Знаток народного говора
М. Н. Нестеров
Роман Алексея Павловича Чапыгина «Разин Степан» заметно выделяется среди многих отечественных художественно-исторических произведений своеобразием языка и стиля. Уже с первых страниц читатель чувствует историческую правдоподобность живой выразительной речи героев. Постепенно создается впечатление, что язык героев романа — это подлинный язык далекой эпохи Степана Разина.
Ощущение достоверности, правдивости языка романа достигается в значительной мере прежде всего умелым воспроизведением писателем подлинных речевых особенностей XVII века, широким использованием разнообразных слов и грамматических форм, характерных для описываемой эпохи. В одном из своих выступлений Чапыгин говорил по этому поводу: «Четыре года работал я над своим романом „Разин Степан”. Мне не хотелось писать его так, как писали старые романисты. Я считаю невозможным врать в исторических романах... Книгу я эту написал по документам. Два года я разбирался в архивах. Материал взят у меня из подлинных источников, и язык взят в точности такой, какой был в XVII веке» («Кировский рабочий», 27 мая 1935).
Однако, наряду с тщательным изучением документов, «вживанием» в описываемую эпоху, в работе над языком и стилем романа большую роль сыграло глубокое знание Чапыгиным живого народного языка. «Одних официальных документов мало, — отмечал сам писатель, — чтобы „заговорить” подлинным языком. Мне помогает мое детство, знание народного говора» («Литературный Ленинград», 1934, № 32). Характеризуя своих героев со стороны их речевых навыков, Чапыгин очень интенсивно вводит в их диалоги языковые краски, сохранившиеся в местных говорах и просторечии, широко использует лексику и фонетико-грамматические формы, встречающиеся в севернорусских и среднерусских диалектах, в частности в родном для него Олонецком говоре.
В речи «бахаря» Вологженина, уроженца севера, встречаем: «Ни гуну боле — молчу» [цитируется по изданию: А. П Чапыгин. Разин Степан. М., 1950]. В наставлении боярина Киврина: «Надо его ужо обрядить в сукман да ступни и в тай переправить через року», «Сердце заходится! Должно скоро чорту блины пекчи», «Бери, говорю! Мне все это не в гроб волокчи». В рассказе Ириньицы: «Зачнет еще думать худое, что зауголок он, прижитой кой-где». В репликах дворовой боярина Морозова: «...Трясуха вас бей».
Нередко севернорусские и среднерусские по происхождению слова и формы вводятся Чапыгиным и в речь жителей южного Поволжья, преимущественно пришлых, или служилых, которые в силу своего положения и рода занятий вынуждены общаться с носителями севернорусских и среднерусских говоров, как, например, назначенные Москвою поволжские воеводы, государевы приказчики, стрельцы, солдаты. В речи Астраханского воеводы Прозоровского встречаем: «А был Иван, дед его... не торопкой... тихой». В речи воеводши: «И слава те, боже, кушат дородно». В диалоге стрельцов с воеводою: «Вишь мы в улядях — опорках, ты в чедыгах и жемчугах».
Проникают часто севернорусские диалектизмы и в речь донского казачества, особенно участников разинского восстания, что в определенной степени, видимо, оправдано влиянием беглых холопов — крестьян из северных областей, спасавшихся от произвола бояр и дворян на «донской вольнице», а также пестротой состава по территориальному признаку самих разинцев. В диалоге донского атамана Корнея со станичниками встречаем: «Пошто встал хрестник, и ране времени когти востришь?». В репликах разинцев: «Ни гунъ молчи... Отаман наказал не разговаривать». «Козак Федька любой Ваське».
Широко в романе Чапыгина используются и лексико-грамматические особенности южнорусских говоров. Так, московский дьяк, недовольный приемом, который оказали им с бояриным Кивриным донские казаки, говорит: «Штоб их сатана взял чубатых!.. Бузу завсегда лопают, нам ублажают ее... Просил квасу — нет! Мне брюхо натянуло с бузы, как воеводский пабат». В разговоре донских, казаков у торговых рядов: «Мясник, бородатый донец, кричал: „—Кому жеребчика степного? Холку, голову, весь озадок?.. — Ты, кунак, махан ел? — Ел! — бойко отвечал мясник”».
Многие диалектные слова, употребленные Чапыгиным в речи героев, встречаются и в южных, и в северных говорах: обличье, упокойник, чуть — 'слышать’, баской — ‘красивый’, бахилы — ‘рабочие кожаные сапоги, простонародная обувь’, баять — ‘говорить, сказывать’. В диалоге торговца гробами с покупателями: «Выбирай, чтоб упокойник не корчился... Осердится не то, ночью приходить зачнет».
Воссоздавая народный говор XVII века, Чапыгин, естественно, не ограничивается диалектной лексикой каких-то отдельных южнорусских или севернорусских местностей. В его романе использована лексика самых различных мест. И этот широкий географический диапазон использованных писателем диалектизмов отражает собой как территориальную широту изображенного в романе Русского государства XVII пока, так и размах крестьянского движения под предводительством Разина, втянувшего в себя представителей самых различных областей тогдашней России.
Богатым источником средств речевой характеристики героев служит у Чапыгина просторечие: жисть, оголодать, поспрошать, свербеть, зыкнуть, употчевать, оборотиться, осердиться. В разговоре донского атамана Корнея со станичниками встречаем: «Ежели.., закроет Москва пути на Дон.. Дон оголодает». В разговоре стрельцов: «Эх, в черной обиде, браты, жисть волочим». В речи казака-разинца: «Свербит, Петра, и меня тая ж дума, только боюсь — батько осердится».
Речевые краски местных говоров и просторечия в романе Чапыгина очень разнообразны. Употребленные в тесных семантико-синтаксических и стилистических связях с речевыми особенностями XVII века, они способствуют созданию исторического языкового колорита времени, углубляют его. Многие из них являются исторически достоверными и широко отражены в памятниках XVII века.
В речи московского пономаря Трошки встречаем диалектное слово ослопъе — дубина: «Трещали кости громче, чем на дыбе — пономарь понял: — Ослопьем бьют». Слово ослопъе, сохранившееся в современных севернорусских (и северо-восточных) говорах, было употребительным, как свидетельствуют памятники XVII века, и в описываемую Чапыгиным эпоху: «Поручика... да пятидесятника повесили за ноги и бив оклопъем многих пересажали в воду» (Л. Попов. «Материалы для истории возмущения Стеньки Разина». М., 1857).
Встречающееся в южных говорах слово сакма — воинская тропа, проторенный на траве след.
[…]
Долго бытовавшее на Дону слово круг в значении собрание казаков (войсковой круг) было широко употребительно и во времена Степана Разина: «И укрепя город, был у него у Стеньки под Царицын круг, а в кругу говорил всем своим казакам» (А. Попов).
В речи героев писатель воспроизводит и характерные для ряда говоров падежные формы кратких прилагательных: добра слова, пуста места, малу грамоту; стяженные формы прилагательных: яицки стрельцы, персицка княжна, Тверски ворота, стена монастырска, копье татарско, посулы судейски; исконно русски формы прилагательных мужского рода единственного числа с безударным окончанием -ой в именительном падеже: смерд черно. струг разбойной, детина вольной. Подобные формы встречаются в письменных памятниках того времени: «До твоего Великого Государя указу велел я... оставить в тех городах в воеводах... дворянина добра» (А. Попов).
Из падежных форм существительных Чапыгин нередко использует такие отклонения от литературных норм, как в городу, в грому, острови, островъя, на Москвы, башкнров, рублев, палачев. В диалоге разинцев: «— Где Вологженин? — В трюму ен спит». В речи воеводы: «Ты, стрелец, не полоши народ в городу». В рассказе Васьки Уса: «Конь от башкиров болесть принял».
Заметно отражено сохранившееся в просторечии и диалекта произношение слов: яшневый, кулашный, Ляксей, ясаул, Хведька нихто, ердань. В диалоге торговцев блинами с покупателями встречаем: «— Какие у тя? — Яшневые». В речи стрельца: «Ты ко-озак с До-ону?». В разговорах разинцев: «Должно... Хведька Шпынь, то его работа». Примеры окающего и якающего произношения безударных о и е; произношение ши на месте современного орфографического чи, хв на месте ф, х на месте г при оглушении последнего широко запечатлены в орфографии XVII столетия: «Атаман Стенька Разин, да ясаул Ивашко черноярец»; «С войсковой отпискою к воровским казакам к отоману к Стеньке Разину» (А. Попов)
Органическая связь многих из использованных Чапыгиным диалектизмов и просторечных форм с языком XVII века, их характерность для описываемой эпохи способствует тому, что живой народный, «шелком вытканный», по словам М. Горького, язык романа является в основе своей исторически достоверным, правдивым, что обеспечивает как художественную, так и познавательную ценность произведения.
Л-ра: Русская речь. – 1975. – № 2. – С. 62-66.
Критика
