Алексей Чапыгин и крестьянская проза
В. Каменев
Имя Алексея Павловича Чапыгина известно современному читателю главным образом по его крупным произведениям — историческим романам «Разин Степан» и «Гулящие люди». С выходом в свет его нового пятитомного собрания сочинений почитатели чапыгинского таланта получили возможность познакомиться с «охотничьими» новеллами, с повестями «Белый скит» и «На лебяжьих озерах», которые относятся к числу лучших творений автора; найдет читатель и самые ранние опыты писателя, до сих пор не утратившие свою неповторимость и свежесть, и биографические произведения А. Чапыгина, в которых выразительно и откровенно запечатлен путь олонецкого крестьянина в большую русскую литературу.
До сегодняшнего дня крестьянская литература еще изучена недостаточно, ее роль в истории русской демократической литературы пока по достоинству не оценена. Но интерес, с каким обращается к истории современное литературоведение, отчетливая тенденция к «стиранию белых пятен» в биографии русской и ранней советской литературы позволяют надеяться на то, что и крестьянской прозе и поэзии отдадут должное. Тогда по-новому прозвучат для нас произведения Семена Подъячева, Ивана Вольнова, Александра Неверова, Ивана Касаткина, вернутся к жизни и книги тех крестьянских авторов, чьи имена сейчас забыты.
И дело тут не только в воссоздании литературной истории в ее полном, неискаженном виде, хотя и эта задача сама по себе благородна. Изучение деятельности писателей-крестьян как историко-литературного направления важно для понимания процессов, идущих в недрах современной советской прозы. Обращаясь к опыту крестьянских писателей, исследователи, очевидно, смогут раскрыть некоторые «секреты» целой группы прозаиков, которые сегодня сосредоточенно изучают быт деревни, пытаются проникнуть в психологию человека, непосредственно связанного с землей и природой. Следовательно, проблема характера в творчестве русских крестьянских писателей представляет интерес не только историко-литературный, а звучит современно и теперь.
С другой стороны, художник, занятый исследованием современного характера во всей его глубине, сложности, противоречивости, неизбежно должен оглянуться назад, в прошлое, к истокам. Здесь на помощь ему придут открытия, опыт его литературных предшественников.
Жизнь русского крестьянина, его характер, светлые и темные стороны его души, мир его интересов, сомнений и дум, скрытый от постороннего взгляда, были особенно близки, понятны и доступны писателям — выходцам из крестьянской среды. Наиболее талантливым из них удалось проникнуть в глубины этого характера, запечатлеть его средствами художественной литературы. Среди таких писателей был и Алексей Чапыгин.
Сын бедного олонецкого крестьянина, А. Чапыгин, прежде чем стать признанным литератором, прошел в своем роде типичный, по-горьковски трудный жизненный путь. На протяжении всей своей жизни писатель поддерживал связь с деревней, «под знаком деревни» прошло все его творчество, формировались взгляды и отношения к миру Чапыгина-художника.
Автор предисловия к собранию чапыгинских произведений, изданному в двадцатые годы, В. Десницкий справедливо указывал на «деревенское происхождение» главных и характерных качеств творчества писателя: «Северная деревня дала Чапыгину самобытность: оттуда он вынес «медвежьи слова», удивительный по свежести и своеобразию, выразительности и меткости лесной язык, а также глубоко языческое, до физиологической напряженности живое ощущение природы в ее гармоничном единении человека с птицей и зверем, с травами и деревьями лесов и тундр. Деревня же дала ему и неисчерпаемый запас тем — о человеке, звере, птице, о дереве, о жизни человека и зверя. Оттуда же вынес Чапыгин и некоторые элементы своей жизненной «философии»: чувство эстетического, по меньшей мере, невнимания к городу и, прежде всего, — проповедь бережения... красоты лесной природы».
В типично городской новелле «В последний час» (1906) мы находим такие сравнения, художественные детали: «За спиной бродяг, казалось, выколачивали овчину; они оглянулись: вдали неслись казаки. Их черные силуэты увеличивались с каждым ударом лошадиных копыт... Мягкий топот лошадей на снегу менялся, приближаясь, теперь он походил на молотьбу снопов».
Если говорить о всей крестьянской прозе, то ее особенностью является обнаженная, неприукрашенная, порой «гнетущая» правда, с какой встает со страниц произведений писателей-крестьян жизнь русской деревни начала двадцатого века. Художественные «подходы» к деревенской теме у них при этом различны, как изобразительные средства, манера, самый объект, выбранный из действительности. Ранний А. Неверов, С. Подъячев и еще целая группа крестьянских писателей («бытовиков» — как скучно порой их называют авторы историко-литературных исследований) предпочитали бытовой, публицистически страстный очерк. И. Вольнов и вслед за ним А. Демидов посвящали деревне романы-хроники. И. Касаткин и А. Чапыгин (один — на современном материале, другой — часто используя историческую перспективу) направляли свое внимание главным образом на духовную сторону жизни деревни, стремились запечатлеть и нравственные правила, и поиски правды, и борьбу за духовное раскрепощение своих героев. Конечно, не крестьянские писатели открыли в русской литературе деревенскую тему. До них и одновременно с ними писатели различных литературных направлений пытались изобразить деревню и с «бытовой» тщательностью, и с хроникальной последовательностью, и с психологической проникновенностью. Но именно они, крестьянские писатели, впервые обнажили перед русскими читателями потаенные, скрытые от постороннего уголки деревенского быта и деревенской души. Именно они рисовали этот мир с особенной, крестьянской «колокольни»; они писали с позиции максимальной приближенности к нуждам и чаяниям крестьянина, к проблемам и явлениям деревенской действительности, хотя порой не могли до конца вскрыть и объяснить природу, сущность этих явлений.
Раскрытию духовных ценностей, заложенных в характере русского крестьянина, Алексей Чапыгин посвятил десятки произведений, многие из которых ныне полузабыты...
Несмотря на внешнюю яркость, экзотичность красок произведений А. Чапыгина о деревне, на них постоянно лежала «печать обреченности». Таковы почти все дооктябрьские произведения писателя: и «охотничьи», «лесные», и городские. Сюжеты их были, как правило, мрачными, судьбы героев — трагическими.
Сам писатель объяснял это воздействием на него событий 9 января 1905 года и заметил однажды в автобиографической повести, что именно с тех пор его рассказы «носили всегда отпечаток мрачного и кончались смертью». Исследователи творчества писателя (например, Н. Тотубалин в предисловии к пятитомнику сочинений А. Чапыгина) говорят и о влиянии на писателя писателей-декадентов, с которыми он был некоторое время связан.
Мотивы пессимизма и безысходности, характерные для всей крестьянской дореволюционной прозы, диктовала сама русская действительность, жизнь деревенского мужика. Писатели-крестьяне видели свое назначение и гражданский долг в беспощадной критике этой действительности, в подчеркивании негативных ее сторон. Нищета, голод, тяжкий непосильный труд крестьянина-бедняка — все это нашло подробное изображение в очерках Семена Подъячева, рассказах других писателей. Но русский крестьянин страдал не только физически — не менее тяжкими были его нравственные, духовные страдания.
В первых же рассказах А. Чапыгина из жизни крестьян наметился образ героя, к которому не раз затем обращался писатель. Его герой — житель северной деревни, немноголюдной, затерянной в лесах вдали от городов и больших дорог. Это — лесной человек, остро чувствующий природу и зверя, с повадками, напоминающими звериные, человек, на первый взгляд, с неповоротливым умом, отчужденный от мира, нелюдим. Таков герой рассказа «Лесной пестун» (1911) Михейка Рыжий.
Михейка рос в суровых условиях, получая в детстве вместо ласки побои, рос зверем с окаменелым, ожесточившимся сердцем. Страдания, выпавшие на его долю, воспитали в нем лютую ненависть к людям. Он ненавидит отца и в минуту слепой ярости готов убить его; ненавидит своих сверстников — веселую молодежь; ненавидит трусливого напарника, с которым отправляется в тайгу на охоту и которого бросает, обрекая на верную смерть. Обречен на смерть и сам Михейка. Он не приспособлен к жизни среди людей. И он не дорожит жизнью, она ему в тягость. Он потерял человеческий облик, духовно искалечен... «Нелюдимость» деревенских героев Чапыгина происходит не от того, что они живут в глухих селениях среди дикой природы (так же нелюдимы чапыгинские герои, живущие в кипящей суете столицы; один из сборников городских новелл А. Чапыгина носит название «Нелюдимые»).
В рассказах А. Чапыгина погибают не только такие, как Михейка Рыжий. Смерть настигает и Меланью, «божью няню» (из рассказа «Мирская няня»), олицетворяющую собой русскую крестьянскую терпимость и доброту. Умирает старик Панфил («Последняя лешня»), который, не рассчитав своих сил, уходит далеко от дома и гибнет в тайге.
Многие герои деревенских чапыгинских произведений умирают в пути, в поисках, в стремлениях к чему-то для них главному, решающему, от которого, они верят, зависит их счастье, жизнь. У одних это — заколдованный клад («Послуга»), у других — смертельно раненный лось («По следу»). И поиски клада, и погоня за раненым неуловимым лосем — условные приемы, с помощью которых автор проводит идею о недосягаемости человеческой мечты. Для обозначения «маяка», к которому тянется герой, А. Чапыгин часто пользуется «мистическими» элементами — вводит в фабулу видения, сны, галлюцинации. Героям чапыгинских рассказов снится и чудится то, чего им недостает в жизни.
Ивашке-лесорубу («На озере») постоянно слышатся девичьи голоса и песни, он даже видит их веселый хоровод; он садится в лодку и едет на песню, едет долго, уж закоченел весь, а поющих все не видно. Полуживого Ивашку спасает старик, а парню все кажется, что есть на самом деле и хоровод, и поющие девки и что он лишь немного до них не доехал. Читателю ясно: не выбросит Ивашка из головы свою мысль, оправится и опять поедет на несуществующие голоса и смех и — погибнет. Потому что его маленькая мечта не только недостижима, она лишена предметности, она лишь плод больного Ивашкиного воображения.
Для нас сейчас, поскольку мы рассматриваем проблему личности в произведениях Чапыгина, важно одно качество героев писателя: несмотря на все препятствия, они продолжают искать, стремиться к призрачному счастью. И это стремление подчас сильнее воли к жизни. Постепенно характер чапыгинского героя усложняется, переходит в другое качество. В нем обнаруживаются силы к сопротивлению, к борьбе. На несправедливость он отвечает злом. Его обидели сильные, он отыгрывается на слабых. Это — начало стихийного протеста.
Герой не вошедшего в последнее собрание сочинений А. Чапыгина рассказа «Морока» (1912) таков: «По берегу большого лесного озера идет, озираясь, хищное существо — человек. Он слушает чутко совиный крик, к писку вспугнутых птиц прислушивается, и кажется, что все вспугнутые, обиженные им твари кличут его старым деревенским прозвищем: «проклятый!». «Хищным существом», «проклятым» стал он потому, что, желая большего, чем другие, оказался в деревне «не ко двору». Герой рассказа «Морока», изгнанный из мира, погибающий в одиночестве на пути к бесконечно далекому огоньку, предваряет собой сильную и независимую натуру Афоньки Креня из повести «Белый скит» (1913).
Появление повести в печати вызвало многочисленные отклики, хотя дореволюционная критика до того не баловала произведения народных авторов своим вниманием. «Белый скит» был блестящим исключением. О повести говорили и спорили, не находя в русской литературе явления, с ней сравнимого (разве что бунинскую «Деревню» иногда ставили рядом с повестью Чапыгина). М. Горький, прочитав повесть, восхищенно сказал о ней, что она настолько хорошо и ярко написана, «будто по парче золотом вышито».
Главное достоинство повести «Белый скит» — характер героя Афоньки Креня (прототипом которого, по некоторым сведениям, было реальное лицо — силач Ваня Вологодский). В этом характере современники А. Чапыгина нашли черты, свойственные всему русскому народу, а в судьбе Афоньки многие, не без оснований, видели отражение народной судьбы: «...автор дал как бы символ нашего народа, безмерно могучего, медлительно тяжелого, крепкими нитями связанного с землей и лесом, слепого, темного, жестокого в своей наивности и вместе с тем несущего в глубинах души смутную тягу к высокому и прекрасному, светлую мечту о «Белом ските», где он отмоется от крови и зла и утвердит (наконец-то) жизнь истинно праведную».
Впервые А. Чапыгин дал крестьянский характер, как он его понимал, во всей его полноте и сложности, противоречии и гармонии, силе и уязвимости. Впервые же писатель показал и тот мир, против которого восстает его герой. Конфликт, таким образом, получает отчетливое социальное звучание. И хотя действие повести происходит где-то в конце девятнадцатого столетия, актуальность проблем, поднимаемых автором, не признать было трудно.
Две силы противостоят друг другу. Афонька Крень и окружающий его «мир» жадных и злобных людей, который возглавляет местный богач Артамон Ворона. Объективно силы неравны. Афонька Крень силач, каких немало было по лесным деревням, — доверчив, простоват, богобоязнен. Да и фамилия у Афоньки (Крень это прозвище его) мирная, безобидная — Пчелкин, что не соответствовало его громадной неуклюжей фигуре и заросшему волосами лицу. Особой опасности для Вороны Крень не представлял — купец силой денег, подкупом, хитростью и вином крепко держал деревню в повиновении. Но уж слишком не похож был на всех Крень, потому Ворона видел в нем врага и старался всеми силами от него избавиться. «А на селе Афоньку Креня не любили», «еретиком» звали за то, что он нелюдим, за то, что вера у него какая-то странная, и за то, что не давал осквернять он лес — «святое место», и за разбой в лесу, за насилие над природой мог Афонька убить. И убивал.
Лесной дикий человек Афонька Крень, на совести которого есть и человеческая кровь, тем не менее нравственно выше, чище и справедливее темного сонмища, который зовется «миром»: «Мироеды последний кусок — и тот изо рта рвут, кто больше урвал, тому слава...» Вот какому «миру» противостоит Крень. А. Чапыгин для характеристики этого «мира» использует все подвластные ему средства, в том числе — фольклор. Вот слова «андела», посланного «вседержителем» на землю, из песни слепого певца: «Ты спали все земное, вседержитель, штоб бессмертное сторицей посеять. Изошел я черную, грешную землю: Гнус — бездушные твари живут там. Звери люты поселилися — не люди...» Знаменательно, что песне истово внимает один только пьяный Афонька; Артамону Вороне песня не нравится — он резко обрывает старца...
Крень один противостоит «миру». Живет по иным, не понятным обывателям принципам, но не бесцельно. Есть у Афоньки свое высокое назначение: «...зачем я в миру? А вот зачем: покудова силы хватит, норовлю оберечь господню красоту — лес, зверя, где могу, не даю зря обидеть корень его вконец изводить. Врагов лесных сужу своим судом, на то мне бег силу дал».
Впервые в творчестве А. Чапыгина, да и во всей, пожалуй, крестьянской литературе, народный герой, крестьянин, выступил не в роли бессловесной жертвы судьбы, обстоятельств и не в роли пассивного правдолюбца. Крень один противостоит неправде многих. Он могуч (в повести есть символический сон, в котором Афонька ростом выше села), сил у него много, жажда борьбы в нем не угасает, и он снова и снова выходит из леса в ненавистный ему мир, чтобы творить справедливый суд. Смерти Крень не боится, он верит, что суд его праведный, угодный богу. И лишь когда он обагрил руки родной кровью («мир» взял хитростью Афоньку — натравил на него брата), только тогда он почувствовал «страх смерти» и решил, наконец, отправиться в скит — потаенное, глухое, скрытое от людских глаз поселение в дремучем лесу, за болотами и непроходимыми топями. В скит уходят крещеные — кто от солдатчины, кто от того, что его веру «гнали люди», а кто, как Афонька Крень, от людской нечисти. Мечта о «белом ските» все время светит Креню. Старик, направляющий Афоньку, говорит: «туда ушли лучшие ходоки».
Важно, однако, и то, что Крень, который все время держит в голове мысль о ските, не торопится уходить туда. Скорее всего скит ему нужен для того, чтобы продержаться, «покудова сил хватит», в миру, с которым он борется: «... уйду в скиты», — говорит он. — «Только в скиту жить — что в могиле лежать; уйти туда сыщется время. И легко мне, что такой зарок сызмальства указан... Ведь у иного прочего жизнь темна, огонька не видно, у меня же надежда к богу прийти». И эта вера дает Креню силы. Когда борьба окончена «мир» хитростью совладал с Афонькой — «огонек» гаснет. Афонька Крень погибает, не дойдя до светлой своей мечты. Но и в смерти героя есть высокая мысль — без борьбы нет жизни, отняли возможность бороться — отняли жизнь.
Крень один борется против Вороны его сообщников (северное слово «крень» означает искривленный, крепкий слой дерева), он выламывается из среды и поэтому гибнет. Но появление такого героя в крестьянской литературе, героя-борца, вышедшего из народных недр, — большая заслуга автора «Белого скита», одной и: лучших книг в литературе десятых годов нашего века. Сюжет повести построен и; историческом материале, но отражены : ней современные писателю конфликты. Историзм даже усиливает значительность этих конфликтов, «древность» характеров повести сообщает им «вечность». «Через много лет, когда исчезнут запечатленные им душевные недуги, — писал один из дореволюционных критиков Чапыгина, — «Белый скит» будет читаться и перечитываться. Повесть потеряет болезненную остроту современности; но тем ярче выступят ее художественные достоинства». В этих словах — предсказание не только судьбы «Белого скита», но и судьбы таланта самого автора. Увидев «болезненную остроту современности» в душевных недугах, изображенных А. Чапыгиным, критика десятых годов, может быть, смущенная экзотичностью образов, глубокой символичностью их, не усмотрела в повести прямой социальной направленности. Только после революции литературоведы «раскрыли» истинный смысл образа правдоборца Креня — «носителя крестьянской социальной правды» (В. Десницкий).
В другой своей большой повести «На лебяжьих озерах» (написанной до революции, но опубликованной только в двадцатые годы) А. Чапыгин дальше развивает тему «жестокости, слитой с природой», и тему протеста личности, восстающей против действительности. Петруха Цапай, герой этой повести, — в известном смысле эволюция образа Креня. Вернее сказать, ожесточенность Петрухи — это Афонькина ожесточенность, доведенная до крайности. Однажды Цапай попал в неволю из-за непокорности своего характера, встав на защиту справедливости. Неволя и ожесточила его, убила в нем все человеческое. Цапай стал мстить людям. Это тоже протест против судьбы, против торжества несправедливости, против неустроенности мира. Протест более озлобленный и сильный, чем у Креня, но тоже стихийный, идущий изнутри униженной души. Души большой и свободолюбивой, но безнадежно надломленной. Тут о гуманизме, прощении, милости, даже о боге не может и речи быть. Цапай — еретик, грабящий церковь, разбойник без всяких нравственных ограничений и принципов.
Образ Цапая, по сравнению с образом Креня, менее сложен и богат. Это как бы выпрямленный характер Афоньки. Пожалуй, ближе к Креню стоит другой персонаж повести — Дмитрий Ваган, тоже лесной человек, с известной долей религиозности (вообще для героев Чапыгина характерна даже не собственно вера, а уважение, почитание этой веры в других), но без огонька. Истинный смысл и ценность характера Цапая читатель понимает именно из отношений к нему Вагана. Только Ваган может унять Петруху, его разбойничий и неуемный нрав, только он может избавить от Цапая людей. По силе только Ваган и может сравниться с Петрухой. Ваган «усмиряет» Петруху, выступив на стороне тех, кто ненавистен и ему самому, но затем отказывается от награды за поимку «зверя» и, назвав себя предателем, кончает самоубийством. Тем самым он оправдал в какой-то степени действия Цапая, понял его трагедию, присоединился к его протесту.
Образ Креня в образах Вагана и Цапая оказался, условно говоря, разложенным надвое. Крень находит оправдание своим поступкам, видит смысл в своей борьбе. Цапай и Ваган принуждены социальными условиями поступить наперекор своей натуре. Их трагедия еще страшнее. А. Чапыгин видел в народе, в крестьянах огромную силу, способную совершить многое, но не знающую себе достойного применения. Поэтому и протест его героев — это бунт стихии, карающей и виновных и правых.
Исследуя народный характер на материале северной деревни, ее прошлого,. Чапыгин постепенно приходит к изображению характеров и конфликтов, которые все более открыто приобретают социальную окраску. Особо выделяется рассказ Чапыгина «Бегун» (1916), где социальные противоречия русской деревни выражены прямо, поставлены в самый центр авторского внимания.
Главным достоинством дореволюционной прозы А. Чапыгина является то, что в приниженной тягостями жизни душе крестьянина, героя из народа писатель увидел, открыл протестующие начала, жизнеутверждающие, жизнестойкие ростки, которые с трудом, но пробиваются сквозь, мрак предрассудков, невежества и дикости. А. Чапыгин не уставал искать в народных характерах эти ростки, светлые стремления, находил их и освещал огнем своего таланта. Тогда чем-то здоровым, вечным, непреходящим веяло от героев его произведений. В поиске, утверждении и отстаивании этого светлого и заключен основной пафос творчества А. Чапыгина.
После Октябрьской революции А. Чапыгин поглощен работой над историческими сюжетами. Главное его произведение — «Разин Степан», романы. О. Форш, Ю. Тынянова и других положили начало советского исторического романа. Работая над образом вожака крестьянского движения, А. Чапыгин продолжает развивать в его характере те черты, которые он открыл в героях ранних своих произведений. Характер Степана как бы вбирает в себя качества стихийных натур, какими были и Крень, и Цапай, и Ваган, и другие герои А. Чапыгина.
Но и рассказы писателя в тот период, как правило, значительны по содержанию, в них А. Чапыгин продолжает решать проблемы, мучавшие его еще до революции, разрабатывать темы, затронутые ранее. Многие рассказы так или иначе связаны с деревней, ее прошлым, настоящим и будущим. Порой деревенская тема проходит вторым планом.
Судьба деревенского жителя в городе — традиционный для крестьянской прозы сюжет. Неудивительно, что А. Чапыгин очень часто обращается к нему. Один из героев рассказа «Строитель» (1919) — «краснощекий, широкоплечий Петруха, платье которого еще пахло деревней». Персонаж «не первой величины» в рассказе, однако его судьба прочерчена тоньше, острее, взволнованнее, чем все остальные сюжетные коллизии. Он не бог весть как умен, этот Петруха. Но в нем живет, бурлит завидная жажда к познанию, он любознателен и пытлив. Мудрость жизни он черпает из книг, из разговоров с рабочими. Петруха — не революционер, не будущий потрясатель мира, но вместе с тем читатель является свидетелем того, как его сознание проясняется, взгляд на вещи становится осмысленным и трезвым. Петруха внешне ленив, и леность его кажется вызовом, протестом против своего непосредственного угнетателя — хозяина-капиталиста. Это образ пробуждающегося к общественной жизни деревенского жителя. Знаменательно, что «толчком» к пробуждению стал город, коллектив рабочих людей. Таким образом, видим, что после революции А. Чапыгин — не сразу, правда, — отходит от позиции негативного отношения к городу, так характерного для дооктябрьского творчества всей группы крестьянских писателей, антиурбанистические мотивы постепенно утихают...
Героине рассказа «Насельница» (1924) присущи черты, которыми писатель наделяет героев многих своих «лесных» новелл, написанных до революции: замкнутость, умственная нерасторопность, скупое проявление чувств. Но в отличие «от нелюдимых» героев дооктябрьских чапыгинских произведений, которые бегут, как, например, Афонька Крень, от мира, насельница тянется к людям в поисках новой правды, Только в людском мире по-настоящему проявляется богатство ее натуры, находят применение ее внутренние силы. Это произведение свидетельствует о том, что произошли изменения в мировосприятии самого автора. В нем укрепилась вера в полый мир и новых людей, поэтому и конфликт его произведений переместился: теперь его герои не чуждаются мира, не бегут от людей, а наоборот, ищут путей к этому миру и, найдя их, обретают свободу.
Наступление новой правды писатель связывает с событиями, рожденными социалистической революцией. Герой рассказа «У границы» (1925) крестьянин Иван Рыжий поддерживает красноармейцев, подвергая себя смертельной опасности. С ними, освободителями, он добровольно связывает свое будущее. Несмотря на тяжкое положение и красноармейцев, и крестьян (Иван тайком от жены делится с бойцами последним куском хлеба), в рассказе нет и намека на безысходность и пессимизм. Сквозь вынужденные смерти, сквозь пороховой дым, нужду и тяжесть забот о куске хлеба уже пробиваются ростки новой правды, дышит свобода, которую ждали и Крень, и Цапай, и другие чапыгинские герои. Выполненные в чистой реалистической манере, не затемненной сложной символикой, которой иногда писатель злоупотреблял, рассказ обладает большой силой убедительности.
Сильна, непоколебима и у самого А. Чапыгина вера в конечное торжество новой правды: «... знаю и верю я — новые люди и новая правда переменит лицо древней Руси».
Эта вера родилась в писателе давно, она жила в нем, не угасая, постоянно. Не приукрашивая действительности, не сторонясь темных и страшных истин крестьянской жизни, не идеализируя своих героев, А. Чапыгин неустанно искал в деревенских характерах крупицы здорового и светлого, которые должны, по его мнению, в будущем стать духовной основой людей нового мира.
Л-ра: Север. – 1970. – № 8. – С. 111-116.
Критика
