«Нет, это не молния, просто зарница...»
А. Марченко
Бывают художники-универсалы, которые могут сказать о себе словами В. Брюсова: «Я все мечты люблю, мне дороги все речи».
Бывают художники одной темы. К этим последним, на мой взгляд, относится и Вероника Тушнова.
Вся ее послевоенная поэзия, по сути дела, — лирический дневник.
И в новой книге Тушновой читателя привлекает подлинность переживания, искренность и, пожалуй, какая-то особенная, молодая неприкаянность.
Я живу постоянно в предчувствии чуда,
и со мной происходят иногда чудеса, —
признается поэтесса.
Ее поэзии органична тема путей-дорог. Здесь и надо, как представляется мне, искать ключ к сердцу лирической героини. Даже обычные детали дорожной обстановки проникнуты беспокойством:
Нам колокол дважды прикажет: «Пора!» — и лязгнут сомкнувшиеся буфера... ...кусты врассыпную шарахнутся в панике, с обрывками пара на тонких руках...
Тревога то в образах, то в ритме, повторяющем перестук колес...
И любовь выбрала героиня Тушновой нелегкую, «неручную»... Женщина, признававшаяся, что никому и в голову не приходит спросить, счастлива ли она, вдруг, обращаясь к любимому, говорит:
Как мало взял ты из того, что я отдать тебе хотела!
Слишком много за этими строчками оскорбленной щедрости любящего сердца. И, должно быть, чувствуя это, поэтесса переводит разговор:
А есть тоска, как мед сладка, и вянущих черемух горечь, и ликованье птичьих сборищ, и тающие облака...
У Вероники Тушновой зоркое, точное зрение. В ее стихах привлекательны и свежи подробности. Зябкая вода, опрокинутая в лужу луна, обжигающий холод ручья, нижущий светлые бусы на тонкие нити подводного мха, — и еще много-много маленьких тайн вселенной открывают нам стихи Тушновой, напоминающие акварельные рисунки неяркой прозрачностью красок.
Нелегко дается Тушновой простота. Так, она тонко чувствует очарование южной природы. Но Крым ее первых сборников — серия красивых, даже слишком красивых курортных пейзажей. Там и мутное молодое вино, и хрустящие чуреки, и серебряные нити звезд. А вот как точно и скупо пишет Вероника Тушнова сейчас:
И гладкая, как слюда,
вода запестрела от теней косых,
до дна расступилась вода.
Там между подводных
щетинистых глыб,
прибоем наметанных гряд
висели тела отдыхающих рыб,
как аэростаты висят.
Однако поэтессе иногда изменяет вкус, и тогда появляются в стихотворении «нежные влюбленные» и строки о том, как «поселяется в сердце дыханье цветка», словно заимствованные из дореволюционной «грамматики любви».
Впрочем, просчеты вкуса не самое главное. Куда опаснее несоблюдение «режима экономии», а Тушнова сплошь и рядом разрешает себе многословие. Это особенно заметно в разделе «Весна».
Замысел цикла несложен: счастье, как и весна, приходит для лирической героини, когда лишь шаг остается до отчаяния. Нужно много мужества и терпения, чтобы не перестать верить в высокое и светлое небо, если третьи сутки дует ветер, третьи сутки стонут льды, третьи сутки в целом свете ни просвета, ни звезды.
Здесь переключение внимания с прямого смысла на переносный: «Может быть, и в жизни весны наступают тоже так?» — сделано тактично. Но Тушнова, пренебрегая «запасом прочности», растягивает метафору на весь цикл. И вот весна превращается сначала в веселую колхозную девчонку, потом — в озорницу-школьницу с холщовой сумкой для книжек. И сразу падает лирическое напряжение... А в стихах о любви, может быть, больше, чем где-либо, необходимо постоянно его поддерживать: именно сила переживания дает право интимному чувству на общественное существование.
Не верю я,
чтоб так тебя любить
и не суметь сказать тебе
об этом!
Но это Веронике Тушновой не всегда удается. Особенно чувствуется ослабление «высокого напряжения» лирики в стихотворениях типа «Виноградник на припеке», «Нет на свете подарка милей и нежней», «Тягучий жар на землю льется» и т. п.
Думается, в новом сборнике наибольший интерес представляют стихи из раздела «Память сердца».
В жизни каждого человека наступает время оглянуться на пережитое. Так, за много километров от родины человек не просто вспомнит название места, где родился и вырос. Нет, подступит к самому сердцу все, что сохранила память чувства,— и овраг за домом, и колодец, и запрокинутый в жаркое небо колодезный журавль, и запах талой земли, и шорох водопоя — все сразу и вперемешку...
Память сердца — все же умная память: она отсеивает случайное. Поэтому, когда Вероника Тушнова «смотрит сердцем», совершая обратное путешествие «по дороге своей судьбы», она пишет лучшие стихи: «Капитаны», «Дорога», «Голуби», «Твоя улица», «Тишина», «Непогода», «Биенье сердца моего».
Стихи этого раздела заставляют также вспомнить, что Вероника Тушнова начала с коротеньких стихотворных рассказов о людях, которые ей встретились на «железных, скрещенных путях войны»: о хирурге с умными руками, о матери солдата и многих других наших современниках. С годами меняется манера поэтессы. Она оставила стих-рассказ, стих-очерк. Документальность, лаконизм, нарочитое ослабление лирического начала — все это было не столько стилем Тушновой, сколько стилем военного времени. Овладев искусством подтекста и поэтического символа, перейдя от стихов четких, похожих на черно-белую фотографию, к прозрачной акварели, Вероника Тушнова нашла себя. Но одновременно со становлением поэтического почерка как бы сузилось творческое пространство, на котором действует поэтесса. Мы видим, как набирает силу мастерство: энергичней становится стих, проще и живописней образы, непринужденней интонация...
Л-ра: Знамя. – 1959. – № 1. – С. 239-240.
Критика
