09-05-2019 Бригита Райман (Brigitte Reimann) 89

Б. Рейман и «новое жизнеощущение»

П. Топер

Повесть «Вступление в будни» Б. Рейман была самым непосредственным образом посвящена современности, трудовым будням республики. Творческая и гражданская смелость, — а она всегда необходима при стремлении писать о том, что еще не стало историей, что еще только свершается на глазах у писателя, — соединялась здесь с задором молодости. Это было новое явление в литературе Германии. Для героев этих книг война и фашизм — прошлое, вчерашний день истории.

[…]

«Наше поколение» в устах Кристы Вольф (1929 год рождения) — это нечто «среднее» между «военным поколением» и теми молодыми писателями начала 60-х годов, к которым принадлежит и Бригитта Рейман и книги которых оставляли прежде всего впечатление молодости: молодо было настроение, пронизывающее их, молоды герои и их чувства, молоды, наконец, авторы.

Б. Рейман родилась в тот самый памятный 1933 год, который был черным годом немецкой истории. А в мае 1945 года, когда последние гитлеровцы бежали из ее родного Магдебурга, ей не исполнилось еще и двенадцати лет. Биография Бригитты Рейман несложна и неотделима от истории Германии — она родилась в семье журналиста, по окончании школы два года работала учительницей, в это время начала писать, а вскоре и печататься. Ее первая самостоятельная книга — «Женщина у позорного столба» — появилась в 1956 году и имела большой успех; сюжетом ее была «преступная» любовь немки и русского в годы войны. Уже будучи известной писательницей, она откликнулась на призыв СЕПГ быть ближе к жизни республики и связала свою деятельность с промышленным комбинатом «Шварце Пумпе» — работала в производственной бригаде, руководила литературным кружком, вела культурно-пропагандистскую работу. Долгое время Б. Рейман жила в городе Хойерсверда в тесном контакте с рабочим коллективом. Повесть «Вступление в будни» была посвящена жизни комбината.

У этой повести особая судьба. Ее название стало обозначением целого периода в искусстве ГДР, отмеченного попытками решительного овладения сегодняшней действительностью, буднями социалистического строительства. В критических голосах, раздававшихся вокруг повести Б. Рейман, звучали и сомнения в эстетической ценности обращения к «производственной» тематике, к «рабочему человеку». Молодую писательницу поддержала тогда Анна Зегерс. В статье, названной «По поводу одной рецензии», она писала: «Совершенно очевидно, что нельзя судить о произведении искусства, исходя из того, что автор выбрал материал из сферы производства или сам живет близко к производству; это не означает, конечно, что он плохой писатель. Это, несомненно, никак не свидетельствует против него... Нельзя поручиться за талант Бригитты Рейман. Как он будет развиваться, будет ли он развиваться — это зависит от многих факторов. По моему мнению, она начала серьезно работать, она оглядывается, она творит».

Б. Рейман написала немного (она безвременно скончалась в 1973 году), но созданное ею оставило заметный след в литературе Германии.

Героиня второй повести Б. Рейман «Сестра и братья» (1963), двадцатичетырехлетняя художница Элизабет Арендт, говорит, что «о войне у меня не осталось никаких воспоминаний, кроме глухого рокота бомбардировщиков и белых полос, отбрасываемых прожекторами на ночное небо». По сравнению с героями Фюмана, Нолля, Шульца и даже «Расколотого неба» Кристы Вольф молодые немцы, с которыми мы встречаемся на страницах повестей «Вступление в будни» и «Сестра и братья», находятся уже за историческим перевалом, живут в новом времени. В связи с этими повестями в ГДР много писали о «новом жизнеощущении».

[…]

Это не значит, конечно, что герои этих книг и их прототипы в жизни не знают никаких проблем, связанных с преодолением прошлого. Читатель повестей Б. Рейман воочию убеждается, что это не так, — начиная со споров о мере ответственности родителей за преступления гитлеризма, в атмосфере которых растут молодые герои. Более того, сложность и трудность их положения заключается именно в том, что преступное прошлое существует по сей день буквально под боком, в Западной Германии, рядом с которой, в условиях расколотой страны, они строят социалистическое общество. Действие обеих повестей происходит до 13 августа 1961 года, то есть до того, как правительством ГДР были приняты меры по укреплению государственной границы. […]

В повести «Сестра и братья» — трое героев, трое детей одной семьи немецких интеллигентов. Старший брат, инженер-кораблестроитель Конрад, оказался мещанином и стяжателем. Он бежит на Запад, добивается «удобного местечка под солнцем». В самой младшей, Элизабет, новое утвердилось с наибольшей силой, и встреча ее с Конрадом в Западном Берлине принадлежит к наиболее удавшимся страницам повести. Здесь Элизабет понимает, даже не столько умом, сколько сердцем, что без своей родины она жить не может. Без воздуха этой страны для нее нет ни счастья, ни любви, ни самой жизни.

Средний же брат, Ульрих, тоже инженер-кораблестроитель, — это как бы точка приложения враждебных сил, объект сложной и подчас неожиданной в своих проявлениях борьбы старого и нового. Некогда Ульрих был среди энтузиастов социалистического строительства, порой даже «самых восторженных». Но сегодня на вопрос «А во что ты веришь?» он отвечает: «Ни во что не верю. Я математик. Я не верю, а знаю. Знаю, что дважды два — четыре». Эту мысль, выраженную почти точно такими же словами, можно услышать от многих героев в книгах писателей Германии в начале 60-х годов, — молодых людей, на души которых тяжким грузом легли сложные и трагические события их детства; гибель внушенных им лживых идеалов, ощущение разброда и неурядицы переходного времени, противоречия и трудности социалистического строительства — все это сделало их недоверчивыми к словам о будущем, внушило разочарование в возможности социальной переделки мира. Ульриха, талантливого инженера, любящего свое дело, жестоко и несправедливо обидели чиновники из отдела кадров, и вот он уже чувствует себя «узником за решеткой глупости и бюрократизма», вот он уже в опасной близости к политическим преступникам, вот он готов совершить непоправимое — бежать на враждебный Запад.

На долю Элизабет, как показывает нам автор, тоже выпало немало тяжелого. Для нее несложно было понять, что правда здесь, а не по ту сторону границы. Но диалектика борьбы за новое куда сложнее; надо еще сражаться с бюрократами и приспособленцами, со спекулянтами на идее социализма и бездушными догматиками, не понимающими реальной жизни. Однако для Элизабет все это — неполадки и недоделки в родном доме, в котором надо навести порядок. Хозяйское чувство по отношению к своей социалистической родине не покидает ее никогда и не может покинуть — оно органически присуще ей.

Когда-то Генрих Гейне сказал, что мир раскололся и трещина прошла через сердце поэта. Этот образ можно сегодня часто встретить в литературе Германии. (В книге Кристы Вольф он вынесен в название — «Расколотое небо».) Граница двух миров прошла по немецкой земле, и она прошла почти через каждую семью, в той или иной мере задела сердце каждого немца. Никто не может остаться в стороне от этого главного германского вопроса наших дней, и ни одна проблема, сколь бы личной она ни казалась, но может быть решена вне ее. Это очень хорошо видно в повести Б. Рейман. И очень хорошо показано в ней, что для ее героев этот вопрос решается не в зависимости от легкости или трудности жизни, а в зависимости от смысла жизни, от нравственной позиции человека, от его чувства ответственности за будущее.

Композиционное построение повести «Сестра и братья» было в то время достаточно необычно для литературы Германии и смело. Действие ее продолжается немногим более часа. Того часа, во время которого Штейнбринк спорит с Ульрихом. Чем кончится этот спор, мы не знаем до самых последних страниц. А «предыстория» спора — то есть вся жизнь героев — сконцентрирована на протяжении этого короткого отрезка времени, прихотливо перемешана в воспоминаниях героини, от лица которой идет повествование; временные планы сдвинуты, один эпизод переходит в другой, казалось бы, без видимой закономерности, по капризной логике ассоциаций.

В этом не следует искать нарочитой усложненности формы. К такой композиции Б. Рейман привело стремление писать о самых горячих, самых животрепещущих проблемах сегодняшней жизни. Сходные приемы (смешение временных планов, распутывание фабулы «с конца» и т. д.) характерны и для повести Кристы Вольф «Расколотое небо», да и для других книг молодых немецких писателей. Криста Вольф как-то рассказала, что она избрала такое построение после долгих поисков и что оно помогает не только герою и не только читателю, но и самому автору уяснить смысл написанного, «подняться над событиями» ухватить и закрепить на бумаге еще только совершающееся в жизни, то, что так трудно поддается фиксации, — подвижную, текучую, сложную, противоречивую немецкую действительность нашего времени. Подчеркнутая лиричность повести весьма существенно помогает Б. Рейман разрешать сложные сюжетные узлы (недаром Элизабет, от лица которой идет повествование, особо отмечает, что «братья часто высмеивали меня за отсутствие логики и ясности мысли»). Автор, без сомнения, любит свою героиню — женственную, порывистую, непоследовательную, вспыльчивую. Но Б. Рейман умеет показать нам ее и со стороны, намекнуть на ее «детскость». Недаром во все решающие моменты Элизабет ищет опоры и поддержки у тех, кто сильнее ее, — у двадцативосьмилетнего директора завода Иоахима Штейнбринка, которого она любит, у его отца, у своего бригадира, у секретаря партийного комитета на комбинате. Это люди, для которых проблемы, мучающие семейство Арендтов, стоят по-другому и решаются яснее, проще. Они воплощают в повести ту героическую традицию немецкой истории, которая проходит через Ноябрьскую революцию 1918 года и классовые бои 20-х годов, через поля сражений интернациональных бригад в Испании, через антигитлеровское подполье и Сопротивление в концлагерях. Увиденные глазами Элизабет, эти люди окружены ореолом романтики; здесь ее симпатии, ее настоящее и будущее. Революционная традиция определяет главное в сегодняшней жизни Германии, и с нею соотносит автор проблемы, которые волнуют ее героев, молодую немецкую интеллигенцию наших дней.

Когда вышла в свет повесть «Сестра и братья», с того дня, как кончилось в Германии господство гитлеризма и открылись возможности демократических преобразований в немецком обществе, прошло менее двух десятилетий. […] Повесть Бригитты Рейман наглядно документировала этот процесс. И дело даже не столько в том, о чем рассказывает повесть, и не в ее сюжетном построении и лежащем в ее основе конфликте, сколько в том, как об этом рассказано.

Много лет спустя Герман Кант скажет: «Новое жизнеощущение» — это выражение во вполне определенный период, в начале 60-х годов, имело неотъемлемое право на существование. Почему? Я как-то пытался разобраться, что же является самым характерным для этого времени, и мне стало ясно, что те, кто насчитывает один и тот же возраст писательства, все мы вместе сумели преодолеть войну до такой степени, что могли посвятить себя осуществлению других задач, которые заключались в преодолении последствий войны. Словом, мы выполняли важную функцию. Но одновременно в нас жило сознание, что эта функция пребудет с нами на всю жизнь. Потом, уже субъективно, к этому прибавилось чувство, что мы все еще достаточно молоды, чтобы начать новое, совсем другое... попрощаться со всем, что было, и приветствовать то, что будет. По-моему, это и составляло основу нового жизнеощущения. Со временем об этом перестали много говорить, ну и ладно, ибо, во-первых, нельзя двадцать лет подряд называть новым одно и то же явление, а во-вторых, даже тогда, когда это ощущение полностью владело нами, мы были преисполнены иллюзий. Со временем оказалось, что мир куда сложнее, чем мы это желали признавать».

Писательская судьба Б. Рейман может служить иллюстрацией к этим словам. Последние десять лет своей жизни она работала над большим романом, который был издан посмертно, в 1974 году, под названием «Франциска Линкерханд». Рукопись осталась неоконченной; трудно сказать, в каком виде писательница выпустила бы ее из своих рук, если бы ей пришлось довести работу до конца. Книга содержит, несомненно, некоторые образные и композиционные повторы, явно «непрописанные» места и другие бросающиеся в глаза свидетельства ее незавершенности. Но нет сомнений, что и в том виде, в каком эта книга вышла в свет, она читается как цельное произведение и представляет собой яркое явление в литературной жизни республики.

«Франциска Линкерханд» — это история человека новой формации, молодого гражданина Германии, история его становления и возмужания, но это и история самой республики, формирования ее духовного мира, общественной нравственности. Несмотря на подчеркнутую лиричность повествования, его исповедальный, интимный тон, книга Б. Рейман широко открыта сложнейшим проблемам развития Германии.

Рассказ в книге ведется от лица героини — сначала школьницы, потом студентки архитектуры, затем молодого архитектора. Ее «монолог» построен весьма сложно и даже причудливо. Рассказ о себе не раз прерывается — иногда без всякого перехода — «объективным» изложением событий (героиня как бы смотрит на себя и на события, в которых она участвует, «со стороны»); хронология нарушается, эпизоды следуют один за другим без переходов, смена планов происходит «резко», по принципу киномонтажа. Нередко возникает и голос автора; иногда под видом своей героини («Пора уже продолжить наш рассказ...»), иногда опять-таки как бы «со стороны», с «очуждающей» интонацией («Начинается новая глава, но мы хотим...»). Но есть еще одна, высшая инстанция, которая скрепляет воедино разные ракурсы изображения; это некто по имени Бен, возлюбленный Франциски, обращением к которому начинается почти каждая глава и чей образ непременно возникает перед ней во всех узловых, поворотных местах

Внутренняя, выстраданная тема раннего творчества Б. Рейман — судьба той молодежи, которая вышла из кругов старой буржуазной интеллигенции, признание ею нового строя и активная работа ради его утверждения. Разрыв с прошлым, пережитый всей страной, переплетается здесь с разрывом со своей средой, со своим классом. Та же тема воплощена и в судьбе Франциски; но, в отличие от героинь ранних повестей, жизнь безжалостно швыряет ее, не давая пристанища. Бегство из дому не приносит счастья. Она выходит замуж за рабочего паренька, сознательно действуя вопреки семейным традициям, но он оказался человеком не только совершенно ей чужим, слабым, но и тупым мещанином, не менее отвратительным, чем респектабельные мещане из ее родительского дома.

Но и эта трагедия — только предыстория того, чему посвящена книга. Ее подлинное содержание начинается, в сущности, после того, как Франциска, пройдя свои ранние жизненные университеты (после которых у нее появился первый седой волос и началось заикание), бросает пьяницу мужа, работу в мастерской Регера, бросает насиженное место и одна, без поддержки друзей и знакомых, уезжает в город Нейштадт.

«Нейштадт» — название многих немецких городов, указывающее, как правило, на отсутствие давней истории и прочных традиций («Neustadt» по-немецки значит «Новый город»). Когда Регер узнал о решении Франциски, он спросил ее: «И на которой же из трехсот пятидесяти дыр с этим названием ты остановила свой выбор?» Но в романе название это имеет, конечно, и особый смысл. Город, куда поехала Франциска, расположен в Лаузицком округе, еще недавно наиболее отсталом районе республики. В те годы — начало 60-х — этот район переживал время бурного экономического развития, широко идущей индустриализации, прежде всего на основе разработок месторождения бурого каменного угля, необходимого для всей страны. Это приводило к резким социально-демографическим сдвигам. Город, в который приехала Франциска, и в самом деле был «новым»; для десятков тысяч новоселов, которые приезжали на стройки будущих промышленных объектов, срочно требовалось жилье.

Элизабет из повести «Сестра и братья» была художницей; Франциска — архитектор. Этот «сдвиг», конечно, не случаен. В переписке, опубликованной уже после смерти Б. Рейман, содержится много сведений, говорящих о том, как менялся и расширялся замысел ее книги, превращаясь из «истории одной любви» в большое повествование о законах социалистической морали. В частности, Б. Рейман писала: «Я интенсивно занимаюсь архитектурой (сфера деятельности моей новой героини). «Мать искусств» захватила меня в плен еще сильнее, чем живопись, может быть потому, что так неразрывно связана с людьми, так непосредственно им служит».

Архитектура, наиболее «прикладное» из всех великих искусств, действительно в наибольшей мере проникает и в личную жизнь каждого, и в социальные процессы, идущие в обществе. Поэтому молодой архитектор Франциска Линкерханд, оказавшись в Нейштадте, сразу же окунается в пеструю повседневную жизнь этого стремительно растущего города. Это тоже своего рода «вступление в будни». В Нейштадте процент молодежи выше, чем в каком-либо другом городе республики, здесь самая высокая в стране рождаемость, огромный размах строительства, гигантские планы переустройства и реконструкции. Но Франциска сталкивается и со множеством нерешенных проблем — неустроенность быта, грязь общежитий, одиночество людей, не нашедших себя в новых условиях. Пестрота и новизна впечатлений ошеломляют Франциску, стремящуюся «поставить ногу на зыбкую почву действительности».

Описание жизни Нейштадта, составляющее большую часть книги, принадлежит к несомненным достижениям Б. Рейман, раскрывшей свой незаурядный эпический талант (хотя, как уже говорилось выше, книга подчеркнуто лирична по своему построению). Занимаясь служебными делами (Франциска работает в конторе главного архитектора города), «входя» в жизнь Нейштадта и его обитателей, она знакомится со множеством людей. Они проходят перед читателем пестрой и, казалось бы, неупорядоченной чередой; некоторые из них возвращаются на страницы книги, но далеко не все. Но в этом и нет сюжетной необходимости. Книга построена как поток людей и событий, «организованный» только восприятием Франциски, ее мыслями и ее чувствами. Возможность такого построения коренится в том, что для Франциски думать о других и «сопереживать» с ними — естественно и органично. Соседки по общежитию, молодые работницы, приехавшие из деревень, комендант общежития, умудренный жизненным опытом бывший циркач, соседи по дому, куда она позднее переселилась, сослуживцы-архитекторы, разнообразные посетители ресторанов, с которыми ей приходится встречаться, — вот пестрый калейдоскоп ее впечатлений, дающий зримое представление о жизни города, шире — о жизни республики. И Франциска убеждается, как сказано в романе, что «здесь вовсе не играют комедию», то есть даже для нее, с ее трагическим опытом первых лет взрослой жизни, Нейштадт означает «выход» из четырех стен в серьезные проблемы народного существования. […]

В этом потоке людей и событий некоторые фигуры показаны подробнее, крупнее; они как бы призваны помочь нам увидеть и понять Франциску, которой еще предстоит решить, останется она в Нейштадте на время или навсегда; в романе появляются своего рода вставные новеллы — о хозяйке ресторана фрау Хедвиг, приезжей в этом городе, всегда спокойной и уверенной в себе; она легко справляется с пьяными посетителями и отказывается переселиться в большой город. Франциску привлекает ее «повседневный героизм», найденная сильным человеком возможность жить для других. Или о заезжем столичном писателе, вызывающем брезгливую неприязнь Франциски, который с усталым видом читает перед провинциалами свою новую книгу и с удивлением видит среди слушателей знакомую ему по Берлину столичную архитекторшу.

Еще более крупно выписаны два персонажа, контрастно оттеняющие судьбу Франциски. Это, во-первых, молодая женщина Гертруда, служащая в архитектурной конторе, одинокая, как и Франциска, и тоже пережившая много тяжелого в жизни. Гертруда сломлена духовно, она уверена в неискоренимости зла; на глазах у Франциски, старающейся ей помочь, она спивается и кончает с собой. Это — один из «вариантов» судьбы, которая могла бы выпасть и на долю самой Франциски, будь она слабее, опасность, подстерегающая ее на выбранной ею жизненной дороге.

Другой «вариант» представлен в облике молодого, удачливого архитектора Язваука, человека, который живет легко и которому все удается. Моральная основа его успеха — отсутствие серьезной привязанности к чему бы то ни было; материальная — частные заказы, выполняя которые он легко и не затрудняя себя потрафляет невежественным вкусам своих клиентов. Язваук симпатичен Франциске, его пошлость не носит агрессивного характера, его процветание, которое, казалось бы, никому не мешает, порой становится искушением для нее. Но путь любезного и ласкового «гедониста», нашедшего свое паразитическое место внутри социалистического общества, органически неприемлем для Франциски. Сюжетно это выражается в том, что она вместо того, чтобы принять предложение Язваука «поделиться» с ней частными заказами, борется с начальством за право открыть консультационный пункт, где каждый новосел мог бы бесплатно получить совет, как ему обставить квартиру. В идейном замысле романа это выражается в том, что архитектура для Франциски, в отличие от Язваука, была и остается жизненным призванием, судьбой. С точки зрения Язваука, она неисправимый идеалист. «Ее требования к жизни, ее ожидания существовали в чистом и прозрачном горном воздухе, и успех, крылатое сказочное существо, парил высоко над низменными сторонами жизни, материальной выгодой, цифрами, счетами, премиями, чеками и всем тем, что можно купить за деньги».

Именно поэтому в книге так много личного, интимного, «женского»; внутренний мир Франциски без утайки, «до конца» отдан на всеобщее обозрение. В любви она так же «романтична» и так же требует абсолютного, как и во всем. Она порывает с Беном, со своей единственной, великой любовью, невзирая ни на какие объективные причины, когда в его поведении ей почудилась непоследовательность. И здесь она, требуя «всего», не находит «простого», «повседневного», и здесь жизнь не научила ее компромиссам. Мысль эта выражена в конце книги в прямой и недвусмысленной форме: «Никаких компромиссов, которые ты потом сама себе будешь извинять тем, что ты стала наконец взрослой, научилась порядку, если не подчинению, как это и положено человеку, когда ему около тридцати лет».

Облик «земного» воплощения Бена, водителя грузовика в Нейштадте Трояновича, вряд ли может быть назван удачным, хотя отдельные эпизоды, связанные с ним, написаны очень сильно. Цельному впечатлению мешает прежде всего неестественность судьбы Трояновича, В прошлом известный искусствовед (прославлявший в 50-е годы Шафхойтлина), затем несправедливо осужденный, а ныне продолжающий работать водителем грузовика, не желая возвращаться в свою «старую» жизнь, он как бы воплощает в себе сложность эпохи и не сломленную этой сложностью волю. Он становится необходимой для Франциски опорой не только в жизни, но и в ее идеях. Главное в том, что он сильный характер (это подчеркнуто даже его физической мощью), человек, понимающий мир. Но даже с ним Франциска находит в себе силы порвать.

Многое роднит последний роман Бригитты Рейман с ее ранними вещами, многое и отличает его. Понимание диалектики характера и обстоятельств стало более зрелым, более зрелым стало и понимание жизненных обстоятельств и сложности человеческого характера. Неизменным осталось то, что можно было бы назвать устремленностью в завтра.

[…]

Меняется ли Франциска на страницах романа? Да, конечно, задумано было именно так, иначе и не могло быть, поскольку меняется жизнь, а причастность к жизни своего времени — одна из главных черт ее личности. В этом ее решительное отличие от героинь ранних повестей Б. Рейман.

Л-ра: Топер П. Овладение реальностью. – Москва, 1980. – С. 276-294.

Биография

Произведения

Критика