Герберт Бейтс. Перевёрнутый мир

Первый раз мисс Олив Страттон надела разные чулки – один зеленовато-бурый, другой красный такой, с рыжинкой – чисто случайно, когда впопыхах одевалась в сумраке зимнего утра. Это уж потом, при дневном свете, она разобралась, до чего интересно, просто потрясающе смотрятся разные чулки. Не исключено, она поняла, что мужчины теперь будут поглядывать на ее ноги чаще, пристальней и, возможно, с большим удовольствием. Ноги были не ахти, так что не грех постараться всеми силами их приукрасить.

Лицо у нее было тоже ничего особенного. Напоминало, в общем, такую жесткую желтоватую тряпку. Серые глаза, как подбитые, – в темных кругах. Ей из-за этого приходилось носить подсвеченные, дымчато-розовые очки. Черные волосы были тоже жесткие и, честно говоря, были б с проседью, если б и тут не спасала регулярная подсветка.
После своего открытия насчет чулок она так и стала ходить на службу – на одной ноге чулок одного цвета, на Другой – другого. Иногда она надевала синий и зеленый или, скажем, красный и желтый; как-то надела лиловый с коричневым. Один раз даже решилась на зеленый чулок с красной туфлей на одной ноге и красный чулок с зеленой туфлей – на другой. А как-то утром пошла по черной снежной слякоти в сапожках – один белый, другой черный, и перчатки под цвет, но, что называется, в шахматном порядке.
Несмотря на все на это, привлечь серьезный, не беглый мужской интерес к своим ногам ей как-то не удавалось. Ноги по-прежнему им не казались, видимо, ни элегантными, ни соблазнительными. Мужчины, в общем, обходили ее на улице, как городскую сумасшедшую. Так продолжалось несколько недель, пока в одно убийственно холодное, дождливое утро она чуть не опоздала на поезд, мест во втором классе не оказалось, и пришлось ей ехать в первом.
Кроме нее, во всем вагоне был еще только один мужчина, ее примерно возраста, и она сразу же заметила, что он тоже одевался впопыхах. Половина синего галстука была у него под воротничком, а другая торчала поверх него. Тут же ей захотелось, и подмывало все больше, не только указать ему на сам факт, но встать и поправить этот галстук, чтоб было поприятней смотреть.
Борясь с этим желанием, она все перекидывала ногу на ногу – то покажет на несколько минут синее колено, то откроет зеленое. Параллельно она пыталась читать свою «Таймс», но потом поняла, что сосредоточиться невозможно, и отложила газету.
Минуту примерно спустя мужчина кашлянул, наклонился к ней и сказал очень вежливо:
– Простите, нельзя ли попросить у вас «Таймс»? Я не успел купить.
– Ах, конечно. Конечно. Почему же.
– Огромное вам спасибо.
Мисс Страттон вежливо улыбнулась и отдала ему «Таймc». За ту секунду, пока он еще не поднял газету к лицу, она успела снова отметить выползший на воротничок синий галстук и, как дважды два, поняла, что он не женат. Не выпустит ни одна женщина мужа из дому, когда воротник и галстук у него в таком жутком виде.
Взвешивая эту мысль, одновременно размышляя, не стоит ли решиться ему указать на странное положение галстука, она смотрела в окно, за которым черный, голый зимний пейзаж мелькал полями, полями, взмокшими под обложенным тучами небом.
Когда она снова обратила глаза к соседу, они наткнулись на что-то несусветное. Сперва она просто не могла им поверить. Потом посмотрела еще, еще и только после четвертого, долгого взгляда убедилась, что это у нее не разгулялась фантазия.
Он читал «Таймс» абсолютно вверх тормашками.
«Галстук, – подумала она, – это я еще понимаю. Ну, спешил, ну, не заметил. Как у меня с чулками. С каждым может случиться. Но чтоб газету читать вверх тормашками! Нет, это – вообще».
Тут же она поняла, что так нельзя, что с этим надо что-то делать, и она наклонилась к нему и сказала:
– Вы уж меня извините…
– Да?
– Я вот… Я не знаю, вы знаете или нет… вы читаете «Таймс» вверх тормашками.
– Да, я знаю.
Мисс Страттон прямо рот раскрыла от изумления.
– Да, я знаю. Мне так больше нравится.
– То есть вы… но как же… это ведь дико трудно?
– Ничуть. Я уже сто лет так читаю.
– Но это ведь напряженье какое? А не проще обычным способом?
– Так увлекательней. И я к тому же привык.
Он бегло, робко усмехнулся и почему-то напомнил ей белочку.
– Это у меня с детства. Я страшно увлекался разными шифрами и прочее. Знаете, как все мальчишки – переворачиваются слова, опускаются буквы, гласные заменяются на иксы, на игреки. Я стал писать фразы задом наперед, ну, а тут уже один шаг к тому, чтоб читать вверх тормашками.
И опять мисс Страттон от изумления не могла из себя слова выдавить.
– А вот вы сами попробуйте. – Он протянул ей «Таймс». – Это удивительно просто, если, конечно… нет, правда, надо только сосредоточиться.
– Ой, да что вы, да разве я…
– Попробуйте.
Мисс Страттон оглянуться не успела, как он уже сидел Рядом. И они оба держали «Таймc» вверх тормашками.
– Шапку попробуйте. Вот тут.
Полминуты примерно мисс Страттон шарила по газете взглядом из-под дымчато-розовых стекол, как ребенок, первый раз в жизни приступивший к чтению.
– Ничего не разберу. Китайская грамота какая-то.
– Ну. Это же так легко. Тут сказано: «Во Вьетнаме сбиты вертолеты Соединенных Штатов. Партизаны в Южном Вьетнаме понесли тяжелые потери».
– Ой! Ну да! Теперь вижу. Какая же я дура!
– Ничего подобного. Просто тут практика нужна.
Он хохотнул коротеньким звонким смешком, который ужасно понравился мисс Страттон. Ну просто мальчишка.
– Любопытно, что когда так вот читаешь сто лет, обычный способ уже представляется странным.
– Да, конечно, конечно.
– Все зависит от точки зрения. Ведь мир, в сущности, тоже перевернут вверх тормашками, вы не находите?
Тут мисс Страттон тоже рассмеялась и сказала, что, конечно, конечно, и она так находит.
– А знаете, – вдруг опять заговорил он, – вы ведь первая мне указали на то, что я читаю вверх тормашками. Сотни людей в поезде годами смотрят, как я читаю, и хоть бы кто слово сказал. Может, стесняются, а может, считают меня сумасшедшим. Вы меня не считаете сумасшедшим?
– Ой, ну что вы. Что вы.
– Это всего лишь отказ от условностей…
– А с цифрами вы тоже так можете?
– А-а! Цифры – конечно. Я произвожу сложение задом наперед и прочее. Упражнение для ума. Такая гимнастика.
Минут пять или больше поезд еле полз. Чуть нервничая, новый знакомый мисс Страттон вынул из жилетного кармана часы на тоненькой золотой цепочке и глянул на них.
– Так и есть. Опять опаздывает. Форменное безобразие эта линия. На прошлой неделе мы каждый день опаздывали минут на десять, а то и больше.
– Вечером еще хуже.
– Да, конечно. Вы каким ездите? Шесть десять?
Да, она всегда ездит на шесть десять, сказала мисс Страттон. Хотя ездила она исключительно на пять двадцать.
– Я вас, по-моему, раньше не видел. – Он быстро глянул на ноги мисс Страттон, как всегда облаченные в разные чулки, один зеленый, другой синий. – Уж я бы запомнил.
Мисс Страттон почувствовала, что краснеет, и не нашла ни слова в ответ.
– Я раньше ездил на пять двадцать, – сказал он. – Но это просто сумасшедший дом. Та еще давка.
– Наверное, вы меня не видели, потому что обычно я езжу во втором классе.
– А, да-да. Возможно, возможно.
Опять он бросил быстрый, внимательный взгляд на чулки мисс Страттон. Чулки эти поразили его не меньше, чем ее поразила перевернутая газета. Зачем надо женщине ходить на службу в разных чулках? Ужасно странно. Ее же за сумасшедшую можно принять.
– Я обычно заглядываю в бар напротив вокзала выпить стаканчик хересу, – сказал он. – После работы. Отлично снимает усталость. Вы не хотели бы составить мне компанию, скажем, сегодня вечером?
Совершенно неизвестно зачем мисс Страттон вдруг брякнула, что она как-то не знает. Это кой от кого зависит.
– А-а. Все ясно.
Мисс Страттон, изобретя «кой-кого» под влиянием минуты, исключительно от растерянности, уже ломала голову, как бы вновь обрести свободу.
– Ну что ж, может, как-нибудь в другой раз. Кстати, моя фамилия Флетчер.
– Спасибо вам большое, мистер Флетчер. В общем-то, я ведь могу туда позвонить.
– Да? Правда? Вот и отлично. Херес там превосходный. Конечно, можно и другое что-нибудь заказать. Бокал бургундского, например. Там и шампанское в розлив подают.
После этих слов мисс Страттон вдруг разобрал приступ смеха.
Надеюсь, – сказала она, – бокал-то вы не вверх тормашками держите?
Это мысль, – сказал мистер Флетчер, и тут его тоже вдруг разобрал приступ смеха.
Вечером, в 6.10 мисс Страттон, вся красная и запыхавшаяся, плюхнулась на сиденье в первом классе, напротив мистера Флетчера. Им пришлось бегом нестись к поезду, вдобавок она выпила два больших бокала хереса – двойных, как просветил ее мистер Флетчер, – и потому она время от времени хихикала, пока старалась отдышаться.
– Ух, еле добежали, – сказал мистер Флетчер. – Но, если б не успели, у нас зато было бы оправдание еще для двойного.
– Ох уж эти двойные. Тройные, лучше скажите.
Наконец, отдышавшись, мистер Флетчер быстро глянул на ноги мисс Страттон, и тут его снова ждал интересный сюрприз. В обеденный перерыв что-то так и толкнуло мисс Страттон купить новые чулки, и теперь одна нога у нее была ярко-ярко малиновая, а другая такая блекло-лиловая. Контрастное, но чудное сочетание.
Мистер Флетчер был склонен тоже так думать, но у него не хватило смелости больше нескольких секунд разглядывать ноги, а тем более что-то о них сказать.
Он хотел сказать что-то еще, но только полчаса почитав перевернутую газету, наконец решился раскрыть рот.
– Вы знаете Портланд-Корт? – спросил он. – Который пошел на квартиры?
Нет, сказала мисс Страттон, вроде она не знает.
– Старинный дом. Викторианская постройка. Он прежде стоял в частном парке. У меня там квартира. О-о! Меньше не бывает. На самой верхотуре. Наверное, бывшая комната для прислуги.
– Это не с такими коваными воротами?
– Ну да. Весной там просто чудно. Большая липовая аллея, и понизу масса, масса аконитов. Начиная с февраля. Сплошное золото.
– А что это – акониты? Я по части цветов, признаться, полный профан.
Мистер Флетчер все объяснил ей про акониты и как ой их любит. Они для него, он сам не знает почему, ассоциируются с Грецией. Они превращают зиму в весну, сказал он, и тут мисс Страттон совсем растрогалась, различив в его голосе нотку явной, хоть и смятенной нежности.
– Я завтра увижу вас в поезде? – спросил он наконец.
– Да. Я же каждый день на нем езжу. – И опять мисс Страттон отчего-то хихикнула. – Куда я денусь.
– Уж я вас буду высматривать. Может, мы позволим себе еще по стаканчику.
От этого «позволим себе» мутный железнодорожный вагон сразу как-то посветлел. Было что-то в этом теплое, свойское. Так что мисс Страттон даже чуть не сказала мистеру Флетчеру насчет галстука, который благополучно проторчал перекрученный над воротничком целый день. Но она только смотрела на этот галстук, тоже какая-то смятенная. Потом мистер Флетчер сказал:
– Если вдруг утром я вас потеряю, давайте встретимся в полшестого прямо в баре? Если, конечно, вы завтра не Должны увидеться с вашим другом.

– Ну, это едва ли, – сказала мисс Страттон и уже сама не рада была, что мистер Флетчер, видимо, принял «кой-кого» за мужчину.
– А-а. Хорошо. – Мистер Флетчер робко улыбнулся и далее стал говорить о том, как ему приятно, что вот они познакомились, и пили херес, и вообще.
Мисс Страттон сказала, что ей тоже очень приятно, и она пошла домой и рано легла, довольно долго читала в постели газету вверх тормашками, и это так ее выбило из колеи, что она даже плохо спала.
Утром мистер Флетчер явился к поезду с букетиком из пятнадцати или двадцати желтых аконитов в папиросной бумаге. Мисс Страттон просто потряслась тем, что такие нежные цветы, и вдобавок, по утверждению мистера Флетчера, ассоциирующиеся с Грецией, распустились во всей своей свежей прохладной прелести среди мрачной зимы, весь день носилась с букетиком, а потом неделю еще держала его у себя на рабочем столе в синем пластиковом стакане.
Каждый раз, как глянет на цветы, она представляла себе мистера Флетчера и узел на галстуке, очутившийся в то утро где-то в области левого уха.
Потом они стали каждый вечер встречаться в баре и с неукоснительностью обряда позволяли себе по стаканчику. И каждый вечер мисс Страттон шла домой, читала газету вверх тормашками и при этом удивительно возбуждалась, как будто не газета, а чуть ли не сам мистер Флетчер был с нею в постели.
Так бы и тянулось без конца, если б мисс Страттон как-то вечером не догадалась сказать:
– А я уже не встречаюсь со своим другом… я… ну, в общем, не будем об этом.
Мистер Флетчер счел, видимо, что он наконец свободен от каких-то там обязательств; несколько минут он явно раздумывал и потом сказал:
– Я вот не знаю, может, вы бы согласились меня навестить? Жилище у меня весьма скромное, но…
– Ах, конечно, ну почему же…
– А вдруг бы вы сумели выбраться к обеду? Скажем, в воскресенье?
Мисс Страттон сказала, что да, она с огромным удовольствием, и тут же стала соображать, что бы такое надеть. Она соображала несколько дней и в конце концов пришла к выводу, что раз мистер Флетчер живет в доме викторианской эпохи, и одеться следует соответственно. Результатом явился совершенно новый наряд – полотняный салатный костюмчик, в котором она выглядела удивительно складно, чуть ли даже не элегантно. Разные чулки на сей раз она решила отставить и заменить на зауряднейший телесного цвета нейлон.
– Тут нет лифта, это ужасно. Но вы ведь не очень устали, пока взбирались по этим ступенькам?
Мисс Страттон, не на шутку запыхавшаяся после четырех лестничных маршей, причем последний ужасно крутой и узкий, наконец озирала палату сумасшедшего дома, которую мистер Флетчер называл своим скромным жилищем. Газовая плита завалена книгами, на кушетке спят три кошки, велосипед усыпан сухими листьями, на швейной машине, допотопной, еще с педалью, – тарелки, рюмки, бутылки томатного соуса, миска – бананы с кремом, коробка сардин, на письменном столе вороха бумаги, прижатые где цветочным горшком, где банкой с вареньем или с рыбным паштетом, а в одном месте даже надкусанным сладким пирогом – словом, как в страшном сне. И ко всему еще – ужасающий запах: гнилой рыбы вместе с пыльной затхлостью, что ли, которая будет всегда, если сто лет не проветривать и не подметать.
– Боюсь, у меня несколько тесновато, – сказал мистер Флетчер.
Абсолютно не постигая, что на такое ответить, мисс Страттон вдруг ужасно пожалела мистера Флетчера, который и одет был под стать убожеству и разгрому своего скромного жилища. С этим нарядом, состоявшим из задрипанных коротеньких брючек цвета конского навоза и водолазки, которую будто как следует подержали в смеси стоялого пива с металлической смазкой, так не вязался новенький салатный костюмчик на самой мисс Страттон, что она уж даже чуть ли не угрызалась, что надела его.
Мистер Флетчер наливал херес в щербатые стаканы для зубных щеток, а мисс Страттон думала, что же, интересно, будет на обед. Скоро мистер Флетчер ей это поведал:
– Я затеял мясной пирог. Обычно он у меня хорошо получается. Но я пошел в парк за примулами, забыл убавить газ, и все сгорело дотла. Я надеюсь, вы не против сардин? Они чудесно подходят к хересу.
Между газовой плитой и письменным столом ютился диванчик, мистер Флетчер расчистил его, освободив от ведра с брюквой, радиоприемничка, бутылок из-под хереса, ягдташа, ящика с пластинками, и они с мисс Страттон уселись на нем.
– Самые первые примулы. В этом году они ранние. Мне ужасно хотелось хоть несколько штучек поставить на обеденный стол.
Примулы стояли в подставке для яиц. Мисс Страттон снова нежно взгрустнулось, и она поднесла их к лицу и вдохнула бархатистый, тонкий запах.
– Я вот думаю – вся весна сосредоточена в запахе примул, – сказал мистер Флетчер. – Так и вспоминаются сразу все твои весны.
Подобные замечания мистера Флетчера всегда страшно действовали на мисс Страттон. Будто он ее по руке погладил, прижался щекой к щеке. Что-то в них было такое невыносимо, непостижимо интимное.
Наливая, выпивая, мистер Флетчер в промежутках поднимался, отрезал и намазывал маслом толстые ломти черного хлеба. Мисс Страттон, все еще в мыслях насчет обеденного стола и не наблюдая покуда никаких его признаков, наконец решилась спросить, не надо ли чем помочь.
– Я ем обычно за швейной машиной, – сказал мистер Флетчер. – Она раскладывается, получается такая плоская крышка. Для двоих как раз очень удобно.
– Я, может, в общем, накрою?
– Да? Правда? Какая вы милая!
Тут уж мисс Страттон расстаралась. На плохонькой белой скатерке, сильно помятой, было несколько дыр, она их замаскировала солонкой, перечницей, тарелками и миской – бананы с кремом. Мистер Флетчер тем временем открыл сардины и сказал:
– Думаю, сардины неплохие. Они очень долго стояли. А вы и не знали, что сардины делаются лучше от времени?
Как вино?
Мисс Страттон сказала, что ей не приходилось про это слышать. Лично она вообще не особенно любила сардины, но как-то постеснялась признаться и теперь в глубине души ждала, не предложит ли ей мистер Флетчер яйца сварить, приготовить омлет или что-нибудь в таком духе.
После третьего стаканчика она наконец расхрабрилась и сама предложила свои услуги. Это проще простого. Что он предпочитает? Яйца или омлет?
– Я просто обожаю омлет.
Вот и отлично, сказала мисс Страттон, будет вам омлет. Омлет, надо сказать, всегда получался у нее изумительно. А для приправы ничего не найдется? Ну там сыр, ветчина и так далее?
– Где-то у меня была банка грибов, – сказал мистер Флетчер, принялся их разыскивать среди своих завалов и наконец обнаружил в письменном столе между банок с кошачьей едой.
– Это они, я знаю, – сказал мистер Флетчер, – потому что без этикетки.
Мисс Страттон, содрогаясь при мысли о кошачьей еде, мечтала, чтоб он не ошибся. В конце концов так и оказалось, и мисс Страттон вернулась к изготовленью омлета, совершенства которого мистер Флетчер превозносил со своей обычной робкой восторженностью вплоть до конца обеда.
Потом мистер Флетчер сидел на диване и читал вверх тормашками воскресные газеты. Раз он поднял глаза и, увидев мисс Страттон за тем же занятием, сказал:
– Вы, я вижу, тоже упражняетесь. Это же так просто, правда?
Да, сказала мисс Страттон, это совершенно просто, и тут она поймала мистера Флетчера на том, что он разглядывает ее коленки под довольно сильно задравшейся юбкой. Она рассчитывала, что мистер Флетчер, следовательно, всерьез заинтересовался ее ногами и, значит, сейчас попросит ее пересесть к нему на диван. Но ничего такого не произошло.
За следующие недели тоже не произошло ничего такого. Мистер Флетчер, всегда вежливый, обходительный, внимательный, все старался ей угодить. Приносил ей к поезду букетики фиалок, как-то притащил букет первоцвета, потом горшок с белыми цикламенами – поставить на службе, потом еще розы – все своим чередом. По вечерам они вместе пили херес. По воскресеньям она готовила обед среди этого кошмара: кошки, швейная машина, разбросанные бумаги и приставучий рыбный запах. Но насчет того, чего ей больше всего хотелось, не было и намека. А хотелось ей, чтоб мистер Флетчер выказал чувства не исключительно дружеские: тронул бы за коленку, прижался щекой к щеке, выдал каким-то жестом нежность, может быть, даже любовь. Ночью, одна в постели, она предавалась диким мечтам, что вот мистер Флетчер в один прекрасный день совсем потеряет голову и поцелует ее, даже, может, накинется на нее. Уж за ней бы тут дело не стало.
Но была середина лета, ничего такого не произошло, и мисс Страттон, от отчаянья просто, решила действовать.
Она решила снова вывести на сцену «друга».
«Друг», рассудила она, подхлестнет интерес мистера Флетчера, а то и ревность.
– Я б с удовольствием, да только, понимаете, я сегодня не смогу с вами встретиться. Понимаете, мой друг…
Как ни странно, все более частые отказы действовали на мистера Флетчера вовсе не так, как она рассчитывала и надеялась, а совершенно наоборот. Отнюдь не становясь более внимательным, страстным и даже ревнивым, получая по носу, мистер Флетчер все больше унывал и замыкался в себе. И вот наконец в жаркое, душное июльское воскресенье они поссорились.
Странно, как долго держалась хорошая погода, и мистер Флетчер предложил пикник в парке. В эту пору длинная липовая аллея стоит в цвету – дивный храм запаха, квинтэссенция лета.
Мистер Флетчер предложил встретиться в час, но только после двух мисс Страттон наконец явилась. Когда мистер Флетчер попытался что-то вякнуть, так как начал уже волноваться, не случилось ли с ней чего, она отрезала:
– Ну, мне позвонил мой друг, не могла же я взять и швырнуть трубку.
Мало того, что нарочно опоздала, мисс Страттон еще купила себе новое летнее платье: бледно-желтое, чесучовое, без рукавов и с большущим вырезом. Это ее надоумила одна статья в одном журнале, где разбирались разные способы, которыми женщины испокон веков привлекали мужчин. Оказывается, способ ловить их на открытые ноги – недавний сравнительно; вплоть до новейшей эпохи ноги тщательно прятали. А вот грудь, наоборот, давным-давно оголяли, в восемнадцатом веке особенно.
Они с мистером Флетчером устроились в тени огромной старой липы. У них была с собой ветчина, салат, сыр, помидоры, еще клубника со сливками и бутылка белого эльзасского вина. Запах лип был пряный, тягучий. Вкус вина, тоже пряный, замечательно с ним сочетался.
После клубники со сливками мисс Страттон откинулась на траву и небрежно выставила ноги, предоставляя мистеру Флетчеру возможность смутно угадывать все и всяческие округлости в верхней части ее тела. Наслаждаясь запахом лип, она время от времени вздыхала от полноты души, и вздохи ее были сонные, мечтательные, полные неги. Мистер же Флетчер в ответ только и делал, что читал вверх тормашками свою газету.
– Вам обязательно надо читать газету?
– Да, я всегда читаю. Зачем же она еще, если ее не читать?
– Такой дивный день, а вам надо зарываться в эти акции, прибыли и тому подобное.
– Что ж, простите. Конечно, если вам это обидно…
– Обидно? При чем тут? Просто я говорю – такой дивный день, а вам надо превращаться в книжного червя, газетного и тому подобное.
– Слово «червь» мне не кажется таким уж лестным. И что это на вас нашло?

Ничего на меня не «нашло», как вы изволите выражаться.
– Да что с вами? Никогда вы так со мною не разговаривали…
Несколько минут мисс Страттон лежала молча, мрачная и решительная. Наконец она не выдержала и прошептала:
– О Господи!
– Ну скажите, какой в этом смысл? – сказал мистер Флетчер.
– А-а! Читайте лучше свою отвратную газету!
– Действительно.
Мисс Страттон, молча, еле сдерживаясь, уставилась на лиственный шатер в кисточках липового цвета. Только крохотные кусочки неба сквозили за ним битым ярко-синим стеклом.
– Ну что я, по-вашему, должен делать? – спросил мистер Флетчер.
– Делать? Ну, могли бы похвалить мое новое платье. По крайней мере заметить.
– Я заметил. Мне оно нравится.
– Нравится! Мой друг от него прямо обалдел.
– Должен ли я заключить, что вы предпочли бы общество вашего друга?
– Разве я говорю? Просто я говорю… А-а, да ладно.
Потом больше получаса оба не раскрывали рта. Только мисс Страттон, как бы совершенно изнемогая от жары, еще больше расслабила вырез и отерла влажные обнаружившиеся округлости носовым платком.
Наконец мистер Флетчер сказал тусклым, невыразительным, даже ужасным каким-то голосом:
– Мы, кажется, загубили весь вечер.
– Мы! – Мисс Страттон не могла больше этого выдержать и вскочила. – Господи! Мы! Говорите, что называется, за себя!
– Ох! Милая! Вот уж не думал я, что мы дойдем до такого!
– Никакая я вам не «милая»!
К крайнему изумлению мистера Флетчера, мисс Страттон уже шагала прочь.
– Стойте, куда же вы?
– Куда? Как вы думаете – куда? Я иду к своему другу. Запомните. К другу! К другу!
Высоко задрав голову под палящим июльским солнцем, мисс Страттон бросилась прочь через парк.
Прошло почти два месяца, а она ни разу не видела мистера Флетчера в поезде. Не видела она его и в баре, где иной раз задерживалась по вечерам, потягивая херес и надеясь, что каким-то чудом его туда занесет.
Наконец, не в силах больше терпеть, она отправилась на квартиру мистера Флетчера, в его скромное жилище. Взобралась по крутой лестнице, стучала, стучала, звонила, но никто не ответил. Наконец она спустилась, и тут из нижней квартиры вышла женщина и спросила:
– Могу я вам чем-то помочь?
– Мне нужен мистер Флетчер.
– А-а. Мистер Флетчер тут больше не живет.
– Да?
– Он снял квартиру в Лондоне. Сказал, трудно каждый день в поезде ездить.
– Адреса его не знаете?
– Да нет вот. Он ни с того ни с сего сорвался. Все заметили – плохо выглядел. Наверное, лестница была не под силу. Буквально задыхался, мы слышали. Знаете, как все астматики.
– Он разве астматик?
– А то как же. Я уж сколько раз думала – вот умрет. Даже стыдно сказать, а ведь я каждый день некрологи просматриваю. Жутко звучит, сама знаю, да как-то не хочется пропустить.
Мисс Страттон тоже стала просматривать некрологи. Через год примерно она прочитала, что мистер Флетчер, который читал газету вверх тормашками и выражал свои чувства к ней при помощи нехитрых вещей, как акониты, первоцвет, стаканчик хереса, – что мистер Флетчер умер. Сейчас мисс Страттон замужем, муж ее, по фамилии Ролинсон, – оптовый торговец красками, эмульсией, разным таким товаром. Живут они на вилле, обставленной до мельчайшей, последней детали декораторами от фирмы; над садом тоже поработали профессионалы, и он у них аккуратный, не придерешься, вылизанный и скучный.
Ролинсон – человек твердых правил, каждое утро он встает в полседьмого и священнодействует: бреется, подравнивает усы, помадит волосы, умащается кремом, чистит зубы, отманикюривает миндалевидные ногти, чтобы явиться на службу ровнехонько в девять. Каждый день он обедает на службе. Каждый вечер, в девять, он является домой, к бывшей мисс Страттон, которая раскладывает пасьянс, вяжет, или читает, или смотрит телевизор в ожидании ужина. Когда он в отъезде, куда бы он ни уехал, со службы ему звонят Дважды в день и отчитываются во всем до последней подробности. Когда он ужинает в ресторане, он не читает, нет, он изучает меню, тонко и глубоко вникая в каждую букву, как в Священное писание. С бывшей мисс Страттон он обращается корректно, вежливо исключительно так, как надо. Она, он надеется, обеспечена всем, чего может желать. Всем, что только нужно
Иной раз посреди всей этой налаженности и надежности в голову мисс Страттон лезет мистер Флетчер и разная чепуxa как его эти акониты, примулы, его этот херес; а иной раз, когда она одна, когда муж не видит, она читает газету вверх тормашками.
И тогда только мир не кажется ей перевернутым, и она может наконец в нем что-то понять.