16-11-2021 Фёдор Эмин 125

Фёдор Эмин. Сон, виденный в 1765 году генваря 1-го

Фёдор Эмин. Сон, виденный в 1765 году генваря 1-го

(Отрывок)

Во сне видел я сухощавую старуху, сидящую на снопе соломы. Колесница её была во многих местах разломана, которую везли тощие кони. Правая её рука была привязана к большому камню, а левая поднята к верху; крыльями своими хотела она вознестись на верх; но совы, нетопыри, мышеловы и прочие днем чувства зрения лишенные птицы препятствовали ей в том намерении. Тогда она направила своих бегунов ко мне, сидящему на зелёной дуброве, и велела садиться на свою колесницу. Голос её сколь был тих, однако столь суров и проницателен, что я не осмелился сделаться ей ослушным и исполнил её повеление. Она завезла меня на некоторый остров, которого состоянию я теперь, проснувшись, довольно почудиться не могу. Там разного рода животные и скоты разумом одаренными тварями назывались. Там разные собрания и сообщества находятся, — и старуха моя повела меня в учёное собрание, которого главный член был ужасный медведь, ничего не знающий и только в том упражняющийся, чтобы вытаскивать мёд из чужих ульев и присвоивать чужие пасеки к своей норе; он же слово «науки» разумел разно: то почитал оное за звание города, то за звание села. Советник сего собрания был прожорливый волк и ненавидел тамошних зверей, ибо он был не того лесу зверь и потому называли его чужелесным. Он, почитая себя за животное весьма разумное, представлял себя везде великим скотом, да и в самом деле он мог назваться разумною скотиной, потому что все вещи умел только понимать, а никогда не разумел основательно. В оном собрании был третий член, который совсем не походил на тамошних зверей и имел вид и душу человеческую, он был весьма разумен и всякого почтения достоин, но всем собранием ненавидим за то, что родился в тамошнем лесу, а прочие оного собрания ученые скоты, ищучи своей паствы, зашли на оный остров по случаю. Тогда старуха моя, устремив на меня свой умный взор, так говорила: «Посмотри, дитя мое, что делается на острове, находящемся под царством первой богини. Она изобильно истощает свои сокровища для распространения наук, так, как делали славнейшие её предки, которые из чужих лесов разных зверей призывали, чтоб просветить общество; но те проклятые звери стараются только о своей, а не общественной пользе: ещё они ни одного животного ничему не обучили, и все здешнего лесу животные выучили то, что знают, в других лесах, а не в здешних. Этот славный ученого собрания член, которого нет ученее во всем нашем лесу и который один только человек между множеством ученых животных, учился в чужих лесах. В математике два искусные животные тоже в чужих лесах получили великую пользу, а в астрономии упражняющийся здесь вверь учился в чужих же лесах и выучился считать — два и два сколько сделает; и, подняв свое жирное горло, смотрит на небо, а больше сего знает ли он что-нибудь и теперь? Итак, не думай, — окончила старуха свою речь, — чтобы из чужих лесов прибывшие звери могли нашему обществу принести пользу: они нарочно не хотят обучать наших животных тому, что сами знают, опасаясь, что ежели они нескольких наших животных знанию своему обучат, то и наши животные могут быть учителями и в них мы со временем никакой нужды иметь не будем…»

(Далее старуха везет рассказчика в «новозаведенное собрание, где разным художествам разных животных обучали», т. е. в Академию художеств. Резко высмеивается галломания президента Академии художеств И. И. Бецкого. Затем Эмин осмеивает «главных управителей» общества молодых «соболей» (дворян), т. е. руководство Сухопутного шляхетного кадетского корпуса.)

После сего отвезла меня оная старуха в свое жилище, в котором я нашел множество разного великолепия. Учтивство моё столько ей понравилось, что она сделала меня наследником всего своего имения. Тогда мне представилось, как с бедным человеком обыкновенно случается, будто я был очень богат: множество служителей меня окружали; многие прекрасные девицы сидели возле моей постели; иные из них играли на разных инструментах и приятным своим пением мои услаждали чувства. На одну из них я бросил платок и сделал её предметом моего удовольствия; сундук, империалами наполненный, будто стоял у моих ног; наконец, велел себе подать хивинской работы златом тканый шлафор и надел на себя. Тут проснулся. Горница у меня была не истоплена; я, согнувшись вдвое, обкутался вместо китайского шлафорка набойчатым одеялом и, дрожа весь, приткнул рыло свое к грудям моей кухарки, которая в моём недостатке и служанки, и жены должность отправляла. Тогда пришёл мне на ум сундук, империалами наполненный; я бросился с постели. Вместо оного увидел сосуд, который стоял в ногах моих для того, что я принимал слабительное лекарство.

Биография

Произведения

Критика


Читайте также