Камило Хосе Села – новый нобелевский лауреат: за и против. Обзор по материалам периодики
Н. Богомолова
«У человека столько жизней, сколько ему лет, — сказал Камило Хосе Села на встрече с журналистами, устроенной по случаю присуждения ему Нобелевской премии по литературе за 1989 год. — И сегодня идет моя жизнь под номером семьдесят три». Он отдал литературе почти полвека — и с первых же шагов в ней начал мучительно мечтать о Нобелевской премии: «Я согласился бы стать карликом, слепым, глухим, безруким, готов был отдать все — лишь бы получить ее». «Это оправдывает все усилия, ради этого стоило писать», — подчеркивает Села сейчас, когда цель достигнута.
Решение Шведской академии почти для всех явилось полной неожиданностью, утверждает испанская газета «Эль Пайс». Ни журналисты, ни критики, ни близкие к академическим кругам люди не называли Селу в числе серьезных претендентов минувшего года. Правда, все чаще и чаще о решениях комитета по Нобелевским премиям говорят как о «непредсказуемых», «необъяснимых», «загадочных». И к каким бы хитростям ни прибегали представители прессы (например, постараться детально разузнать в академической библиотеке Швеции, книги какого кандидата пользуются наибольшим спросом у членов жюри), их прогнозы практически никогда не оправдываются. Раньше дело обстояло иначе: за несколько дней до объявления результатов кто-нибудь из академиков тайно давал корреспондентам крупнейших газет и журналов «ориентирующую информацию». Таким образом средства массовой информации могли, по словам «Эль Пайс», соответственно подготовиться к представлению лауреата. Но, как правило, неофициальные сведения не удерживались в узком кругу, нежелательные и преждевременные слухи будоражили общественное мнение. В 1976 году этот «канал связи» был перекрыт.
Восстанавливая сегодня цепочку событий, журналисты убеждаются, что в действительности шансы Селы были довольно велики. Четыре года назад посланец комитета по премиям посетил Испанию и провел там своеобразный опрос общественного мнения. Многие авторитетные организации выдвинули на Нобелевскую премию Камило Хосе Селу. Предложение было должным образом зафиксировано и оформлено. Но тогда в списки для прямого рассмотрения писатель не попал. Помешал его новый роман «Мазурка для двух покойников» — споры вокруг него были слишком бурными, мнения высказывались слишком противоречивые, кое-кто называл книгу порнографической. И в Швеции решили подождать. Но уже 1987 год показал, насколько близок Села к победе: по итогам голосования он оказался вторым после Иосифа Бродского. Однако затем, казалось, интерес к нему пошел на убыль. На деле же, как признался недавно один из членов жюри, позиция его продолжала укрепляться.
И вот Камило Хосе Села — пятый испанский писатель, лауреат Нобелевской премии. Новость прозвучала сенсационно. Мгновенно все взоры в Испании обратились к этой во всех отношениях достойной внимания фигуре. Экстренные выпуски газет и журналов (специальный номер «Камбио 16», к примеру, был подготовлен в рекордно короткий срок: всего за двенадцать часов), десятки портретов и фотографий, статьи о жизни и творчестве, воспоминания, библиографические очерки, интервью... О Селе всегда, писали много; он чрезвычайно популярен как личность, тиражи его книг побили все национальные издательские рекорды. Но высокая премия как бы сразу подняла писателя на новую ступень и изменила критерии оценки его жизненного и художественного пути. Изменила по-разному. Одни в разговоре о Селе впадают в восторженный тон, питаемый не в последнюю очередь чувством национальной гордости. Другие стали оглядывать сделанное им более придирчиво, стараясь аргументированно ответить на вопрос: в чем конкретно состоит вклад нынешнего лауреата в отечественную и мировую литературу? Третьи ставят проблему категорично: заслуженно ли получил Села Нобелевскую премию?
Напомним некоторые вехи биографии писателя. Камило Хосе Села родился 11 мая 1916 года в поселке Ириа-Флавиа провинции Ла-Корунья. Мать — англичанка, отец — испанец. В девятилетием возрасте мальчик с родителями переезжает в Мадрид. Беспокойный нрав стал проявляться у него еще в детстве — четырежды изгоняют Селу из разных школ. В университете он начинает изучать медицину, но вскоре бросает это занятие, так как чувствует непреодолимое влечение к литературе. Гражданская война застает будущего писателя в Ириа-Флавиа, где он лечится от туберкулеза. Территория находится под контролем националистов, Села попадает на фронт. Воевать ему приходится недолго, очень скоро он получает тяжелое ранение и возвращается домой. После войны меняются профессии и занятия — кем только не был за долгую жизнь Села: цензором и актером, журналистом и художником, тореро и бродягой...
В 1942 году выходит в свет первый роман — «Семья Паскуаля Дуарте», одна из самых популярных испанских книг XX века, по числу переводов на иностранные языки уступающая лишь «Дон Кихоту». Не меньший успех выпадет и на долю следующего романа — «Улей» (1943). Вот что пишет о «Семье» журналист Хуан Куэто: «Все мы, люди моего поколения, — дети Паскуаля Дуарте». Села — первый «писатель-диссидент» послевоенной Испании. Известно, что он принес свой первый, еще не напечатанный, роман маститому Пио Барохе и попросил написать предисловие. «Если вы хотите попасть в тюрьму, то отправляйтесь туда без меня», — ответил Бароха. «Одна из основных заслуг Селы, — считает колумбийский писатель Мехиа Вальехо, — в том, что ему удалось изменить удушливую, тяжелую атмосферу послевоенной литературы Испании». Кроме того, «Семья Паскуаля Дуарте» и «Улей» связали национальную прозу с поисками и достижениями современной ей европейской.
Насколько полно развил Камило Хосе Села столь блестящее начало? Вокруг ответа на этот вопрос разворачиваются сейчас горячие дискуссии. Труд писателя высоко оценен на родине. В 1957 году он стал членом испанской Королевской академии. В 1984 получил Национальную премию по литературе, в 1987 — не менее престижную премию Принца Астурийского.
Однако в последние десятилетия многие категорически не принимают Селу-писателя. «Он так и не смог превзойти достигнутое в «Семье Паскуаля Дуарте» и «Улье», — говорит колумбийский писатель Умберто Морено Дуран. — Ничего достойного мировой славы после этих двух книг Села не написал». Не принимается подчеркнутая экспериментальность ряда произведений Селы, установка на эпатаж публики, «шараханье из стороны в сторону», как характеризуют его поиски некоторые критики. Но существует и иной взгляд. «Те, кто выступают против последних произведений нового Нобелевского лауреата, — пишет известный критик Рафаэль Конте, — должны взглянуть на них в контексте всего его творчества, понять, насколько притягателен для него риск. Риск, заставляющий в каждой книге все ставить на карту, каждую книгу делать отличной от предыдущей. Писатель никогда не закрепляется на завоеванных территориях, он легко покидает их и отправляется на поиски новых. Им движут дух преодоления, совершенствования, потребность спорить с самим собой».
А вот совершенно иное мнение. На взгляд колумбийского журнала «Кромос», Села постоянно повторяется, уровень его последних книг крайне неровен, и они прекрасно иллюстрируют тезис об «усталости» испанского романа в целом, о кризисном его состоянии, а «Мазурка для двух покойников» — яркий пример кризиса писательского таланта Селы. В то же время уругвайский журнал «Бреча» считает, что это великолепный роман, который критикуют лишь потому, что он труден для восприятия. Подобных, опровергающих друг друга высказываний в сегодняшней испанской и латиноамериканской прессе множество. Лишь в одном пункте (кроме оценки раннего периода творчества Селы) мнения критиков совпадают. «Все упреки, с большим или меньшим основанием адресуемые его произведениям, теряют силу, когда начинаешь говорить о языке его книг, с этого фланга он неуязвим», — утверждает критик Карлос Касарес. Мало сказать, что писатель был мастером языка, он был и остается его революционным преобразователем, что «в первую очередь выделяло автора «Семьи Паскуаля Дуарте» из серой и тупой литературной массы» (Д. Руис Гомес). «Села возродил оригинальный язык, проклятый и отвергнутый в свое время ханжами от академии, тот язык, что достойно защищал свое право на существование в плутовском романе, в творчестве Франсиско де Кеведо» (У. Морено Дуран).
Когда Села начинал в литературе, рассказывает колумбийский журнал «Лектурас доминикалес», писатели в Испании обычно представляли собой нечто среднее между приходским священником и полицейским. В те времена даже жарким летом в кино не пускали без галстука и пиджака. Как сегодня объяснить, чем был в тогдашней атмосфере чопорности и ханжества Камило Хосе Села со своими язвительными шутками, колкими фразами и рискованными выпадами? Он мог во время торжественной церемонии открытия фонтана в его честь броситься в воду прямо в смокинге. На парадном обеде разбить блюдо о голову... Что это — поза? Смешение жизни и литературы, когда писатель творит, моделирует собственное поведение? Не случайно его все чаще и чаще сравнивают с другим знаменитым испанским «чудаком» — Сальвадором Дали. Села придумал для себя маску, объясняет газета «Диарио 16», которая как бы отгораживала его от официального общества, позволяла оставаться собой в любых (даже таких неблагоприятных, как годы франкизма) условиях. «Самый свободный писатель Испании», — сказал о Селе член комитета по Нобелевским премиям шведский академик Артур Лундквист.
Однако мнение о том, что за созданной для публики маской скрывается кто-то другой, опровергает человек, знающий о Селе очень много, — его сын. Волей случая накануне присуждения Нобелевской премии на испанских книжных прилавках появилась книга К.- X. Селы Конде «Села — мой отец», где развенчивается миф о «двуликом Селе». «Отец всю жизнь сохраняет верность самому себе, своей натуре, а не работает на какой-то заданный образ. Он не изменяет своему характеру, где бы ни находился, с кем бы ни общался. И дома он такой же, как на людях». И еще одно любопытное замечание: «Создается впечатление, что он намеренно стремится нарушить установленные нормы поведения. Это не так. Просто у него есть свои собственные нормы, не такие, как у остальных, и ими он всегда руководствуется». Впрочем, даже самые достоверные свидетельства не заменят живого слова человека о себе. Поэтому с такой жадностью сегодняшние газеты и журналы публикуют и комментируют каждую фразу, вылетевшую из уст Нобелевского лауреата. Тем более что Села охотно встречается с журналистами и подробно отвечает на их вопросы.
Премия, считает писатель, пришлась на очень важный период его жизни, когда физически и интеллектуально он чувствует себя на подъеме. Им написаны десятки произведений, но все они, по сути, одна, все время дописываемая книга. Книга длиной в жизнь. Поэтому, уверен он, новые романы ничем не отличаются от ранних. Это, вероятно, «увидели и оценили господа из Шведской академии».
Какую цель ставит перед собой автор, берясь за перо? Такой вопрос задают Селе наиболее часто. «Я не уверен, будто художественное творчество должно быть подчинено решению какой-то определенной задачи. Возможно, человек пишет для себя, чтобы освободиться от чего-то, от какого-то груза. О себе наверняка могу сказать одно: я никогда не стремился своими книгами исправить мир...» В целом, продолжает он, связь между литературой и действительностью весьма условна, как и связь между жизненным опытом писателя и качеством его произведений. «Потерпевший кораблекрушение или охотник с удовольствием рассказывают о своих приключениях, но этого мало, чтобы стать романистом». Настоящим романистом может стать лишь тот, кто «способен раствориться в череде нужных ему персонажей». Села — смелый экспериментатор и реформатор романного жанра — восхищается писателями XIX века, но убежден, что сегодня так, как они, писать нельзя. «Литература — эстафетная гонка, каждое поколение несет свой факел, сколько может...» К попыткам классифицировать его произведения, вместить их в строгие рамки Села относится скептически: «Любой роман, к которому приклеивают ярлыки, почти всегда роман плохой. Мистический, черный, социальный... Все это в целом, как правило, сублитература. Роман бывает просто-напросто хорошим или скверным».
Что касается содержания, то книга должна быть похожа на жизнь прежде всего сложностью и многослойностью, в нее должна вмещаться не одна, а много (как в жизни) историй, большинство из которых (как в жизни) не будет иметь конца... Но это не означает, что пишущий обязан брать материал для своих произведений прямо из действительности: «Роман может представлять собой нечто, целиком сложившееся в голове автора». Села знает — научиться литературе нельзя, нигде и никогда. Вместе с тем он презирает вдохновение и импровизацию. «Пусть в голову мне в какой-то момент ничего не приходит, я все равно не позволю себе встать из-за стола». Важны дисциплина и трудолюбие. Но самое главное — суметь сохранить способность творить, как в молодости, к каждой строчке относиться так, будто она первая в жизни. А девиз? «Писать честно. Иначе — зачем писать?»
Постоянно касается Села проблемы Гражданской войны в Испании, и позиция его вызывает много споров. «Если бы нас оставили одних, все разрешилось бы за две недели... Позор, что Испанию превратили в полигон, куда со всего мира бросились испытывать оружие». Писатель отказывается верить, что борьба тогда шла за высокие идеалы. «В Интербригадах идеалистов было процентов десять, остальные девяносто — авантюристы. А на стороне фашистов и вовсе воевали мобилизованные». А все, что произошло в последующие годы, по его мнению, можно назвать «идеализацией поражения». Конечно, за каждым словом Камило Хосе Селы теперь стоит авторитет Нобелевской премии, и любое его высказывание воспринимается с повышенным вниманием. Курьезный пример: в моду тут же вошли, сообщает газета «Тьемпо», «любимые ругательства писателя и малопристойные выражения, которыми изобилует его речь». Их уже используют в рекламных целях.
На родине писателя в прессе преобладают отклики, приветствующие решение Шведской академии. Возможно, правда, то, что средства массовой информации не совсем точно отражают общественное мнение. Как заявил обозреватель журнала «Камбио 16» Антонио Кабальеро, мало кто сегодня в Испании отважится публично усомниться в заслугах Селы. На это решился лишь Рафаэль Альберти. По его словам, есть много других авторов, более достойных высокой награды. Целый ряд критиков и писателей уклончиво ответили на прямо поставленный вопрос. «Мы горды тем, что Нобелевскую премию вновь получил представитель испаноязычной литературы, — говорили они почти в один голос, — а кому конкретно она досталась, не так уж важно». В том же духе, например, высказался Гарсиа Маркес: «Я очень рад, что премию дали Камило Хосе Селе. Правда, еще больше я рад, что ее дали Испании в такое сложное для нее время...» Или Мануэль Мехиа Вальехо, последний лауреат премии им. Р. Гальегоса: «Очень важно, что в пятый раз премия присуждается Испании...»
В целом же в Латинской Америке довольно болезненно отнеслись к выбору, сделанному в Швеции. Здесь, не исключено, сыграло определенную роль своеобразное литературное соперничество, подспудно разделяющее писателей латиноамериканских и испанских. «Села — писатель невысокого уровня, особенно если сравнить его с такими гигантами современной прозы, как Гарсиа Маркес, Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес», — пишет критик из Колумбии Д. Семпер Писано. Такого же мнения придерживается и писательница М. Маркадес Карранса. На ее взгляд, Села — яркий пример общей серости современного испанского романа.
Знакомясь с резкими выпадами, прозвучавшими в адрес Селы в Латинской Америке, не следует упускать из виду, что здесь были очень сильные надежды увидеть среди Нобелевских лауреатов писателей этого континента. С большой горечью пишут сегодня о том, что, так и не получив премии, ушел из жизни Хорхе Луис Борхес. Чаще других повторяется имя мексиканского поэта, философа, эссеиста Октавио Паса. Оно фигурировало в списках, подготовленных Нобелевским комитетом для голосования. «Ему следовало бы по справедливости присудить премию», — считает Рафаэль Альберти.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1990. – № 3. – С. 54-57.
Критика
