Александр Афиногенов. Машенька
(Отрывок)
Пьеса в 3-х актах 7-ми сценах
Действующие лица:
Окаемов Василий Иванович, 70 лет.
Маша — его внучка, 15 лет.
Туманский Павел Павлович, 43 лет.
Виктор — его сын, 16 лет.
Нина Александровна, 30 лет.
Леонид Борисович, 35 лет.
Мотя, 50 лет.
Вера Михайловна, 38-40 лет.
Школьники:
Сеня, 16 лет
Леля, 16 лет
Галя, 13 лет
Акт первый. Сцена первая
Кабинет Окаемова. Кабинет представляет собой нагромождение книг и бумаг. Книги везде — на полках, на полу, на диване, который служит постелью Окаемову. Стол вообще заложен бумагами и книгами так, что на нем для работы осталось лишь крошечное место. Из кабинета двери в столовую и переднюю. Передняя видна вся. Из нее одна дверь ведет на лестничную площадку, другая — в кухню и столовую. В передней висит телефон и стоят шкаф с книгами и сундук. Сам Окаемов в сидит в кабинете за письменным столом, работая. Звонок телефона. К телефону в передней подходит Мотя, пожилая, полноватая домашняя работница.
Мотя (в трубку). Кто спрашивает? Его дома нет. И когда будет, неизвестно. Ладно, передам. (Вешает трубку, отходит к кабинету и говорит, приоткрыв дверь.) В пятницу заседание в академии. В семь часов.
Окаемов хмыкает не оборачиваясь. Мотя отходит, но ее останавливает новый звонок. Она берет трубку.
Дома нет. А-а, тогда погодите, спрошу. (Говорит в дверь.) Кандидат Персеев. Насчет диссертации, говорит, вы позвонить велели. (Уходит.)
Окаемов (подымаясь). Дайте-ка его сюда. (Идет в переднюю, говорит в телефон.) Добрый день. Прочел-с. Хм-хм... Да как вам сказать...
Робкий звонок у наружной двери.
Одну секунду. (Отпирает дверь и возвращается к телефону.)
Входит Маша. Она угловата, застенчива, высока для своих лет, в легоньком осеннем пальто не по росту. В руках у нее рюкзак. Окаемов, не обращая на нее внимания, продолжает говорить. Она, вежливо поклонившись, слушает.
Окаемов (в трубку). На мой взгляд, весьма посредственно. Точнее — просто плохо. Даже очень плохо. Помилуйте, каждый школьник знает, что Татищев открыл только новгородскую летопись «Русской правды», а вы что пишете? (Горячась все больше.) Это не диссертация, а диктант! Ни одной своей мысли. Цитатки и заимствования, без указания источников. Да-да-да! Разучились работать, хм-хм... По заседаниям бегаете, по совещаниям, а наука заседаний не любит. (Вешает трубку, смотрит на Машу.) Мотя, к вам пришли. (Идет к кабинету.)
Маша. Я к вам.
Окаемов. Как?..
Маша молча протягивает письмо.
Хм. Письмо? Хорошо, прочту. Ответ сообщу по почте. (Уходит в кабинет.)
В переднюю входит Мотя.
Мотя. Тебе чего, милая?
Маша. Я не знаю. Я письмо привезла дедушке...
Мотя. Какой он тебе дедушка? Он — академик.
Маша. Я... Я его внучка. Маша.
Мотя. Ой! Машенька? Николая Васильевича дочка? Да господи, что ж это? Да откуда же? (Залилась слезами.) Да сиротка ты моя родимая! Да Василий Иванович, господи! (Бежит в кабинет.) Василь Иванович, что же вы, на самом деле? Вашего покойника Коленьки дочка приехала.
Окаемов. Какая дочка? (Хватает письмо, читает.)
Мотя. Машенька. (Шепотом.) Видать, и мамаша ее померла. Ну, и приехала.
Окаемов. Мамаша? Нет, мамаша жива... Да-с. (Читает письмо.)«Слишком сложно, да и вряд ли нужно объяснять положение Маши в моей новой жизни... Скажу одно: с вами ей будет лучше...» Со мной лучше. Вы откуда знаете, сударыня? Что я, нянька?.. (Распаляясь.) Она меня с сыном поссорила, она от меня Николая в Сибирь увезла! Она мне пятнадцать лет на глаза не показывалась, а теперь нате, — посылаю вам свою дочь, приютите ее! Каково?
Мотя. Да господи, вы потише. Слышно.
Окаемов. Она здесь? Хм, впрочем, разумеется, где же еще...(Расхаживая по кабинету.) Фффу! Вот, Извольте видеть, ситуация. Так просто, взяла и прислала мне чужого человека — приютите.
Мотя. Да разве ж чужая она? Внучка ведь.
Окаемов. А! Оставьте! Я в дедушки не гожусь... Она шуметь будет, кричать, капризничать... Я не умею обращаться с детьми и... и... наконец, отвык от детей...
Мотя. Не будет она шуметь, я ей внушу. А спать ей и в кухне можно, со мной, там просторно.
Окаемов. Этого не хватало! В кухне!.. И, главное, я уверен, что характер у нее материнский... Фффу! Сколько ей лет? Хм, около пятнадцати. Скажем, года через три выйдет замуж... мужа приведет в квартиру... Потом младенца родит, пеленки на книгах развесит. Да-с, Матрена Семеновна, перспектива.
Мотя. Вы бы ее окликнули. Поздоровались.
Окаемов. Хм, хм. Позовите... А постель накройте в столовой.
Мотя уходит. Окаемов шагает по кабинету.
Мотя (Маше ласково). Ты иди, иди, не бойся. Он только с виду лохматый. Ты ему расскажи по правде, как есть, — он и помягчает.
Звонит телефон.
(Берет трубку.) Дома нет! (Провожает Машу до кабинета и уходит в кухню.)
Окаемов. Хм. Ну-с, здравствуйте. Так сказать, внучка. Признаться, не ожидал. Хм.
Пауза.
Что же, собственно, произошло у вас с мамой?
Маша. Ничего.
Окаемов. Так-таки ничего?
Маша (после паузы). Мама замуж вышла.
Окаемов. А! Понимаю! Новая семья. Второй муж. Быстро. Еще и двух лет не прошло со дня смерти первого. (Хмыкнул, отвернулся к книгам.)Должен заявить откровенно: я не разделяю образа действий вашей мамы. Да-с. Это она увезла от меня сына. Он мог бы стать крупным ученым, а из-за нее... он уехал, бросил науку, стал рядовым доктором и умер... вот... Я даже не повидал его перед смертью, она не написала мне о его болезни.
Маша (внезапно, еле сдерживая слезы). Вы не смеете! Вы не смеете так говорить про маму! (Быстро идет к двери.)
Окаемов. Позвольте... куда вы?
Маша. Куда-нибудь.
Окаемов. Фффу! (Догоняет Машу, преграждает ей путь.)Послушайте. Так нельзя. Вы ко мне приехали. Я за вас некоторым образом отвечаю. Я согласен не затрагивать этой темы, раз вы считаете... Хм. Сядьте.(Сажает Машу в кресло.) Так или иначе — вы приехали. Это — факт. А я — сторонник фактов. И нам необходимо как-то столковаться.
Маша. Я лучше уйду.
Окаемов. Будет время, и вы уйдете. Вырастете и уйдете. А пока вам придется жить здесь. Хм. В столовой, скажем. Я должен предупредить вас, что живу я одиноко, работаю... даже очень занят. И не люблю, когда мне мешают. Хм. И, пожалуйста, у меня в кабинете и особенно на столе ничего не трогайте... В каком вы клacce?
Маша. В восьмом.
Окаемов. Придется вас определить в школу... Хм. Вы, конечно, больше любили маму, чем отца... впрочем, не будем касаться этого. Вы устали с дороги. Отдохните. Мотя даст вам покушать.
Маша. Не хочу.
Окаемов. Так что ж вы хотите?
Маша. (вдруг заплакала). Домой.
Окаемов. Хм, хм. Вот, изволите видеть, слезы. Домой! Ваш дом теперь — здесь.
Маша отрицательно качает головой.
Прошу вас, не плачьте. Мы подумаем. Я напишу вашей маме. Ho до тех пор придется вам, так сказать, потерпеть, хм, хм.
Звонок в передней
Это ко мне. Прошу вас, отоприте.
Маша выходит в переднюю.
Ффу! Вот-с, дожил!
Маша в передней отворяет дверь. Входит Леонид Кареев. Он высок, не особенно складен, размашист в движениях: без шапки, несмотря на позднюю осень, пальто расстегнуто.
Леонид (увидев Машу). Извините, пожалуйста, я ошибся квартирой. (Затворяет за собой дверь.)
Маша хочет уйти. Но стук в наружную дверь останавливает ее. Она отворяет. Снова тот же Леонид.
Извините, пожалуйста, я не ошибся квартирой. Но здесь жил Василий Иванович Окаемов... А вы?
Маша. Он — мой дедушка.
Леонид. О-о-о! Так у него появилась внучка?! Чудесно, просто чудесно! Здравствуйте.
Маша протягивает руку, Леонид целует руку Маши.
Маша (страшно смущена и говорит тихо). Спасибо...
Леонид. Воображаю, как он счастлив теперь! Внучка! Дочь Николая Васильевича! Я должен его поздравить. Нет, вы со мной, со мной! (Проходит с Машей в кабинет.) Василий Иванович! (Обнимает его.) Дорогой старик, поздравляю! Внучка! Она же на вас похожа. Взгляните - глаза, форма носа, рот... К старости сходство еще больше увеличится, уверяю вас! Как ваше имя, если не секрет?
Маша. Маша.
Леонид. Чудесное имя. Тихое, домашнее — Маша. Машенька! Ах, как я рад за вас, Василий Иванович! Вам для полноты жизни не хватало именно внучки. Детского крика в доме.
Окаемов. Хм-хм...
Леонид. Вам не хватало детских рук, которые разметали бы все ваши бумаги с письменного стола...
Окаемов. Хм-хм. Я нахожу, что вы, как всегда, увлекаетесь, Леонид Борисович.
Леонид. Еще бы не увлекаться! Необыкновенной силы внучка! Машенька, когда будете выметать дедушкин стол, выкиньте за окно и этот пузырек с чернилами. Сколько я себя помню, он тут всегда стоит. И купите чернильницу. Большую с бронзовой крышкой... Обещаете?
Окаемов. Хм-хм... Вы лучше о себе поведайте, Леонид Борисович, где пропадали. Полгода вас не лицезрел.
Леонид. По степям мотался, Василий Иванович. Наша жизнь такая — палатка да котелок, сапоги да планшетка. Выбирали место для строительства медного комбината. Представьте себе, к моему удивлению, выбрали именно мой проект. Тридцать тысяч премии отвалили, а? Я теперь богатый жених. Приехал делать подарки. Что вам подарить, Машенька?
Маша молчит.
Я вам мотоциклет куплю.
Маша. Нет-нет... не надо.
Окаемов. Хм-хм. Вы ступайте, Маша...
Леонид. Куда? Вы, Машенька, его не слушайте и, когда он вас будет бранить, не огорчайтесь и вообще делайте все по-своему, хоть он и академик...
Окаемов. Леонид Борисович, я того... я серьезно прошу...
Леонид. Бросьте, дорогой старик, разве вы можете просить серьезно? Вы для этого слишком умны. (Хлопнул себя по лбу.) А, вот идея! Машенька, вы поете? (Встретив ее удивленный взгляд.) Вы любите петь?
Маша (тихо). Папа меня учил. А потом он умер, а маме все было некогда.
Леонид. Папа учил! Чудесно! Это просто чудесно, как все получается. Понимаете, Василий Иванович, я в поезде познакомился с женщиной... Необыкновенной силы женщина... Красива, умна, добра. И, вдобавок, живет в вашем доме. Двумя этажами ниже.
Окаемов. Хм. Ну, и что?
Леонид. Она учительница пения! Поняли? Я сначала думал сам у нее учиться, но она попробовала мое верхнее «до»... и послала меня за нарзаном. А теперь мы ей сосватаем Машу...
Окаемов. Позвольте, позвольте! Все это настолько неожиданно...
Леонид. Я ее сейчас приведу. Вы познакомитесь, и она попробует Машин голос. Одно мгновенье. (Выскакивает в переднюю, прежде чем Окаемов успевает что-либо сказать. Уходит, едва накинув пальто.)
Окаемов. Но позвольте... Зачем учительница? Он, в самом деле, пошел. Леонид Борисович!..
Слышно, как хлопнула входная дверь.
Ушел... Как же быть?
Мaша. Не знаю.
Окаемов. Вот, изволите видеть, ситуация. Побежал за учительницей... Все так, сразу. Он и со мной познакомился подобным образом. Явился как-то перед выборами в Верховный Совет. И начал меня агитировать. Да-с. Опасался, что я перепутаю и вместо Калинина проголосую за Первопечатника. Хм-хм. Но тут же заявил, что, если бы Первопечатник жил в наше время, его тоже выбрали бы в Верховный Совет. Но, пожалуйста, не принимайте его слова всерьез. Никакой там чернильницы... и на столе ничего не трогать. Это мое категорическое условие.
Маша. Конечно.
Пауза.
Окаемов Пение. Хм... Не успели умыться с дороги — и уже пение. Учительница, разумеется, станет вас хвалить. Из меня тоже хотел один итальянец сделать оперного певца... Я вовремя спохватился, благодарение господу... Да-с.
Звонок.
Ну, вот... Никак в самом деле, пришел! (Прислушивается.)
Маша идет отпереть. В переднюю входят Леонид и Нина. Нине тридцать лет, она одета просто и изящно.
Леонид. Нина Александровна, знакомьтесь. Я знаю — вы ужасно заняты, мы все заняты, но вы найдете время для Машеньки.
Нина. Здравствуйте, Маша.
Леонид. Пойдемте скорей, Окаемов ждет не дождется.
Нина. Скажите, вы всегда все делаете так поспешно?
Леонид. И, добавьте, нескладно... Но, к моему удивлению, все в общем как-то получается. (Стучит в кабинет. Потом вводит туда Нину.)
Маша идет за ними.
Нина Александровна... Представляю вам — Василий Иванович Окаемов.
Нина здоровается.
Крупный ученый...
Окаемов. Леонид Борисович!
Леонид. Необыкновенной силы ученый. Вот, например (хватает со стола свиток, развертывает), Машенька даже не знает, что была на свете такая буква «фита»... Да и нам с вами она не очень знакома. А Василий Иванович посмотрит на фиту и скажет, кто ее написал, — Александр Невский или Иван Грозный. Вот и все, что я понимаю в палеографии. Знакомьтесь.
Окаемов. Хм, хм. Я бы предпочел, так сказать, ближе к делу.
Нина. Я, право, несколько смущена. Леонид Борисович ворвался и увел меня, не дав опомниться. Он сказал, что вы хотите начать немедленно.
Окаемов. Я? Собственно, я... (Видя жесты Леонида.) Хм-хм.
Нина. Я, Василий Иванович, не совсем разделяю такую стремительность с вашей стороны, но, конечно, понимаю ее. Как всякий дедушка, вы считаете, что вашей внучке суждена слава большой певицы...
Окаемов. Помилуйте, я совершенно...
Нина. Да-да. Мы теперь так любим молодые дарования, что зачастую безрассудно их портим. Скажу откровенно, Василий Иванович, меня возмущает, когда родители раздувают маленькие таланты своих деток в большие претензии.
Окаемов (обрадованно). Очень хорошо! Именно это я и хотел сказать. Легкая слава... Хлопки... и пошло — раздуют, заласкают, а голоса нет. И жизнь испорчена... Хм... хм... Крайне признателен, что и вы так думаете.
Нина. В таком случае я просто послушаю Машу и скажу откровенно, стоит ли ей заниматься. Согласны?
Окаемов. То есть я всецело. Весьма признателен!
Нина. У вас есть рояль?
Окаемов. Где-то был... в столовой. Заперт лет пятнадцать. С отъезда сына. Маша, подайте мне коробку. Да, эту. Вот-с. Ключ и... пожалуйста, не делайте из нее певицы.
Нина (улыбнувшись). Постараюсь. Пойдемте, Маша.
Нина уходит с Машей в столовую.
Окаемов. Ффу! Вкатили вы меня в историю, молодой человек! Хорошо еще, что учительница — умная женщина.
Леонид. А я? Разве я глуп, что привел ее? Машенька будет петь вам по целым дням.
Окаемов. Этого недоставало! Я должен поставить вас в известность, Леонид Борисович, обо всей истории с внучкой и тому подобное. (Протягивает ему письмо.) Вот-с. Прочтите.
Леонид читает. Из столовой доносятся звуки Машиного голоса, пробуются гаммы под рояль.
Леонид (кончив читать). Понятно... (Задумчиво.) Вот что, Василий Иванович, мы возьмемся за Машенькино будущее вместе! Мы докажем, что двое холостых мужчин могут заменить одну замужнюю мать! Конечно, Машенька и без нас не пропала бы. Теперь люди не пропадают. Из меня — шахтерского сироты — инженера сделали... Но не в этом дело! Ребенок просветляет душу, Василий Иванович. Вы увидите, как из маленького существа разовьется разумный организм, как детский ее голосок станет, может быть, голосом таланта, покоряющего сердца, и вся она раскроется перед вами, как ваша мечта о лучшем, ваше продолжение в бессмертии. Вы согреете ее своим сердцем, а когда она вылетит в жизнь, будете любоваться ее полетом. Так, дорогой старик?
Окаемов. Хм-хм... Вы меня совершенно сбили с толку...
Из столовой входят Маша и Нина.
Нина. У Маши довольно приятный голос и хороший слух. Я думаю, ей стоит заниматься.
Окаемов. Я, собственно, не предполагал. Но если Вы находите...
Леонид. Именно, находим. Спасибо, Машенька! Не подвели меня.
Нина (прощаясь с Окаемовым). Домашние занятия пением довольно утомительны для постороннего слуха, но мы постараемся тянуть свои гаммы в ваше отсутствие.
Окаемов. Вот именно. Благодарю вас.
Нина, Маша, Леонид проходят в переднюю.
Леонид (одеваясь). Нина Александровна! Скажите, чего вам особенно хочется?
Нина (улыбаясь). Чтобы вы подали мне пальто.
Леонид. А, черт! (Кидается к вешалке, подает.) Отвык, знаете. Степная жизнь.
Нина. Благодарю вас. До свиданья, Маша. Не забудь — завтра в девять.
Маша (горячо). Ни за что не забуду.
Леонид. Я провожу вас. Машенька, ручку. Завтра поедем в оперу. Возьму ложу! Выше голову, Машенька! Жизнь только еще начинает вам улыбаться!
Маша (тихо). Спасибо!
Леонид и Нина уходят. Машенька стоит в раздумье в передней. Окаемов — в кабинете. Оба с разных сторон подходят к двери, отделяющей кабинет от передней, и оба не решаются ее открыть. Машенька, вздохнув, уходит. Окаемов, махнув рукой, отходит к письменному столу.
Занавес
Критика
