Две нобелевские награды греческой поэзии
С. Ильинская
Георгос Сеферис (литературный псевдоним Георгоса Сефериадиса) был одногодком XX века и внимательным свидетелем его катаклизмов. Согласно позднему признанию поэта, сильнейшее, радикальное воздействие на него оказали два события: греко-турецкая война (1919-1922), поражение в которой греки называют «малоазиатской катастрофой», и Вторая мировая война. Сеферис родился в Измире (Турция), и хотя его семья перебралась в Грецию в 1914 году, так что разыгравшаяся через несколько лет трагедия искоренения греческого населения Малой Азии не коснулась ее непосредственно, обостренно личное сопереживание этого национального бедствия оставит неизгладимый след на эмоциональной тональности поэзии Сефериса и предрасположит его к напряженным раздумьям об исторических судьбах греческого мира.
Получив юридическое образование в Париже, Сеферис поступает в 1926 году на дипломатическую службу. До отставки в 1962 году ему доведется служить в Англии, Албании, Египте, Сирии, Турции, Ливане. Завершающим этапом его дипломатической карьеры будет пост посла Греции в Англии. Год спустя, в 1963 году, ему присуждается Нобелевская премия.Собранные воедино, стихотворения Сефериса составляют один не слишком толстый том, но роль его в истории новейшей греческой поэзии весьма весома. Дебютный сборник с многозначительным названием «Поворот» (1931) еще не посягал на коренное обновление национальной поэтической традиции, однако уже закладывал фундамент этой тенденции. Находясь под явным влиянием французского символизма и «чистой» поэзии П. Валери, Сеферис создаст удивительный сплав максимально прозрачного, лаконичного, «простого» и сдержанного поэтического языка (в противовес неоромантической расточительности в чувствах и выразительных средствах, преобладавшей в греческой поэзии тех лет) с геометрической замкнутостью, криптографичностью поэтической мысли. Вторая книга, поэма «Водоем» (1932), проясняет уже намеченную в первом сборнике магистральную тему творчества Сефериса: сокровенному «водоему» нетленного национального наследия, являющему собой «корень жизни», противопоставляется картина призрачного, эфемерного настоящего. Еще более развернутое воплощение эта тема получит в сборнике «Мифистория» (1935), примечательном также тем, что здесь Сеферис решительно порывает с традиционной системой версификации и обращается к верлибру. «Мифисторический» образ Греции, страны «разрушенных алтарей», древних и новых руин, островов, тонущих «в ржавчине и пепле», оформляется им в созвучии с «Бесплодной землей» Т. С. Элиота, которую он как раз в это время переводит на греческий, однако сохраняет не только внешний греческий колорит, но и национальный характер. Двадцать четыре (с порядковой нумерацией) стихотворения сборника, пронизанные мотивом извечного в греческой мифологии и истории странствия, вызывают ассоциации с двадцатью четырьмя рапсодиями «Одиссеи» Гомера и вместе с тем высвечивают болезненные видения недавнего прошлого — «малоазиатской катастрофы».
«Куда бы я ни направился, всюду Греция ранит меня...» — эта строка, открывающая стихотворение «В манере Г. С.» (1936), может послужить эпиграфом к следующим сборникам Сефериса «Гимнопедия» (1936), «Тетрадь упражнений» (1940), «Судовой журнал-І» (1940). Скитания в пространстве и времени, сопряженные с неотступными размышлениями о перипетиях национальной истории и диахронических перипетиях личности, становятся доминантой его поэзии. В некоторых стихотворениях конца 30-х годов угадывается тревожное предчувствие надвигающейся беды:
Свет угасал над сумрачным днем.
На новой заре у нас ничего не останется, все будет
предано —
даже наши руки.
И жены наши в чужие дома будут носить воду из
горных ключей,
и дети наши погибнут
в каменоломнях.
«Последний день» (1939) Перевод Л. Лихачевой
В годы Второй мировой войны вместе с эмигрировавшим греческим правительством Сеферис оказывается на Ближнем Востоке. Тоскуя по родине, разделяя ее горе, он видит Грецию закованной в цепи, пронзенной штыком, лишенной света и хлеба, гумном, усеянным «человеческими костьми», и предвещает, что пролитая кровь «подымется, как Георгий, всадник святой, и пригвоздит к земле поганого змея» («Лик Судьбы», 1941). Перед лицом смертельной опасности поэт ощущает потребность «разговаривать просто», «скупыми словами» — «потому что мы так разукрасили наше искусство, что лицо его съедено золотом» («Старик на берегу реки», 1942). Выдвинутый им ранее тезис: «Точность выражения есть красота, открыть которую долг нашего поколения» («Монолог о поэзии», 1939) — получает теперь, помимо эстетического, нравственное обоснование.
Сборнику, в который войдут стихотворения этих лет, Сеферис вновь даст название «Судовой журнал-ІІ» (1944). Комментируя его, он подчеркивает кровную причастность своей поэзии судьбам «других» — родной земли, соотечественников, мужественно встретивших испытания «этого шквала» (войны и оккупации): недаром местом действия он избирает судовую палубу, «передвижную площадь», где кроме него проходит столько еще людей... Заключительное стихотворение «Последняя остановка» (5-10-1944) как бы подводило итоги завершающегося антифашистского Сопротивления. Склоняя голову пред памятью «павших друзей», восхищаясь их самоотверженностью, опытный дипломат Сеферис предвидел, что «коварство и обман» сделают все возможное, дабы своекорыстно воспользоваться плодами принесенной жертвы.
Два года спустя поэма «Кихли» (изданная в 1947 году и считающаяся одним из «темных» произведений поэта) вписывается в тягостную атмосферу послевоенной Греции накануне гражданской войны. Ее лирический герой, возвратившийся на родину скиталец, перенесший «войны, катастрофы, чужбину», вновь переживает крушение надежд, уподобляемое кораблекрушению «Кихли» («Дрозда»), суденышка, затонувшего близ острова Порос. Примечательно, однако, что в финале поэмы сквозь горечь невосполнимых потерь пробивается стоическая вера в неистребимую силу и ценность жизни — мотив, который прозвучит в творчестве Сефериса еще не раз и истоки которого связаны с опытом, вынесенным из второй мировой войны.
Новая встреча с историей ожидала Сефериса на Кипре, где он побывал в 1953-1954 годах, в канун национально-освободительного движения, которое несколько лет спустя положило конец колониальной зависимости острова от Великобритании. «Кипр — это место, где чудо еще свершается», — писал Сеферис. Чудом представился ему естественный симбиоз истории и живых традиций, воплотившихся и в пейзаже, и в людях, в их «обнаженных сердцах». Драма, переживаемая кипрским народом, бередит в поэте душевные раны минувшей войны: «Память, где бы ее ни тронул, болит» («Память-І»), Она возвращается к тем, кто пал, «сражаясь, или годы спустя после битвы», кто видел зарю «сквозь изморозь смерти // или под звездами в жестоком одиночестве // почувствовал на себе большие темные глаза // всеобъемлющей катастрофы». Память не позволяет забыть, «как свершилось это убийство // грабежи коварство корысть // Очерственье любви». Она побуждает «вырвать все
это с корнем». Стихотворение «Саламин киприотов» (1953), в котором память поэта обретает столь непосредственный, незашифрованный голос, заканчивается оптимистически: уже в пути гонец, несущий весть о Саламине тем, «кто хотел заковать Геллеспонт». Этому кипрскому циклу Сеферис в третий раз даст название «Судовой журнал-ІІІ» (1955).
Последним сборником, который выпустил Сеферис, были «Три сокровенные поэмы» (1966) — три цикла философских миниатюр о жизни и смерти, свете и мраке, мгновенье и вечности. Однако завершением его творческого пути стали два стихотворения открытого гражданского звучания. После установления в Греции диктатуры «черных полковников» (1967), вслед за прямым заявлением протеста против «режима, абсолютно несовместимого с теми идеалами, за которые греческий народ столь доблестно сражался в годы второй мировой войны» (1969), Сеферис отдает в антидиктаторский сборник «Восемнадцать текстов» (1970) исполненное героического стоицизма стихотворение «Кошки св. Николая», а затем в сборник «Новые тексты-ІІ» (1972) стихотворение «По шипам колючего дрока...», которое увидит свет уже после смерти поэта и будет воспринято как предвестие неминуемой кары тиранам:
... «Связали его по рукам и ногам, — говорит Платон, —
наземь его повалили и кожу содрали,
и поволокли по земле, по шипам
колючего дрока, и после
бросили в Тартар его, как тряпку».
Так на том свете платил за свои злодеяния Ардией из Памфилии, жалкий тиран.
Перевод С. Ильинской
Гражданская и творческая позиция Сефериса в годы диктатуры вызвала широкий общественный резонанс в Греции и за ее пределами. Похороны поэта, ушедшего из жизни 20 сентября 1971 года, вылились в мощную антидиктаторскую демонстрацию.
«В этом мире, который становится все теснее, каждый из нас нуждается во всех других»,— сказал Сеферис в заключение своей Нобелевской речи. Поэт с репутацией скептика, он (вероятно, на удивление многим) более всего говорил о человечности, утверждая ее как важнейшую ценность культурных традиций Греции, непрерывно пронесенных сквозь века, и делая особый упор на чувстве справедливости. В лекции, прочитанной в Стокгольме на следующий день после вручения премии, Сеферис развил эту мысль, подчеркнув, что в тот момент, когда современность открывает «пропасти в душе человека и во вселенной», тем более необходимо стремление мыслить не только свободно, но и справедливо. Именно это стремление предопределило эволюцию самого Сефериса, возрастающую открытость его горизонтов от мифологии и истории греческого мира к его насущному настоящему, к общечеловеческому бытию XX века.
Острый, трезвый, аналитичный ум Сефериса, столь явственно ощутимый в его поэзии, с не меньшим блеском проявился и в его критических работах, собранных в 1974 году в два тома «Опытов». Их чрезвычайно действенный вклад в осмысление греческой культуры нового времени, ее связей с древним наследием, ее современного облика и перспектив сохраняет свою фундаментальную значимость в текущем культурном процессе. Особенно хотелось бы выделить два его эссе о Кавафисе: «К. П. Кавафис, Т. Элиот — параллельные» (1947) и «Еще немного об александрийце» (1962), немало способствовавшие обновленному прочтению поэзии Кавафиса в европейском контексте XX века.
Крупную главу в творческом наследии Сефериса составляют его переводы — древнегреческих авторов, «Апокалипсиса Иоанна», англоязычной и французской поэзии. После смерти поэта были изданы его ранний роман «Шесть ночей на Акрополе» (1974), написанный в 20-е годы, сборник стихотворений «Тетрадь упражнений-ІІ» (1976), а также серия дневников.
[…]
Л-ра: Литературное обозрение. – 1997. – № 1. – С. 84-88.
Произведения
Критика
