Бригитта Рейман. Франциска Линкерханд
Л. Симонян
Роман обрывается на полуфразе. В нем есть длинноты и повторы. В нем ощущаются пробелы, которые, надо полагать, были бы заполнены, если бы Бригитта Рейман осталась в живых. Она умерла, не дожив пяти месяцев до своего сорокалетия. Она знала, что ее ждет смерть, и в больнице рукой, которая повиновалась ей с трудом, дописывала, но не дописала пятнадцатую главу. И все же книга производит впечатление единого целого: самое главное, то, ради чего она создавалась, сказано, судьба героини, по имени которой она названа, определилась, читатели домыслят остальное. Определилась и манера повествования: оно ведется то от имени героини, то от имени автора, но всегда представляет собой живую речь, очень, даже порою чересчур, эмоциональную. Разумеется, автора и героиню нельзя отождествлять друг с другом, но иной раз теряется ощущение дистанции между ними. Франциска Линкерханд близка Бригитте Рейман в самом сокровенном, в восприятии мира и людей. Обе они принадлежат к одному поколению: в начале шестидесятых годов, к которым относится повествование, Франциске Линкерханд двадцать шесть лет.
Книга о молодой женщине не может не быть книгой о любви. Но в жизни Франциски все тесно переплелось: ее отношения с мужчинами, ее отношение к работе, ее отношение к эпохе. Увлеченный ею архитектор Яцваук, человек с психологией потребителя, видит смысл работы в деньгах, на которые можно покупать красивые вещи, никогда не упускает возможности подработать на частных заказах у тех, кто строит себе дачи, живет в свое удовольствие, стараясь ни о чем серьезном особенно не задумываться, хотя он совсем не глуп. Ему хотелось бы, чтобы Франциска жила так же, как он, но такая жизнь не для нее. Он так и проходит через роман, ничуть не меняясь. Иное дело Шафхойтлин, с которым происходят неожиданные перемены. Никогда прежде Бригитте Рейман не удавалось столь глубоко заглянуть в человека, увидеть в его характере и то, что определялось воздействием внешних обстоятельств, и то, что шло изнутри, от привычек, ставших второй натурой, обнаруживая, как может измениться, казалось бы, раз и навсегда сложившийся характер под воздействием глубокой, но безответной любви? Шафхойтлин — тоже архитектор, он возглавляет в провинции учреждение, где работают Яцваук и Франциска. Поначалу Шафхойтлин для Франциски только ханжа и догматик, «один из позавчерашних», из тех, кто строил в Берлине аллею, названную именем Сталина, из тех, кто на собрании судил и осудил женщину, полюбившую женатого. Потом Франциска понимает, что Шафхойтлин сложнее. Вообще все сложнее. В пятидесятые годы, когда Франциска училась в институте, ей кололи глаза ее буржуазным происхождением, но и она, по ее признанию, грешила догматизмом. «Знаешь, что я думаю об этом сегодня? — говорит Франциска. — Нам нужно было снова и снова доказывать самим себе, что мы сделали правильный выбор, что мы перешли в другой, лучший из миров, что он должен был быть совершенным, и мы не должны были ошибаться». Франциска говорит и о том, что с аллеей, ныне переименованной, тоже все не просто: во-первых, тогда, построили не дома, а улицу, и это, на ее взгляд, уже хорошо, во-вторых, некоторые архитекторы, любящие посмеяться над «пряничным стилем», взамен старых догм выдвигают новые. Шафхойтлин, обычно сдержанный, впадает в пафос, когда вспоминает о той поре, и пафос этот искренен, хотя и выражен банальными словами. Не кто иной, как Шафхойтлин, которого Франциска имела основания считать своим противником, становится ее союзником: он тоже ратует за противостоящие стандарту архитектурные ансамбли; ее мечта — чтоб эти архитектурные ансамбли не только обеспечивали людей жильем, но и благотворно влияли на их образ жизни, способствовали общению, а не разобщенности, воспитывали вкус к прекрасному. И если в конце концов Франциска и Шафхойтлин находят общий язык, то это происходит и потому, что он всегда, при всем своем начетничестве, при всем своем буквоедстве работал не за страх, а за совесть. Шафхойтлин любит Франциску, хотя и вынужден скрывать это: она для него олицетворяет юность — полноту жизни, присущую юности, «неудержимо веселящейся, безудержно горюющей, высокомерной, всезнающей, неведающей, мудрой, немудрящей, неверующей, доверчивой, дерзкой, нетерпеливой», ту полноту, свободу и насыщенность жизни,, которой его юность была обделена и которую он неожиданно обретает теперь в несчастливой и безответной любви к Франциске.
Франциска любит другого. Этот другой, Вольфганг Троянович, работает водителем самосвала на стройке, а в пятидесятые годы он был главным редактором крупной газеты. Что же случилось? Кто он? Какой он? Ответы на эти вопросы даются далеко не сразу. Не только героиня романа, но и его читатели долго остаются в неведении.
Троянович, сын бедняка, рабочий, впоследствии учившийся на рабоче-крестьянском факультете, коммунист, который строил на освобожденной от фашизма родной земле новый мир, подвергся неоправданным наветам. Они вызвали такой надлом в его душе, что он не хочет возврата к нормальной жизни, к общественной деятельности. Троянович рассказывает о себе, что он был «левоэкстремистом»; не поняв смысла решений XX съезда КПСС, на партийном собрании выступил против тех членов СЕПГ, которые, как он считал, слишком легко меняют свои взгляды. В чем-то судьба Трояновича напоминает судьбу героя романа Эрика Нойча «В поисках Гатта». Но Рейман не подражает Нойчу. В остальном Гатт и Троянович непохожи друг на друга. Достаточно вспомнить, что Гатт в трудную минуту предал близкого человека, а Троянович в трудную минуту помог чужому человеку, поставив под удар себя. После всего случившегося он и отгородился от окружающего, замкнулся в себе. Троянович не думал, что полюбит Франциску, но это оказалось сильнее его. Отчего же Франциска, с мукой, с отчаянием, порывает с ним? Оттого что он не порывает с женщиной, которая в трудную пору его жизни осталась верна своей любви к нему.
Во второй половине романа, там, где больше всего говорится о Трояновиче, появляется ощущение какой-то отрывочности, чего-то недописанного, а быть может, и недодуманного. Франциска упрекает Трояновича в бегстве от действительности, и эти упреки справедливы. Но в ее отношении к Трояновичу слишком мало понимания и слишком мало терпения. Вот тут-то и хотелось бы, чтобы дистанция между автором и героиней была побольше. Очевидно, писательница не успела довести до самого конца — и до подлинной глубины — сюжетную линию: Франциска — Троянович. Но она успела включить во внутренний монолог Франциски обращенные к Трояновичу слова: «То, что произошло, происходило в моей стране, позавчера, а не в мифическом прошлом, и твой процесс на моей совести».
Родители Франциски бежали в Западную Германию, она осталась — несмотря на то, что знает о трагедии Трояновича, осталась потому, что убеждена в правильности своего выбора.
Франциску возмущает, что Троянович, по ее выражению, «смирился». Это выражение вряд ли подходит к Трояновичу и его поступкам, но Франциска хочет этим сказать, что он не пытается делать то, что мог бы и должен бы по его знаниям, по его способностям делать. Она будет строить дома, надеясь, что их не превратят в «кельи с телевизорами», будет перестраивать центр города, стремясь, чтобы преобразился не только он, но и его жители, будет побеждать, терпеть поражения, бороться.
«Франциска Линкерханд» — лучшая из книг Бригитты Рейман, перу которой принадлежат переведенные на русский язык повести «Вступление в будни» и «Брат и сестра». Роман Бригитты Рейман, изданный посмертно, бросает свет на большой отрезок нелегкого пути, пройденного ее согражданами после войны; свет этот падает на плохое и на хорошее, он то ярче, то бледнее, но жизнь, им высвеченная, предстает во всей достоверности.
Друг Бригитты Реймаи, ее товарищ по профессии, Хельмут Законскин, и надгробном слове сказал: «Она умерла, а ее книга «Франциска» останется среди людей, так я думаю, потому что эта книга богата прекрасным и богата мыслями, а изображен в ней человек, похожий на Бригитту: она была храброй — и испытывала страх, она иногда поддавалась отчаянию — и всегда преодолевала его, она переносила тяжкое — и умела чудесно смеяться».
Л-ра: Художественная литература за рубежом. – 1975. – № 3. – С. 25-28.
Произведения
Критика
