Игра в метаромане Джонатана С. Фоера «Полная иллюминация»
Е. Н. Михайленко
Данная статья посвящена исследованию метаромана молодого американского прозаика Джонатана Сафрана Фоера «Полная иллюминация» (2002). Предметом внимания в статье является литературная игра, возникающая из взаимодействия между вымыслом и внетекстовой реальностью, а также из взаимоотношений между подлинным автором произведения и персонажами-писателями, создающими текст внутри текста. Автор приходит к выводу о том, что постмодернистская модель метаромана с ее заведомой игровой условностью использована в романе для утверждения традиционных гуманистических ценностей, связанных с самоутверждением личности и обретением ею устойчивых духовных ориентиров. Постмодернистский тезис о размывании границ между текстом и реальностью подвергается пересмотру и опровергается под влиянием нравственного опыта, пережитого героем.
Таким образом, «Полная иллюминация» предстает оригинальным образцом синтеза разнонаправленных тенденций современной культуры.
The article is devoted to the research of metafictional work Everything Is Illuminated: A Novel (2002) by young american novelist Jonathan Safran Foer. The issue is literary play caused by relationship between fiction and extra-textual reality as well as relationship between the novel's actual author and the narrators who create the text in a text. The author concludes that the postmodern metafictional model with its notorious gaming convention used in the novel to approve traditional humanistic values associated with the self-assertion of the individual and the attainment of its stable spiritual guidance. Postmodern thesis of blurring the boundaries between text and reality is reviewed and refuted under the influence of moral experience a hero got. Thus, the "Everything Is Illuminated: A Novel" is an original model of the synthesis of divergent trends of modern culture.
Ключевые слова: постмодернистская литература, метароман, нарратив, вымысел vs реальность, литературная игра.
Keywords: postmodern literature, metafiction, narrative, fiction vs reality, literary play.
Роман молодого американского прозаика Джонатана Сафрана Фоера «Полная иллюминация» [1] можно с полным основанием считать метароманом. Этот тип повествования получает распространение в западной литературе со второй половины ХХ столетия (по преимуществу в постмодернистской литературе) благодаря тенденции к проникновению в традиционную «литературу вымысла» авторского теоретизирования по поводу процесса написания текста, статуса вымышленного мира по отношению к реальности и пр. Один из первых исследователей этой литературной формы, Патриция Во (Patricia Waugh), предложила определение, ставшее общепринятым в современном западном литературоведении: «Метароман – термин, применяемый к художественным произведениям, которые сознательно и систематически декларируют свой статус артефакта с тем, чтобы поставить вопросы, касающиеся взаимоотношений между вымыслом и реальностью» [2].
Метароман отличает, прежде всего, демонстративная обнаженность структуры, когда текст создается на глазах читателя и комментирует сам себя. В своей ставшей уже классической монографии о русском постмодернизме М. Н. Липовецкий отмечает, что метароман посягает «на сам статус fiction – на такие “нормы”, как самодовлеющий характер построенного в произведении мира, или как внеположность автора этому миру» [3]. Художественный мир лишается эффекта достоверности, «разгерметизируется», и читатель вовлекается в заведомо условное пространство литературной игры. Метароман, таким образом, можно определять как игровую литературную модель.
По Липовецкому, «характерным порождением игрового принципа становится появление на страницах текста собственно автора-творца (вернее, его двойника), нередко подчеркнуто отождествленного с биографическим автором» [4]. Именно этот вид игры обнаруживается на первых же страницах «Полной иллюминации». Рассказчик, молодой украинец Алекс Перчов, представляясь читателям, сообщает: «Я был произведен на свет в 1977, в один год с героем этой истории» [5]. Этим героем оказывается не кто иной, как Джонатан Сафран Фоер (речь, разумеется, не о самом Фоере, а о его романном alter-ego Джонатане. Условимся называть их так, чтобы избежать путаницы между персонажем метаромана и его автором). Так «автор-демиург, по традиционным условиям игры находящийся за пределами текста и творящий игровой порядок, пересекает границу, входит в свой текст и превращается в один из объектов игры» [6]. Этот характерный для постмодернистской поэтики игровой прием призван обозначить отсутствие той последней инстанции, которая расставляет точки над i, – авторского упорядочивающего начала.
Повествование обладает сложной структурой, включающей три уровня. Алекс и Джонатан предстают одновременно и героями, и авторами романа, который они пишут совместно и главами которого обмениваются (два уровня), третий представлен письмами Алекса Джонатану, содержащими комментарии к обоим повествованиям. Главы Алекса содержат отчет о недавнем совместном путешествии по Украине: Алекс и его дед в качестве гида и водителя семейной турфирмы сопровождали американского еврея Джонатана в поездке по исторической родине в поисках женщины, когда-то спасшей от нацистов деда Джонатана. В главах Джонатана воспроизводится в мифологизированной и карнавализованной форме (отсылающей к хрестоматийным романам Маркеса и Павича) история его предков с конца XVIII в. до Холокоста. Две сюжетные линии сходятся, формируя поэтизированный образ еврейского мира от истоков до гибели и посмертного существования в памяти потомков.
Скрепляющие всю конструкцию метаромана письма Алекса Джонатану не просто комментируют истории, рассказанные в двух романных линиях, но содержат рефлексию по поводу личностей авторов-героев, их общего творческого процесса и писательства как такового. Так, в метаромане поднимается целый ряд проблем, связанных с творческим актом: отбор материала, взаимоотношения между текстом и реальностью, жизненной правдой и вымыслом. Фоер, не обнаруживающий себя в тексте напрямую, заставляет решать эти проблемы своего романного двойника и его напарника.
Из писем Алекса становится ясно, что, отправляя написанные им главы Джонатану, он получает в скрытых от читателя ответных письмах замечания от соавтора и одновременно героя его истории. Замечания Джонатана носят в основном характер стилистической правки, но встречаются и просьбы (просьбы персонажа автору!) избавить историю от «нефотогеничных» подробностей, касающихся Джонатана, а также от слишком личных сведений о его близких. Алекс вносит предложенные правки, но на правах автора-творца соглашается не со всеми претензиями к его детищу, отстаивая правду факта: «В отношении того, как ты распорядился, чтобы я удалил секцию, где ты рассказываешь про свою бабушку, я должен сказать, что это невозможно» [7].
В свою очередь, читая присланные ему главы Джонатана, Алекс также зачастую критически высказывается по поводу написанного соавтором. Он не является персонажем истории Джонатана и комментирует ее преимущественно с позиции наивного – на первый взгляд – читателя. Его не устраивают, в основном, «несчастливые» коллизии, и он просит Джонатана «вмешаться»: «пожалуйста, позволь Брод быть счастливой» [8]. Так простодушная театральная публика былых времен требовала от постановщика и актеров свадьбы Ромео и Джульетты вместо их гибели. В то же время Алекс, озадаченный тем, что они с Джонатаном «кочуют вокруг правды» [9], задается вопросом, допустимо ли фантазировать, если речь идет о действительно произошедшем.
В целом рефлексия Алекса по поводу репрезентации жизненной правды в литературном произведении приводит его к следующим выводам. Во-первых, он хочет верить в то, что текст, «наложенный поверх» уже случившегося события, дает возможность заново и иначе «прожить» пройденный этап жизни: «Писание дает нам вторые шансы...» [10]. Во-вторых, почувствовав полноту власти писателя-демиурга над реальностью, Алекс видит его задачу в том, чтобы, сделав рассказ «высокопробнее жизни» [11], возвысить реальное до идеального: «Я не думаю, что есть пределы тому, какой великолепной мы могли бы заставить казаться жизнь» [12]. Однако конечной целью писателя, по мнению Алекса, должна быть не только эстетически совершенная, но и оправданная этически картина жизни: «Я никогда бы не приказал тебе написать рассказ в полном соответствии с действительностью, но я приказал бы тебе сделать этот рассказ исполненным веры» [13]. По сути, Фоер заставляет своего наивного и незадачливого героя сформулировать базовые принципы гуманистической культуры с ее единством истины, добра и красоты – за вычетом, впрочем, истины. В рассказе Джонатана Алекса коробит именно вопиющая алогичность и жестокость жизненной правды, ассоциирующейся в его представлении со злом: «У нас есть такие возможности делать добро, но ты снова и снова настаиваешь на зле» [14].
Позволяя своим героям до поры до времени чувствовать себя полновластными хозяевами в их текстах-мирах, в своей литературной игре Фоер подводит Алекса к осознанию четких границ между реальностью и текстом. Важный урок, который выносит Алекс из путешествия по Украине, состоит в том, что прошлое с его подчас трагическими ошибками невозможно переписать заново. Оно – осуществленная реальность, которую не отменить. «Все есть так, как есть, потому что все было так, как было» [15].
Тема непоправимого прошлого возникает в романе в связи с образом дедушки Алекса, которому много лет назад пришлось сделать трагический выбор. Выдавший нацистам друга-еврея ради собственного спасения, он всю жизнь молча несет бремя вины и открывается перед своим внуком только в поездке, ставшей для него тягостным, но необходимым возвращением в прошлое. Размышляя над рассказом дедушки, Алекс словно взрослеет на наших глазах и из инфантильного хвастливого юнца превращается в зрелого человека, способного понимать: «Дедушка не плохой человек, Джонатан. Все исполняют плохие поступки. Плохой человек – это тот, кто в них не раскаивается. Дедушка теперь умирает из-за своих» [16].
Алекс понимает и принимает то, чего уже нельзя изменить. Кажется, именно это он имеет в виду, обращаясь в том же письме к Джонатану (или уже к Фоеру? А может, к самой последней инстанции?) от своего и дедушкиного имени: «Я умоляю тебя простить нас и сделать нас лучше, чем мы есть. Сделай нас хорошими» [17]. Именно путешествие и последующий опыт писательства с сопутствующей ему рефлексией позволяют Алексу пройти своеобразную инициацию на пороге взрослой жизни и обрести устойчивые нравственные ориентиры.
В «Полной иллюминации» обнаруживаются, таким образом, черты традиционного романа воспитания, в котором тема становления личности является центральной.
Помимо литературной игры в «Полной иллюминации» обнаруживается еще и лингвистическая, придающая метароману дополнительное измерение. Неисчерпаемым источником комизма является часть текста, написанная от лица Алекса, который самонадеянно уверен в своем превосходном владении английским языком. Русский переводчик романа В. Арканов в предисловии так комментирует манеру Алекса изъясняться: «То он употребляет слова в неверном контексте, то сыпет канцеляризмами, полагая, что этого требует эпистолярный слог, то путает времена, то слишком прямолинейно истолковывает значение идиомы» [18]. Эта захватывающая языковая игра нужна Фоеру не только для того, чтобы уравновесить юмором серьезность романа.
Метароман как постмодернистский тип текста является полигоном для исследования взаимосвязей между языком и внетекстовой реальностью. Это исследование осуществляется преимущественно в русле течений современной философии, базирующихся на признании за языком способности формировать образ реальности. Нарратив плохо владеющего языком рассказчика при всей своей комичности порождает «незапланированные» смыслы и тем самым выстраивает специфический языковой образ мира, содержащий не санкционированные традицией отношения между английским (а в переводе и русским) языком и внетекстовой реальностью.
Таким образом, постмодернистская в своей основе форма метаромана с ее заведомой игровой условностью и общей релятивистской установкой использована Фоером для декларации принципов, позволяющих рассматривать роман в русле классической гуманистической традиции. В этом смысле метароман Фоера предстает уникальным образцом синтеза противостоящих тенденций современной культуры.
Примечания
1. Джонатан Сафран Фоер. Полная иллюминация. М.: Флинта, 2013. Jonathan Safran Foer. Everything Is Illuminated: A Novel. Houghton Mifflin Company. Boston; N. Y., 2002. В дальнейшем все ссылки на текст даются по этим изданиям с указанием страниц переводного и оригинального вариантов романа.
2. Metafiction is a term given to fictional writing which self-consciously and systematically draws attention to its status as an artefact in order to pose questions about the relationship between fiction and reality // P. Waugh Metafiction: The theory and practice of self-conscious fiction. L., N.-Y., Methuen, 1984. P. 2.
3. Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997. С. 54.
4. Там же. С. 21.
5. С. 8. I was sired in 1977, the same year as the hero of this story. P. 1.
6. Липовецкий М. Н. Указ. соч. С. 21.
7. С. 231. I have only one remark about your remarks about my writing. With regards for how you ordered me to remove the section where you talk about your grandmother, I must tell you that this is not a possibility. P. 179.
8. С. 186. …please allow Brod to be happy. P. 143.
9. С. 231. …being very nomadic with the truth. P. 179.
10. С. 188. With writing, we have second chances. P. 144.
11. С. 232. ...more premium than life. P. 179.
12. С. 232. I do not think that there are any limits to how excellent we could make life seem. P. 180.
13. С. 307. I would never command you to write a story that is as it occurred in the actual, but I would command you to make your story faithful. P. 240.
14. С. 307. We have such chances to do good, and yet again and again you insist on evil. P. 240.
15. С. 189. Everything is the way it is because everything was the way it was. P. 145.
16. С. 189. Grandfather is not a bad person, Jonathan. Everyone performs bad actions. A bad person is someone who does not lament his bad actions. Grandfather is now dying because of his. P. 145.
17. С. 189. I beseech you to forgive us, and to make us better than we are. Make us good. P. 145.
18. Арканов В. Вместо предисловия // Джонатан Сафран Фоер. Полная иллюминация. М.: Флинта, 2013. С. 4.
Л-ра: Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. – 2014. – С. 47-50.
Твори
Критика
