже затосковала по прочному родному уюту школы и «замка» с его шумными коридорами, по светловолосой Бетси и молодому толстому вежливому Крамеру — еще сегодня утром он стоял за решеткой ворот и махал ей вслед.
«Он меня предупреждал, — думала Реха. — Он знал, что я сразу скисну». Но тут же вспомнилось, как она ему отвечала, как хорохорилась перед ним, и ей стало стыдно: на мгновенье показалось, что она снова стоит в кабинете Крамера, а тот презрительно смотрит на нее сквозь очки.
Реха подняла воротник пальто, вышла на улицу и сразу забыла о своем разочаровании. Широкая площадь весело играла пестрыми огнями, ровные ряды новых домов с галереями и изящным плетением балконных решеток сверкали нарядными неоновыми рекламами. Это уже походило на тот город, который рисовался ей в мечтах и чьи краски не смыл непрерывно моросивший дождь.
Потом у подножия лестницы она увидела обоих мальчиков. По крайней мере один из них, верзила в вельветовом костюме, должно быть плотник, или каменщик, казался местным. Реха направилась прямо к нему и спросила, как попасть на нужную улицу.
Парень обернулся — у него оказалась маленькая, узкая голова с коротко остриженными волосами — и буркнул не то неприветливо, не то смущенно:
- Понятия не имею! Сам не здешний.
- Так вот вам куда! — заметил другой, подойдя поближе. — И мне туда же. Можно вас проводить?
Он был ниже ростом, постройнее, чем тот, в вельветовом костюме. И одет был поаккуратнее, и казался более ловким, и держался увереннее. Лицо его носило неопределенный отпечаток не то хитрости, не то расчетливого ума.
- Я здесь ориентируюсь, — сказал он. — Две недели тому назад заглядывал в свою хату.
Он окинул оценивающим взглядом худенькую черноволосую девушку, ее чемодан и летнее пальтишко цвета бордо. (Чтобы заработать на него, Реха целый месяц сортировала вишню на консервной фабрике.) Потом спросил:
- Стаж зарабатывать? Так, что ли?
- Так, — сказала Реха.
- Коллеги, значит!
Он протянул ей руку и слегка поклонился.
- Курт Шелле. Шелле через два «л», — прибавил он.
Он всегда подчеркивал это второе «л», которое придавало некоторый блеск его скромной фамилии.
- Меня зовут Реха Гейне, — сказала девушка.
- Реха, — повторил Курт. — Лессинг. «Натан Мудрый». — Он скорчил кислую рожу. — «Натан» достался мне на устном. «Дайте анализ притчи о кольце» или что-то вроде этого. У вас по литературе тоже был такой зануда?
Теперь, наконец, раскрыл рот третий — он все время простоял с задумчивым и отсутствующим видом — и удивленно сказал:
- А мне ведь тоже на эту улицу.
Он, очень остро ощущавший отношение к себе, сразу заметил настороженно застывший взгляд Курта и поторопился объяснить, что тоже в этом году окончил школу и хочет работать на комбинате. Если они ничего не имеют против, он к ним присоединится.
- Прекрасно! Пусть будет третий, — сказал Курт, даже не пытаясь скрыть, что присутствие итого третьего его не радует. — Надеюсь, ходишь ты быстрее, чем соображаешь, а то мы до завтра не доберемся.
Реха рассмеялась, а Курт, ободренный поддержкой, продолжал подтрунивать над неуклюжим парнем, который забыл даже представиться.
- Слушай ты, верзила, а имя у тебя часом не засекречено?
- Нет, — ответил тот простодушно. — Николаус Шпаршу.
Он настороженно взглянул на обоих, будто ждал, что они тут же примутся издеваться над его старомодным именем.
- Николаус с одним «л», — прибавил он, помолчав.
- Он необычайно остроумен, — усмехнулся Курт.
Шекспир. «Гамлет», — продолжал Николаус небрежно.
Курт, догадавшись, что его нахально передразнивают, забросил свой рюкзак на плечо и скомандовал :
- Пошли, марш! — и зашагал вперед.
Николаус, ни слова не сказав, забрал у Рехи ее чемодан и двинулся за Куртом, держась чуть позади. Реха показала на черную папку, привязанную к чемодану Николауса.
- Рисуешь?
- Немного, — ответил тот. — От нечего делать.
Он не сказал ей, что уже давно мечтает поступить в высшее художественное училище.
- А что ты больше всего любишь рисовать? — спросила Реха, просто чтобы поддержать разговор.
- Да, собственно, все, — пробормотал Николаус.
Тема была исчерпана, и они молча шли рядом, поеживаясь под непрерывно моросившим дождем.
Курт поджидал их у следующего фонаря. В голубоватом свете Реха разглядела его лицо — загорелое, красивое, немного даже слишком красивое и слишком холеное, на ее взгляд, и все же оно ей нравилось. Он и весь ей понравился, этот складный, бойкий, хорошо одетый парень. На шее у него болталась цепочка — такие носят стиляги, — и Реха принялась гадать, что там: бляха или медальон с фотографией какой-нибудь девушки?
До общежития было не слишком далеко; Курт использовал оставшееся время, чтобы узнать, кто они и откуда приехали. О себе он сообщил, что родом он из Д. и что отец его — директор текстильной фабрики.
- Мой старик мог бы меня сюда подбросить на машине, — сказал он. — У него «вартбург», а «вартбург» у нас, пожалуй, сейчас самая классная телега. В июне я получил права, но вы думаете, он дает мне ездить? У него капли бензина не выпросишь...
- У меня родителей нет, — сказала Реха просто и как бы вскользь.
Курт заметил, что его хвастовство, рассчитанное на простые души, на этих двоих не производит впечатления. Он засмеялся и сказал с обезоруживающей искренностью:
- Ты права. Я ведь просто бью на эффект.
При желании он умел пустить в ход свое обаяние, а такое желание у него почти всегда было, и, направив взгляд своих дерзких зеленых глаз на Реху, он сказал:
- Но я безумно рад, что поехал поездом. Иначе я бы упустил такое очаровательное знакомство.
«Господи, — подумал Николаус, — какая дешевка!» Он надеялся, что девушка не поддастся на эту болтовню, и робко попытался завладеть вниманием Рехи: спросил ее, в какой школе она училась.
- Я жила в интернате в X. — сказала Реха. — Школу прозвали «Красной крепостью». Это прозвище считалось обидным, и мы все злились, а потом сами начали ее так называть. На самом деле это Маленький смешной «замок», но нам он казался очень красивым. И, знаешь, мы все чувствовали себя там как дома.
Ей вдруг захотелось рассказать именно этому тихому, неуклюжему Николаусу о Крамере, о Бетси, об их оранжерее и парке, об их библиотеке, всегда сумрачной, с присущим ей одной запахом пыли, кожи и типографской краски.
Ко Курт, который не мог вынести, чтобы кто-то, Кроме него, оказался в центре внимания, прервал остротой тонкую нить симпатии, протянувшуюся между Николаусом и девушкой. Он подвинулся поближе к Рехе и начал рассказывать, размахивая руками, смешные истории про своих учителей.
Даже Николаус смеялся. Что-то в этом Шелле с двумя «л» ему нравилось. Сам он часто был неловким до грубости и поэтому восхищался своими ровесниками, умевшими весело и непринужденно развлекать девушек и нравиться им. Ему тоже очень хотелось чем-нибудь привлечь внимание большеглазой и темноволосой Рехи. Ее тонкий профиль напоминал ему какой-то известный портрет — он никак не мог вспомнить чей. Прекрасно понимая, что бойкий Курт его затмеваем Николаус молча топал рядом с ним и только раз, в ответ на прямой вопрос, сказал:
- Я живу в М. Мой отец работает в типографии.
«До всего остального, — подумал он, — им нет никакого дела. По крайней мере пока».
Наконец они дошли до общежития. Прежде чем проститься и отправиться на поиски своих комнат, Курт сказал:
- Мы ведь можем встретиться завтра утром и вместе поехать на комбинат.
Разумеется, это относилось только к Рехе. Она взглянула на Николауса, который стоял чуть в стороне, большой и неуклюжий, в потертом костюме, и ей стало жалко его.
- Ты ведь пойдешь с нами, правда?
Николаус кивнул. Ему хотелось сказать девушке что-нибудь ласковое на прощание. Заметив, как тревожно она озирается по сторонам, он попытался ее утешить:
- Ты не думай так много о доме; главное — в первую ночь не думай. В первую ночь всегда тоскливей всего, а потом быстро привыкаешь.
- Добрый старый дядюшка! — умилился Курт.
Произведения
Критика
