Макс фон дер Грюн. ​Местами гололёд

Макс фон дер Грюн. ​Местами гололёд

(Отрывок)

Девочку инвалиды нашли на лесной дороге.

Полураздетый ребенок лежал, уткнувшись лицом в мокрую листву. То была десятилетняя дочка строитель­ного подрядчика Шёллера из дортмундского пригорода Эфинг. Лес, где ее нашли, большой смешанный, гекта­ров триста. Инвалиды ходят туда гулять, когда им боль­ше нечего делать. Ежедневно по два часа, если позволяет погода.

Инвалиды обступили мертвую девочку. Генрих Виттбройке пошел к шоссе, остановил проезжавшую машину и попросил водителя известить полицию. Минут через десять прибыл полицейский патруль. Инвалиды посто­ронились. Генрих Виттбройке сказал:

— Сволочь... ну и сволочь... когда поймаете этого скота, не надо его сразу под суд. Сперва отрежьте ему... по самый корень, а потом уж и голову долой.

Пока не приехала оперативная группа уголовного розыска, инвалиды не уходили. Мы их забетонированных легких вырывался гулкий кашель.

Над Дортмундом висел смог.

Когда санитарная машина увезла труп девочки, ин­валиды поплелись в пивную «Гильденхоф». Прислонив­шись к стойке, они пили водку, пиво и наперебой расска­зывали о происшедшем, рассказывали с такой горячно­стью, словно нашли мешок золота. Вечером уже по всей округе поползли слухи, что дочку Шёллера убил италья­нец Анжело Пинола, рабочий волочильного цеха на за­водах Хёша и завсегдатай пивной «Гильденхоф». Живет он над гаражом стройподрядчика Шёллера, в комнате, которую снимает с двумя другими итальянцами. Гово­рили, будто не раз Анжело видели вместе с Ренатой Шёллер, что он часто играл с девочкой и ходил с ней на прогулки.

В свободное время Анжело Пинола работает на под­рядчика Шёллера: возит в грузовике песок, гравий, ка­мень. Из побочного заработка Анжело ежемесячно вы­плачивает Шёллеру сто пятьдесят марок за квартиру да еще кое-что откладывает.

Вечером Анжело Пинолу арестовали на работе, в цехе, и хозяин «Гильденхофа» заявил, что больше не пу­стит в пивную ни одного итальянца.

- Если появится какой-нибудь макаронник,— обра­тился он к посетителям,— гоните его в шею!

Столяр Вёльберт и кровельщик Меерман, двое по­стоянных посетителей «Гильденхофа», встали у дверей. В этот вечер ни один итальянец не показывался в пив­ной. Провожая последних гостей, хозяин изрек:.

- Теперь ясно, что это был Анжело. Иначе хоть один макаронник да заявился бы сегодня.

Примерно так в воскресенье утром мне и пересказали на улице эту историю. Многие знали, что я давно дружу с Анжело. В полдень я отправился в пивную на «утрен­нюю заправку». Потягивая возле стойки пиво, прислу­шался к разговорам. Всем хотелось узнать мое мнение, но я в ответ на вопросы лишь пожимал плечами, и ко мне перестали обращаться. Кровельщик Меерман сказал:

- Майвальд — он сам такой, он за итальяшек.

Не спеша отхлебывая пиво, я смотрел, как хозяин моет стаканы. Услышав, что Меерман еще раз повторил: «Майвальд — он сам такой...», я с недопитым стаканом в руке подошел к нему и спросил:

- Что ты хочешь этим сказать?

Он рассмеялся.

Я выплеснул пиво ему в лицо.

- Вот это правильно! — послышался чей-то голос за моей спиной.

Однако большинство присутствующих смотрели на меня недоброжелательно. Хозяин тут же скрылся в кух­не, как он всегда делает, когда запахнет скандалом или надо в споре принять чью-то сторону. Меерман сначала утерся рукой, потом вытер лицо и пиджак носовым платком.

- Костюм я отдам в чистку,— сказал он.— Но за твой счет...

Спустившись по лестнице из пивной, я встретил Мар­тина Фогта. Мартин — холостяк, тридцати лет. Вместе с отцом он занимается оптовой продажей пива. Для дортмундца фирма «Торговля напитками, Фогт и сын» — это звучит... С Мартином мы частенько болтаем у стойки, больше всего его интересует спорт.

- Карл, полиция отпустила Анжело,— сказал Мартин.— Не он это, точно. У него алиби, он был на заводе, когда это случилось. Так врач говорит... момент смерти и прочее.

- А кто же? — спросил я.

- Не знаю. Во всяком случае, у Анжело железное алиби.

Я поехал домой. Два километра, но я всегда езжу отсюда на машине. На обед у нас был мясной рулет в картофельным пюре.

За столом жена сообщила:

- Анжело освободили. Только что по радио пере­дали, в последних известиях. Сказали, у него алиби.

- Уже слышал.

- Господи, кто же это сделал? Надеюсь, его пой­мают. Боже мой, убить такую девчушку!

- Карин дома? — спросил я.

- Нет, она ведь уехала с гандболистами в Шверте.

Мы молча продолжали есть. Покончив с обедом, Ан­гелика сказала:

- На улице опять скандал.

- Да? Из-за чего?

- Собаки с нашей стороны гадят на «лесной» сто­роне, в их палисадниках.

- Слава богу, у нас нет собаки.

- Больно уж там важные господа. Из-за собачьего дерьма поднимать столько шуму!

Улица, на которой я живу, называется Длинной. Вообще-то она не такая уж длинная, около километра. На­чинается от Федерального шоссе, № 54, возле трамвай­ной остановки, и идет прямо на восток, до самых полей. Улица широкая — автострада от нас в пятистах метрах. Жители поделили улицу на «лесную» и «автострадную» стороны, или на «зеленую» и «черную». На «лесной» стороне расположены коттеджи и виллы директоров, вра­чей, адвокатов, коммерсантов, мастеров-ремесленников и владельцев транспортных контор. За их садовыми уча­стками начинается лес — его неприкосновенность охра­няется законом.

Я живу на «черной» стороне. Здесь небольшие до­мики на одну семью и трехэтажные многоквартирные дома — в общем, массовое жилищное строительство. На нашей стороне живут рабочие и мелкие служащие; за квартиру они платят от ста восьмидесяти до двухсот шестидесяти марок в месяц. Автомобили на «зеленой» стороне побольше наших и подороже, у женщин есть даже вторая машина для личного пользования. Женщины, живущие на нашей стороне, ездят на трамвае.

Есть и другие различия, но они не столь бросаются в глаза: «зеленая» сторона голосует за СвДП, так как ХДС для них слишком черная партия, а СДПГ слиш­ком красная. Наша сторона голосует за СДПГ, а на по­следних выборах в ландтаг коммунисты получили даже сто шестьдесят один голос.

Спокойная улица, чистая. Вот только как подует ве­тер со стороны шахты и коксового завода, что в трех километрах к востоку отсюда, у нас не продохнуть от пыли и вони, проникающих через малейшие щели в ок­нах и дверях. Зачастую это длится по нескольку дней. Когда все кончается, хозяйки устраивают генеральную уборку и часами проветривают квартиры.

Исход последних выборов заставил призадуматься нашего соседа напротив, с «лесной» стороны улицы. Он хороший зубной врач и неплохо зарабатывает. После выборов он сказал мне:

- Герр Майвальд, вы слышали результат по округу? Наша улица скоро превратится в красный район!

Я мыл машину, когда он, перейдя улицу, подошел ко мне. Он всегда заговаривает со мной, если только меня увидит. Я поддразнил его:

- Смотрите, герр Боргман, как бы красные не за­хватили власть, тогда вы не сможете больше зарабаты­вать ваши двести тысяч марок в год.

Он рассердился:

- У вас какие-то превратные понятия о наших до­ходах. Даже если бы у меня было двести тысяч годовых, то это всего лишь доход. А вы представляете, какие у нас расходы?

- Да, представляю,— ответил я,— но ведь расходы вы можете списать за счет налогов.

Герр Майвальд, прежде вы были гораздо разум­нее, пока не стали членом производственного совета. Те­перь вы порой рассуждаете, как настоящий красный.

- Ах, герр Боргман, это не страшно. Ведь у нас счи­тают красным всякого инакомыслящего. Вы сами так мне однажды сказали. Но есть и другие, о ком моя дочь говорит: они как гнилые редиски — снаружи красные, а внутри коричневые.

- Ваши покрышки пора сменить,— заметил он.

- Знаю,— ответил я.— Но сейчас нет денег на новые.— И, улыбнувшись, снова поддразнил его: — А кро­ме того, я не могу списать их за счет налогов, как вы.

Боргман свистом подозвал свою собаку и удалился.

Я рассказал об этом разговоре жене.

- Если ты будешь продолжать в том же духе,— за­метила она,— мне придется подыскивать другого зуб­ного врача. Прежде ты был обходительнее. Ты изменил­ся с тех пор, как стал членом производственного совета.

- То же самое сказал мне Боргман.

- Взвалил на себя кучу работы и неприятностей и не получаешь за это ни гроша.

- Хватит, Ангелика, смени пластинку.

* * *

В этот четвертый адвент, часов в семь вечера, я снова ехал в пивную. Хотел погонять шарик на «флиппере», но он был занят. Играл Анжело. Один. Присло­нившись к стойке, я следил за шариком, вдоль и поперек Катившимся по игральному полю, за вспыхивавшими и Гаснувшими лампочками. Анжело заметил меня лишь после того, как шарик остановился.

- Можешь мне помогать, Карл? — спросил он.— Меня выгнали.

- Откуда... с завода?

- Нет, Шёллер, из квартиры, без предупреждения.

- Вот скотина,— сказал я.

У другого конца стойки стояли трое инвалидов, на­шедших в лесу девочку. Они кашляли и покряхтывали.

- Чем же тебе помочь, Анжело? Взял бы тебя к себе, но у нас теснота, три с половиной каморки да кух­ня... Они с тобой хоть прилично обошлись?

- Да, полиция хорошо. Следователь тоже любезно. Даже рука жать.

- Черт бы побрал этого Шёллера,—сказал я,— Не имеет он права тебя выселять. Ты же ни в чем не ви­новат.

- С итальяшками можно как угодно... сам знаешь, договор наём комнаты нет. Вернусь обратно барак к зем­лякам, где жил раньше.

- Анжело, здесь в пивной...

- Знаю, они все думать, что Ренату я... пока не най­дут убийцу... они мне ничего не говорят... и от «флишпера» не гонят... а им, вижу, тоже играть хочется.

- Давай с тобой сыграем,— предложил я.

- Бросай монету.

Мы играли около часа. Проигравший партию ставил два стакана пива.

- Я ходил производственный совет,— сказал Ан­жело.— Там говорят: все порядок. Завод давать мне алиби. И производственный совет, и мастер, и началь­ник личного стола.

- Хоть что-то,— заметил я.

- Карл, почему, когда я рассказывать, что есть на самом деле, ты говорить «хоть что-то»?

- Просто так говорят, Анжело.

Хозяин за стойкой сердито дымил сигаретой. Когда я расплатился, он, не глядя на меня, смахнул мои монеты в ящик, а пятимарковую кредитку Анжело осторожно взял двумя пальцами, словно заразную. На прощание он буркнул:

- До свидания вам!

- Подвезти тебя? — спросил я Анжело.

После недолгого раздумья он кивнул в знак согласия.

Я остановился на ярко освещенной площадке перед гаражом. Не успел я открыть дверцу, как Шёллер уже стоял возле машины.

- Карл,— крикнул он,— в дом я его не пущу, пусть убирается ко всем чертям!

- Погоди орать. Он не к тебе приехал. Ему надо пройти в свою комнату.

- Что значит в свою? Пока еще она моя собст­венная.

- Да успокойся ты! — прикрикнул я на Шёллера;— Он хочет забрать свои вещи. И всё.

- Пусть пришлет за ними, чертов...

- Послушай, Шёллер, если будешь фокусничать, я вызову полицию, и тогда с ее помощью Анжело пройдет в комнату за вещами.

Шёллер внимательно посмотрел на меня.

- Ладно, даю вам четверть часа и ни минуты больше. А не то полицию вызову я.

Мы с Анжело поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, оба его земляка сидели на кроватях. Анжело спросил их о чем-то по-итальянски, в ответ они молча пожали плечами.

С их помощью мы уложили два чемодана и две картонные коробки. В окно я видел, как Шёллер ходит взад и вперед по площадке. «Тебе сейчас, пожалуй, не до Анжело,— подумал я.— Других забот хватает».

Шеллнер не промолвил ни слова, когда мы вынесли чемоданы и коробки и погрузили их в машину. Лишь после того, как Анжело уселся на переднее сиденье и я включил зажигание, Шёллер подошел к дверце с моей стороны, где стекло было опущено. Он сказал мне:

- Я не могу требовать, чтобы моя жена терпела их, ты должен меня понять, Карл.

Мы уехали.

В бараке итальянцы без разговоров предоставили Ан­жело койку.

- Я тебе еще нужен? — спросил я Анжело.

- Нет, можешь ехать,— ответил он.

«Хоть бы спасибо сказал»,— подумал я.

У трамвайной остановки я увидел свою дочь. Позвал ее в машину.

- Ты здесь случайно? — спросила она.

- Нет.

- Мы выиграли 14:13. А мужчины продули.

Я думал о Шёллере.

- У тебя неприятности? С мамой?

- Нет. Шёллер выгнал Анжело на улицу. Я отвез его в барак.

- Так это к лучшему, папа. Шёллер только эксплуа­тировал Анжело. Три человека в комнате, с каждого он сдирал по полторы сотни марок. И за эту конуру Анжело гнул горб на него. Пускай теперь Шёллер поищет себе другого дурака.

- В бараке тоже не сладко,— сказал я,— Четыре человека в комнате, газовая плитка да один душ на два­дцать мужиков.

Когда мы приехали домой, жена зажгла четвертую предрождественскую свечу.

Краешком глаза я наблюдал за Ангеликой. Когда-то она была отчаянной девчонкой и мечтала сделать карь­еру. Начала ученицей в магазине электротоваров, а ве­черами после работы ходила на курсы машинописи, по­том стала машинисткой, потом секретаршей, а через не­сколько лет после нашей свадьбы устроилась в универ­маг, на выдачу товаров, поскольку там больше платили. На том и окончилась карьера моей жены, так и не успев начаться.

За столом пришлось сидеть, пока не догорела эта чет­вертая свеча.

Биография


Произведения

Критика


Читайте также