Макс фон дер Грюн. Местами гололёд
(Отрывок)
Девочку инвалиды нашли на лесной дороге.
Полураздетый ребенок лежал, уткнувшись лицом в мокрую листву. То была десятилетняя дочка строительного подрядчика Шёллера из дортмундского пригорода Эфинг. Лес, где ее нашли, большой смешанный, гектаров триста. Инвалиды ходят туда гулять, когда им больше нечего делать. Ежедневно по два часа, если позволяет погода.
Инвалиды обступили мертвую девочку. Генрих Виттбройке пошел к шоссе, остановил проезжавшую машину и попросил водителя известить полицию. Минут через десять прибыл полицейский патруль. Инвалиды посторонились. Генрих Виттбройке сказал:
— Сволочь... ну и сволочь... когда поймаете этого скота, не надо его сразу под суд. Сперва отрежьте ему... по самый корень, а потом уж и голову долой.
Пока не приехала оперативная группа уголовного розыска, инвалиды не уходили. Мы их забетонированных легких вырывался гулкий кашель.
Над Дортмундом висел смог.
Когда санитарная машина увезла труп девочки, инвалиды поплелись в пивную «Гильденхоф». Прислонившись к стойке, они пили водку, пиво и наперебой рассказывали о происшедшем, рассказывали с такой горячностью, словно нашли мешок золота. Вечером уже по всей округе поползли слухи, что дочку Шёллера убил итальянец Анжело Пинола, рабочий волочильного цеха на заводах Хёша и завсегдатай пивной «Гильденхоф». Живет он над гаражом стройподрядчика Шёллера, в комнате, которую снимает с двумя другими итальянцами. Говорили, будто не раз Анжело видели вместе с Ренатой Шёллер, что он часто играл с девочкой и ходил с ней на прогулки.
В свободное время Анжело Пинола работает на подрядчика Шёллера: возит в грузовике песок, гравий, камень. Из побочного заработка Анжело ежемесячно выплачивает Шёллеру сто пятьдесят марок за квартиру да еще кое-что откладывает.
Вечером Анжело Пинолу арестовали на работе, в цехе, и хозяин «Гильденхофа» заявил, что больше не пустит в пивную ни одного итальянца.
- Если появится какой-нибудь макаронник,— обратился он к посетителям,— гоните его в шею!
Столяр Вёльберт и кровельщик Меерман, двое постоянных посетителей «Гильденхофа», встали у дверей. В этот вечер ни один итальянец не показывался в пивной. Провожая последних гостей, хозяин изрек:.
- Теперь ясно, что это был Анжело. Иначе хоть один макаронник да заявился бы сегодня.
Примерно так в воскресенье утром мне и пересказали на улице эту историю. Многие знали, что я давно дружу с Анжело. В полдень я отправился в пивную на «утреннюю заправку». Потягивая возле стойки пиво, прислушался к разговорам. Всем хотелось узнать мое мнение, но я в ответ на вопросы лишь пожимал плечами, и ко мне перестали обращаться. Кровельщик Меерман сказал:
- Майвальд — он сам такой, он за итальяшек.
Не спеша отхлебывая пиво, я смотрел, как хозяин моет стаканы. Услышав, что Меерман еще раз повторил: «Майвальд — он сам такой...», я с недопитым стаканом в руке подошел к нему и спросил:
- Что ты хочешь этим сказать?
Он рассмеялся.
Я выплеснул пиво ему в лицо.
- Вот это правильно! — послышался чей-то голос за моей спиной.
Однако большинство присутствующих смотрели на меня недоброжелательно. Хозяин тут же скрылся в кухне, как он всегда делает, когда запахнет скандалом или надо в споре принять чью-то сторону. Меерман сначала утерся рукой, потом вытер лицо и пиджак носовым платком.
- Костюм я отдам в чистку,— сказал он.— Но за твой счет...
Спустившись по лестнице из пивной, я встретил Мартина Фогта. Мартин — холостяк, тридцати лет. Вместе с отцом он занимается оптовой продажей пива. Для дортмундца фирма «Торговля напитками, Фогт и сын» — это звучит... С Мартином мы частенько болтаем у стойки, больше всего его интересует спорт.
- Карл, полиция отпустила Анжело,— сказал Мартин.— Не он это, точно. У него алиби, он был на заводе, когда это случилось. Так врач говорит... момент смерти и прочее.
- А кто же? — спросил я.
- Не знаю. Во всяком случае, у Анжело железное алиби.
Я поехал домой. Два километра, но я всегда езжу отсюда на машине. На обед у нас был мясной рулет в картофельным пюре.
За столом жена сообщила:
- Анжело освободили. Только что по радио передали, в последних известиях. Сказали, у него алиби.
- Уже слышал.
- Господи, кто же это сделал? Надеюсь, его поймают. Боже мой, убить такую девчушку!
- Карин дома? — спросил я.
- Нет, она ведь уехала с гандболистами в Шверте.
Мы молча продолжали есть. Покончив с обедом, Ангелика сказала:
- На улице опять скандал.
- Да? Из-за чего?
- Собаки с нашей стороны гадят на «лесной» стороне, в их палисадниках.
- Слава богу, у нас нет собаки.
- Больно уж там важные господа. Из-за собачьего дерьма поднимать столько шуму!
Улица, на которой я живу, называется Длинной. Вообще-то она не такая уж длинная, около километра. Начинается от Федерального шоссе, № 54, возле трамвайной остановки, и идет прямо на восток, до самых полей. Улица широкая — автострада от нас в пятистах метрах. Жители поделили улицу на «лесную» и «автострадную» стороны, или на «зеленую» и «черную». На «лесной» стороне расположены коттеджи и виллы директоров, врачей, адвокатов, коммерсантов, мастеров-ремесленников и владельцев транспортных контор. За их садовыми участками начинается лес — его неприкосновенность охраняется законом.
Я живу на «черной» стороне. Здесь небольшие домики на одну семью и трехэтажные многоквартирные дома — в общем, массовое жилищное строительство. На нашей стороне живут рабочие и мелкие служащие; за квартиру они платят от ста восьмидесяти до двухсот шестидесяти марок в месяц. Автомобили на «зеленой» стороне побольше наших и подороже, у женщин есть даже вторая машина для личного пользования. Женщины, живущие на нашей стороне, ездят на трамвае.
Есть и другие различия, но они не столь бросаются в глаза: «зеленая» сторона голосует за СвДП, так как ХДС для них слишком черная партия, а СДПГ слишком красная. Наша сторона голосует за СДПГ, а на последних выборах в ландтаг коммунисты получили даже сто шестьдесят один голос.
Спокойная улица, чистая. Вот только как подует ветер со стороны шахты и коксового завода, что в трех километрах к востоку отсюда, у нас не продохнуть от пыли и вони, проникающих через малейшие щели в окнах и дверях. Зачастую это длится по нескольку дней. Когда все кончается, хозяйки устраивают генеральную уборку и часами проветривают квартиры.
Исход последних выборов заставил призадуматься нашего соседа напротив, с «лесной» стороны улицы. Он хороший зубной врач и неплохо зарабатывает. После выборов он сказал мне:
- Герр Майвальд, вы слышали результат по округу? Наша улица скоро превратится в красный район!
Я мыл машину, когда он, перейдя улицу, подошел ко мне. Он всегда заговаривает со мной, если только меня увидит. Я поддразнил его:
- Смотрите, герр Боргман, как бы красные не захватили власть, тогда вы не сможете больше зарабатывать ваши двести тысяч марок в год.
Он рассердился:
- У вас какие-то превратные понятия о наших доходах. Даже если бы у меня было двести тысяч годовых, то это всего лишь доход. А вы представляете, какие у нас расходы?
- Да, представляю,— ответил я,— но ведь расходы вы можете списать за счет налогов.
Герр Майвальд, прежде вы были гораздо разумнее, пока не стали членом производственного совета. Теперь вы порой рассуждаете, как настоящий красный.
- Ах, герр Боргман, это не страшно. Ведь у нас считают красным всякого инакомыслящего. Вы сами так мне однажды сказали. Но есть и другие, о ком моя дочь говорит: они как гнилые редиски — снаружи красные, а внутри коричневые.
- Ваши покрышки пора сменить,— заметил он.
- Знаю,— ответил я.— Но сейчас нет денег на новые.— И, улыбнувшись, снова поддразнил его: — А кроме того, я не могу списать их за счет налогов, как вы.
Боргман свистом подозвал свою собаку и удалился.
Я рассказал об этом разговоре жене.
- Если ты будешь продолжать в том же духе,— заметила она,— мне придется подыскивать другого зубного врача. Прежде ты был обходительнее. Ты изменился с тех пор, как стал членом производственного совета.
- То же самое сказал мне Боргман.
- Взвалил на себя кучу работы и неприятностей и не получаешь за это ни гроша.
- Хватит, Ангелика, смени пластинку.
* * *
В этот четвертый адвент, часов в семь вечера, я снова ехал в пивную. Хотел погонять шарик на «флиппере», но он был занят. Играл Анжело. Один. Прислонившись к стойке, я следил за шариком, вдоль и поперек Катившимся по игральному полю, за вспыхивавшими и Гаснувшими лампочками. Анжело заметил меня лишь после того, как шарик остановился.
- Можешь мне помогать, Карл? — спросил он.— Меня выгнали.
- Откуда... с завода?
- Нет, Шёллер, из квартиры, без предупреждения.
- Вот скотина,— сказал я.
У другого конца стойки стояли трое инвалидов, нашедших в лесу девочку. Они кашляли и покряхтывали.
- Чем же тебе помочь, Анжело? Взял бы тебя к себе, но у нас теснота, три с половиной каморки да кухня... Они с тобой хоть прилично обошлись?
- Да, полиция хорошо. Следователь тоже любезно. Даже рука жать.
- Черт бы побрал этого Шёллера,—сказал я,— Не имеет он права тебя выселять. Ты же ни в чем не виноват.
- С итальяшками можно как угодно... сам знаешь, договор наём комнаты нет. Вернусь обратно барак к землякам, где жил раньше.
- Анжело, здесь в пивной...
- Знаю, они все думать, что Ренату я... пока не найдут убийцу... они мне ничего не говорят... и от «флишпера» не гонят... а им, вижу, тоже играть хочется.
- Давай с тобой сыграем,— предложил я.
- Бросай монету.
Мы играли около часа. Проигравший партию ставил два стакана пива.
- Я ходил производственный совет,— сказал Анжело.— Там говорят: все порядок. Завод давать мне алиби. И производственный совет, и мастер, и начальник личного стола.
- Хоть что-то,— заметил я.
- Карл, почему, когда я рассказывать, что есть на самом деле, ты говорить «хоть что-то»?
- Просто так говорят, Анжело.
Хозяин за стойкой сердито дымил сигаретой. Когда я расплатился, он, не глядя на меня, смахнул мои монеты в ящик, а пятимарковую кредитку Анжело осторожно взял двумя пальцами, словно заразную. На прощание он буркнул:
- До свидания вам!
- Подвезти тебя? — спросил я Анжело.
После недолгого раздумья он кивнул в знак согласия.
Я остановился на ярко освещенной площадке перед гаражом. Не успел я открыть дверцу, как Шёллер уже стоял возле машины.
- Карл,— крикнул он,— в дом я его не пущу, пусть убирается ко всем чертям!
- Погоди орать. Он не к тебе приехал. Ему надо пройти в свою комнату.
- Что значит в свою? Пока еще она моя собственная.
- Да успокойся ты! — прикрикнул я на Шёллера;— Он хочет забрать свои вещи. И всё.
- Пусть пришлет за ними, чертов...
- Послушай, Шёллер, если будешь фокусничать, я вызову полицию, и тогда с ее помощью Анжело пройдет в комнату за вещами.
Шёллер внимательно посмотрел на меня.
- Ладно, даю вам четверть часа и ни минуты больше. А не то полицию вызову я.
Мы с Анжело поднялись наверх. Когда мы вошли в комнату, оба его земляка сидели на кроватях. Анжело спросил их о чем-то по-итальянски, в ответ они молча пожали плечами.
С их помощью мы уложили два чемодана и две картонные коробки. В окно я видел, как Шёллер ходит взад и вперед по площадке. «Тебе сейчас, пожалуй, не до Анжело,— подумал я.— Других забот хватает».
Шеллнер не промолвил ни слова, когда мы вынесли чемоданы и коробки и погрузили их в машину. Лишь после того, как Анжело уселся на переднее сиденье и я включил зажигание, Шёллер подошел к дверце с моей стороны, где стекло было опущено. Он сказал мне:
- Я не могу требовать, чтобы моя жена терпела их, ты должен меня понять, Карл.
Мы уехали.
В бараке итальянцы без разговоров предоставили Анжело койку.
- Я тебе еще нужен? — спросил я Анжело.
- Нет, можешь ехать,— ответил он.
«Хоть бы спасибо сказал»,— подумал я.
У трамвайной остановки я увидел свою дочь. Позвал ее в машину.
- Ты здесь случайно? — спросила она.
- Нет.
- Мы выиграли 14:13. А мужчины продули.
Я думал о Шёллере.
- У тебя неприятности? С мамой?
- Нет. Шёллер выгнал Анжело на улицу. Я отвез его в барак.
- Так это к лучшему, папа. Шёллер только эксплуатировал Анжело. Три человека в комнате, с каждого он сдирал по полторы сотни марок. И за эту конуру Анжело гнул горб на него. Пускай теперь Шёллер поищет себе другого дурака.
- В бараке тоже не сладко,— сказал я,— Четыре человека в комнате, газовая плитка да один душ на двадцать мужиков.
Когда мы приехали домой, жена зажгла четвертую предрождественскую свечу.
Краешком глаза я наблюдал за Ангеликой. Когда-то она была отчаянной девчонкой и мечтала сделать карьеру. Начала ученицей в магазине электротоваров, а вечерами после работы ходила на курсы машинописи, потом стала машинисткой, потом секретаршей, а через несколько лет после нашей свадьбы устроилась в универмаг, на выдачу товаров, поскольку там больше платили. На том и окончилась карьера моей жены, так и не успев начаться.
За столом пришлось сидеть, пока не догорела эта четвертая свеча.
Произведения
Критика
