Мария Галина
Признание, что оно значит лично для Вас?
Признание бывает разное – литературным сообществом, читателями, критиками… Отечественным литературным сообществом, зарубежным. Часто эти виды признания не совпадают. Я не имею ничего против признания, потому что известным авторам в этой жизни выпадают приятные бонусы – конференции, представительские поездки, гонорары. Но у признания «системой», сообществом есть оборотная сторона, ты в эту систему встраиваешься и представляешь уже не себя, а некую «группу писателей». Есть ситуации, когда по причинам чисто этического характера к такой группе лучше не примыкать и представлять только себя самого/саму. Но мне очень приятно, когда симпатичные мне люди пишут хорошо о моих книгах. И когда читатели пишут, тоже. В общем, самое адекватное признание – это признание людей, чье мнение для тебя что-то значит. Но вообще, когда меня хвалят, я испытываю некоторую неловкость, словно я самозванец какой-то. Наверное потому, что когда текст отчуждается от тебя, когда он написан, он больше не имеет к тебе никакого отношения. А хвалят тебя. Хм…
Какие книги и авторы оказали значительное влияние на формирование Вашего мировоззрения?
Я в детстве и юности так много читала, что уже и трудно сказать, но вообще на формирование личности часто оказывают влияние плохие или вторичные книги, потому что в детстве именно они кажутся понятными, а сложные – скучными. Потом именно плохие или вторичные книги обычно, скажем так «учат хорошему», а сложные показывают мир во всей его полноте. Вообще человек меняется и мировоззрение его меняется, и сейчас как мне кажется, я умнее, чем была раньше. Но книги тут не причем, это вопрос опыта и наблюдения.
Под влиянием каких эмоций Вы находитесь в момент творения? На что похоже это состояние?
Творение – слишком уж пышное слово. Я такой автор-многостаночник, и если говорить о стихах, то когда пишешь, движут не эмоции, а некое смутное ощущение, гештальт, а если говорить о прозе, то это работа надолго, и тут эмоции самые разные, от раздражения и ужаса, когда не катит, до чисто физического удовольствия, что все наконец получается. Но, наверно, литературу от других профессий отличает то, что автор может сам генерировать эмоции, в зависимости от того, что он пишет в данную минуту – то есть, печалится, когда надо написать печальный фрагмент, боится – если страшный, веселится – если веселый. Без такого умения искусственно управлять эмоциями, по-моему, нельзя написать книгу, которая как-то затронет читателя.
Что такое страх и как его преодолеть?
Страх - очень сильная эмоция, недаром на его эксплуатации построена целая индустрия, хоррор-фильмы, хоррор-книги и так далее. Именно поэтому страх – один из самых действенных инструментов манипуляции. Дело в том, что страх – очень древнее чувство, это один из защитных механизмов, выработанных эволюцией, и бесстрашные люди не так уж часто встречаются. Но именно понимая, что это природный, защитный механизм, нужно взвешивать и оценивать ситуацию, как бы не беря его в расчет. Но это очень трудно, а иногда и просто невозможно. Особенно трудно справиться со слепой панической атакой – но если знаешь, что это слепая паническая атака, если отдаешь себе отчет, что это слепая паническая атака, уже делается немного легче. То есть как-то помогает рефлексия, если тут вообще что-то способно помочь.
Чего по Вашему мнению не хватает современному человеку?
Я бы сказала, близости с природой, понимания природы – если речь идет о городском человеке, который природу с одной стороны идеализирует, с другой – брезгует ею, не доверяет ей... Но вообще современный человек, если говорить о человеке европейском, живет в гораздо лучших условиях, чем его предки, и только обрушение в социальную катастрофу, увы, помогает понять, что на самом деле обычная жизнь, обычный быт у нас очень облегчены... А мы не замечали и не ценили.
Продолжите фразу: «Чтобы стать великим писателем нужно ...»?
Ну вот ума не приложу. Надо бы сказать, много работать, так и бездарности работают. Но я бы сказала, нужно быть графоманом, то есть, не зависеть от чужих установок, от чужого мнения. Умеренность и аккуратность писателю вредит, нужно быть немножко психом. Или не немножко. Но нужно еще и иметь ману, удачу. Наверное, есть какие-то совершенно гениальные писатели-неудачники, которым отказали все издательства, не заметили критики, и они так и умерли, великие, но никому не известные, непризнанные, и рукописи их гниют на помойке.
Что нового и интересного вы открыли для себя в последнее время?
Я открыла для себя современную украинскую литературу, которой стала плотно заниматься последние два года. Я всегда была связана с Украиной, но воспринимала это как данность, а теперь у меня к Украине эмоциональное отношение, очень сильное, и это такая болезненная, пристрастная и внимательная любовь, по сравнению с этим все остальное как-то неважно.
Самое яркое воспоминание детства?
В детстве, поскольку сам человек очень маленький, все вокруг очень большое и как бы одинаково значимое. И он живет в таком длящемся мгновении, без прошлого и будущего, и в этом смысле важно, чтобы у ребенка была такая волшебная страна, которую он может притащить с собой во взрослую жизнь, что-то такое, только его. Я помню детство как такую череду остановившихся кадров фильма, ну вот как наливаются вишни, например, постепенно становятся похожи на такие елочные игрушки, просвечивают на солнце… какие-то мелочи. Ну и какие-то детские обиды, неловкие моменты тоже именно поэтому остаются на всю жизнь, не хочется вспоминать, ну их.
Куда бы Вы отправились за прекрасным?
К морю или в Карпаты. Но если откровенно, там, где хорошо, работать совсем не хочется. Лучше всего работается осенью, когда за окном тоска, вид из окна на соседнюю пятиэтажку и три мусорных бака, темнеет рано и все привычное под рукой. Когда пишешь что-то относительно большое по объему, очень много значит рутина. Чтобы не отвлекаться на новое и непривычное.