Единственный и лучший путь – любовь к детям
А.В. Бобырь
Иван Александрович Гончаров, отличавшийся скромностью и даже скрытностью, не любил шумных юбилеев. Когда в
В год 175-летия со дня рождения классика русской литературы мы не только признательны и благодарны за упоительные часы чтения его произведений, но и пытаемся глазами писателя посмотреть на нашу жизнь, использовать его опыт, спроецировать его мысли на конец XX столетия. Талант И.А. Гончарова дает нам такую возможность. Автор своеобразной трилогии романов — «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» — сделал важные обобщения, создал такие социальные типы, которые помогли росту самосознания русского общества и до сих пор помогают современнику.
В своих произведениях И.А. Гончаров отражал те жизненные пласты и явления, которые знал досконально. Не удивительно, что его творчество в значительной степени автобиографично. По воспоминая ниям А.Ф. Кони, писатель утверждал: «...я писал свою жизнь и то, что к ней пристало» (И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 239).
По сравнению с другими литераторами И.А. Гончаров описывал жизнь своих героев наиболее полно. В «Обломове» например, судьба героя прослеживается с того времени, когда он начинает помнить себя, до самой смерти. Писатель уделил значительное внимание началам, истокам формирования характера, его воспитанию, образованию, окружению, домашней атмосфере. Первые годы жизни персонажей, очень важны, так как в них — многие причины поступков взрослых людей, исток их характеров. Отсюда и пристальный интерес к проблемам воспитания и образования. Писатель был близок к революционным демократам. Он признавался, что период сближения с В.Г. Белинским в 40-е гг., разделял мысли критика о свободе крестьян, о вреде всякого рода притеснений, о мерах к просвещению общества и народа.
Служа цензором в Министерстве народного просвещения, И.А. Гончаров познакомился с министрами и многими чиновниками этого учреждения (А.В. Головин, А.С. Норов, Е.В. Путятин, И.П. Корнилов, А.С. Воронов, Е.М. Феоктистов) и даже делился с ними своими мыслями и соображениями. Так, например, в 60-е гг. писатель с сочувствием отнесся к проекту обязательного обучения народа известного педагога А.С. Воронова. И хотя вороновский проект не вызывал поддержки и одобрения в высших правительственных сферах, И.А. Гончаров высказывался «за сообщение народу возможно большего количества реальных и технических знаний, столь необходимых для сколько-нибудь сносного его существования».
Писателя интересовало: кто будет обучать народ? По призванию ли придут учителя в школу? У слушательниц Высших педагогических женских курсов в Петербурге, с которыми И.А. Гончаров встретился осенью
Жизненный и творческий путь И.А. Гончарова позволяет выявить отношение писателя к миру детства. Сам не имевший детей, он любил их, относился к ним по-отцовски. И не только к племянникам, но и к детям гувернеров, слуг, крестьян. На рождество он устраивал для них елку, под которой для всех лежали подарки. Особенно писатель любил дарить детям книги. С большим удовольствием устраивал с ними совместные читки, особенно басен И.А. Крылова с иллюстрациями А.П. Сапожникова.
В первый же приезд из Петербурга в родной Симбирск летом
А когда в
Об уровне культуры общества И.А. Гончаров судил не только по отношению к женщинам, но и к детям. Он указывал на один из признаков некультурности русской жизни: «У нас ребенка, который упал и плачет, не торопятся поднять».
Делясь мыслями о воспитании детей с Е.А. Никитенко, И.А. Гончаров писал: «А луч явной теплой любви откуда-нибудь да должен падать на детские головки, и как солнечный луч — греть их на заре жизни, не потрясая нерв ранними бурями, давая развиться зародышам телесных, умственных и нравственных сил! Какие же добрые и нежные руки нужны — именно в самом раннем возрасте, — чтоб приготовить из детей не забитых и загнанных трусов или приниженных, оскорбленных, малодушных и фальшивых людей, а настоящих, честных, мужественных, приученных к исполнению всякого долга — мужчин и женщин?!» (Лощиц Ю. И.А. Гончаров. М., 1977. С. 328-329).
Однако социально-политическая обстановка, как видел художник, не готовила детей к исполнению долга, более того, атмосфера царской России середины XIX в. способствовала тому, чтобы из любопытного и подвижного Илюши вырос ленивый и апатичный Обломов. И.А. Гончаров на себе испытал такое влияние. Он взволнованно писал своему корреспонденту: «А вы представьте себе обломовское воспитание, тучу предрассудков, всеобщее растление понятий и нравов, среди которого мы выросли и воспитывались и из которого как из летаргического сна только что просыпается наше общество...» (Собр. соч. М., 1980. Т. 8. С. 285).
Описание жизни в «Сне Обломова» порождает у читателя тревожное ощущение прежде всего потому, что все это видит ребенок. Короткая, но емкая часть романа членится авторскими замечаниями: «смотрит ребенок и наблюдает острым и переимчивым взглядом...»; «а ребенок все смотрел и все наблюдал своим детским, ничего не пропускающим умом»; «ребенок, навострив уши и глаза, страстно впивался, в рассказ». И наконец: «ум и сердце ребенка исполнились всех картин, сцен и нравов этого быта прежде, нежели он увидел первую книгу».
Теперь что-либо изменить, исправить в воспитании ребенка уже поздно. Вина за то, по мнению писателя, в первую очередь падала на родителей Ильи, для которых главное — здоровье, сытость, благополучие и в конце концов его обывательское счастье. Труд считали они тягостью, удалом бедняков. Родители «не торопились объяснять ребенку значения жизни и приготовлять его к ней, как к чему-то мудреному и нешуточному; не томили его над книгами, которые рождают в голове тьму вопросов, а вопросы гложут ум и сердце и сокращают жизнь» (Собр. соч. М., 1979. Т. 4. С. 125). Таким образом, атмосфера сна поглотила Илью Ильича еще в детстве.
О губительном влиянии сонного российского царства И. А. Гончаров писал еще в романе «Обыкновенная история». «Что это ты, мой дружок, как заспался...» — обеспокоенно говорит Анна Павловна Адуева своему сыну. Но ведь она сама, не ведая того, усыпляла Александра своей любовью, заботами о единственном чаде, тем, что отводила от него неприятности и угрозы. И вырос Александр Адуев мечтателем и романтиком, оторванным от жизни, от народа. «О горе, слезах, бедствиях, — писал И. А. Гончаров, — он знал только по слуху, как знают о какой-нибудь заразе, которая не обнаружилась, но глухо где-то таится в народе» (Собр. соч. М., 1977. Т. 1. С. 40).
Однако ответственность за воспитание И. А. Гончаров возлагал не только на слабые женские плечи. Кроме слепой материнской любви к сыну писатель учитывал замкнутость и ограниченность деревенского мирка Анны Павловны. Прежде всего Адуева — мать, в этом ее слабость, в этом ее сила. К матери, материнству И. А. Гончаров относился с почтительным уважением. Писатель нежно любил свою мать, которая, рано оставшись вдовою, сумела вырастить, воспитать и выучить двух сыновей и двух дочерей. Она любила детей не сентиментальной, «животной» любовью, а умно — взыскательно, без потакания капризам, не пропускала без замечания или наказания ни одной их шалости, особенно если в шалости крылось зерно будущего порока.
В письме к брату Николаю Иван Александрович с гордостью отметил, что она была решительно умнее всех женщин, каких он знал. В матери своей писатель видел воплощение лучших черт русских женщин. Не случайно в образе Татьяны Марковны Бережковой из романа «Обрыв», к которой И.А. Гончаров относился с явной симпатией, угадываются черты Авдотьи Матвеевны Гончаровой.
После смерти матери И. А. Гончаров писал сестре — А. А. Кирмаловой: «...ни о ком у меня мысль так не светла, воспоминание так не свято, как о ней» (Литературное наследство. М., 1977. Т. 87. С. 20—21).
Роль матери в воспитании человека, по мнению писателя, первостепенна, огромна. Эта роль поглощает всю женщину. Мать — и нянька, и гувернер, и лекарь, и учитель. Она «одна может только морально создать людей вторично, как создала их материально, и эта подготовка людей начинается с колыбели и кончается у порога возмужалости».
И. А. Гончарову казалось противоестественным, когда девушка избегала обязанностей матери и жены семейства. И дело не только в том положении, которое женщина занимала в середине XIX в. Иван Александрович не ограничивал ее роль в обществе одним материнством. Он лишь отстаивал главенствующее значение материнства на определенном этапе жизни. К тому же писатель утверждал, что материнские обязанности «не мешают и другому призванию, даже дают ему больше жизни...» (Собр. соч. М., 1980. Т. 8. С. 291).
Свои мысли о будущей женщине — общественнице и просветительнице И.А. Гончаров выразил в романе «Обломов» устами Штольца: «Вдали ему опять улыбался новый образ, не эгоистки Ольги, не страстно любящей жены, не матери-няньки, увядающей потом в бесцветной, никому не нужной жизни, а что-то другое, высокое, почти небывалое... Ему грезилась мать — созидательница и участница нравственной и общественной жизни целого и счастливого поколения» (Собр. соч. М., 1979. Т. 4. С. 461).
Рядом с образом матери в сознании И.А. Гончарова находилась и няня. С большой теплотой вспоминал он о своей Аннушке — «самоотверженном существе», женщине с кристально чистой душой ребенка, полной до краев любовью к детям. И с горечью замечал, что много таких жизней проходит незамеченными и неоцененными. Сам же писатель, приезжая в Симбирск, всегда старался увидеться со старой няней, которая жила в деревне у его сестры — А.А. Музалевской.
И.А. Гончаров подчеркивал, что мать и няня дают ребенку первые уроки русского языка, который изначально способствует патриотическому воспитанию человека: сначала кормилица со своими «агушками» и другими междометиями, затем нянька с прибаутками и сказками, а потом уже деревенские ребятишки и школьные товарищи. «Стало быть, — заключал писатель, — язык, а с ним русскую жизнь, всасывают с молоком матери — учатся и играют в детстве по-русски, зреют, мужают и приносят пользу по-русски. Он то же для человека, что родной воздух!» (Литературное наследство. М., 1977. Т. 87. С. 15).
В романе «Обыкновенная история» есть пронизанное щемящей грустью лирическое авторское отступление о матери, расстающейся со взрослым сыном. Оно почему-то не используется в хрестоматиях. А ведь этот внутренний монолог стоит в ряду поэтических шедевров Н. В. Гоголя, И.С. Тургенева, Н. А. Некрасова, М. Горького, А. А. Фадеева. Вспомним его: «Бедная мать! Вот тебе и награда за твою любовь! Того ли ожидала ты? В том-то и дело, что: матери не ожидают наград. Мать любит без толку и без разбору. Велики вы, славны, красивы, горды, переходит имя ваше из уст в уста, гремят ваши дела по свету — голова старушки трясется от радости, она плачет, смеется, молится долго и жарко. А сынок большею частью и не думает поделиться славой с родительницей. Нищи ли вы духом и умом, отметила ли вас природа клеймом безобразия, точит ли жало недуга ваше сердце или тело, наконец, отталкивают вас от себя люди и нет, вам места между ними — тем более места в сердце матери. Она сильнее прижимает к груди уродливое, неудавшееся чадо и молится еще долее и жарче» (Собр. соч. М., 1977. Т. 1. С. 40).
И. А. Гончарову приятно было услышать от учителя словесности женской гимназии Н. И. Барсова, что его ученицы заучивали этот отрывок романа наизусть, писали под диктовку.
И потому грустно было видеть, как со своих рук родители передавали детей учителям, определяли их в учебные заведения. У И. А. Гончарова об этом остались тяжелые воспоминания. Даже на склоне лет, когда детство чаще всего идеализируется, писатель говорил: «Мое воспитание относится к той эпохе, когда... секли не только мужиков, но и маленьких господ» (Рыбасов А. И. А. Гончаров. М., 1957. С. 10).
Лишь в раннем возрасте, после кратковременного пребывания в одном симбирском пансионе, где учительница за огрехи в чистописании стегала ребят ремнем по пальцам, маленькому Ивану Гончарову посчастливилось попасть на два года в пансион молодого батюшки Федора — Федора Степановича Троицкого, который находился в богатом заволжском селе Репьевка.
Кроме выполнения своих церковных обязанностей отец Федор интересовался светскими науками, много читал, знал иностранные языки. Детям передавал знания не только из учебников, развивал в них любовь к литературе, читал отрывки из сочинений лучших писателей, объяснял непонятные для воспитанников места. В пансионе юный Иван Гончаров познакомился с творчеством Г. Р. Державина, М. В. Ломоносова, И.М. Хераскова, Д. И. Фонвизина, с прозой Н. М. Карамзина. А прочитанные книги о путешествиях Дж. Кука, Н. А. Крашенинникова пробудили тягу к дальним странам, которые он увидел во время кругосветного путешествия на фрегате «Паллада» в 1852-1855 гг.
Но уже в
Атмосфера казармы, рутина в обучении больше всего угнетали юного Ивана Гончарова. Занимался он посредственно, его привлекали только уроки русской словесности, истории, географии. К тому же и преподаватели смотрели на него как на необтесанного провинциала. Впоследствии И.А. Гончаров с горечью вспоминал: «Мы кисли там восемь лет, восемь лучших лет, без дела!» (Утевский Л. С. Жизнь Гончарова. М., 1931. С. 20). Перспектива стать купцом не прельщала И. А. Гончарова. Поэтому он с большой радостью узнал о решении матери забрать его из училища. К тому же мать будущего писателя подала в Симбирский магистрат просьбу об увольнении младшего сына из купеческого звания. Это давало возможность поступить в университет.
Не удивительно, что и в произведениях И.А. Гончарова учителя, как русские, так и иностранные, изображены ограниченными, недалекими, тупыми. В воспитании и образовании детей они приносили больше вреда, чем пользы. Вместо систематических знаний их воспитанники получали разрозненные, фрагментарные сведения из разных наук. Поэтому дети не были готовы к жизни, к деятельности, к борьбе. Более того, они боялись жизни.
Подобных учителей И.А. Гончаров сатирически изобразил в романе «Обыкновенная история», рассказав о детстве и юности Юлии Тафаевой. Когда родители Юлии отказались от воспитания, положились во всем на учителей (как часто подобное встречалось и в XX в.), к делу приступил «классический триумвират педагогов, которые... являются воспринять на свое попечение юный ум, открыть ему всех вещей действа и причины, расторгнуть завесу прошедшего и показать, что под нами, над нами, что в самих нас — трудная обязанность!» (Собр. соч. М., 1977. Т. 1, С. 225).
Юлию учили француз Пуле, немец Шмидт и русский учитель Иван Иванович. Пуле, собственно, делать было нечего, потому что благодаря гувернантке девочка «болтала» по-французски, писала и читала почти без ошибок. А курс французской литературы, вместившийся в тоненькой тетрадке учителя, она выучила наизусть через два месяца, а забыла через два дня. Правда, кое-что из истории взаимоотношений Вулкана, Марса и Венеры она запомнила. Знакомство с новой школой французской литературы усилило тлетворное влияние на юную душу.
По сравнению с французом немец Шмидт выглядел целомудренным. В основном он занимался грамматикой. Когда ему напомнили, что есть еще и литература, тогда он нашел пять книг в шкафу за сапогами, нюхательным табаком и графином с водкой. Среди этих книг конечно же не было ни Шиллера, ни Гёте. Русский учитель Иван Иванович отличался добросовестностью. Благодаря ему девочка выучила все части речи и, к восторгу учителя, не переводя духу, могла перечислить все местоимения.
И так до 18 лет!
В результате, подводил итог такому обучению И. А. Гончаров: «...никакой благородной, здоровой пищи для мысли! Ум начал засыпать...».
Так учились и воспитывались девочки. Обучение мальчиков практически ничем не отличалось. Не случайно И.А. Гончаров заметил, что будущий муж Юлии, встревоженный слухами об образованности невесты, вспомнил, что и он когда-то учился. Но чему? С большим трудом память вырывает из небытия разрозненные сведения. В конце концов Тафаев пришел к утешительной мысли о том, что учат затем, чтобы забыть, «чтоб по глазам только было видно, что учился». Сопоставляя себя с образованной невестой, Тафаев утверждает: «Нет, нас пара!». Автор разделял это мнение.
Сочувственно относился И. А. Гончаров к творчеству тех писателей, которые критически оценивали образование в царской России. В
Конечно, писатель видел не только отрицательные типы российских учителей. За примером ходить недалеко. Старший его брат Николай Александрович Гончаров почти тридцать лет был учителем словесности в Симбирской гимназии. Это был всесторонне образованный человек. И.А. Гончаров высоко ценил его филологические способности и богатство знаний. Николай Александрович Гончаров глубоко и серьезно изучал сложнейшие тексты «Слова о полку Игореве». Не Случайно Д.И. Минаев, один из лучших переводчиков древнерусского письменного памятника, посвятил ему свой перевод (1846). Однажды И. А. Гончаров передал И.С. Тургеневу мнение одного учителя о романе «Дворянское гнездо», подчеркивая свою солидарность с ним. Возможно, что этим учителем был брат писателя. Николай Александрович Гончаров принимал деятельное участие в общественной жизни Симбирска как член комитета карамзинской библиотеки, был организатором ряда симбирских изданий.
После большого пожара в Симбирске вместе с домом Гончаровых сгорела городская библиотека. Н.А. Гончаров хлопотал о возобновлении книжного фонда, просил брата-писателя оказать в этом помощь. И.А. Гончаров переслал в Симбирск около 350 томов книг и примерно столько же периодических изданий. Председатель комитета Симбирской общественной библиотеки в благодарственном письме сообщал писателю, что помещение, предназначенное для хранения присланных книг, будет украшено его именем.
О взглядах Н.А. Гончарова многое говорит и его знакомство с Н.Г. Чернышевским. В
Вероятнее всего, что Н.А. Гончаров и был прототипом образа учителя Леонтия Козлова из романа «Обрыв». Козлов принадлежал к той породе глубокомысленных и рассеянных ученых, которые погружались в книги и ничего, кроме них, не видели. Леонтия больше всего привлекало классическое прошлое. Ум и трудолюбие выделяли его среди соучеников, ему пророчили профессорскую кафедру. Но он видел себя только учителем в провинции. И был доволен такой провинциальной долей. Своему товарищу Райскому он рассказывал: «Вот моя академия... наберется ко мне юности, облепят меня. Я с ними рассматриваю рисунки древних зданий, домов, утвари, — сам черчу, объясняю... что сам знаю, всем делюсь... разве это теперь уже не надо никому?» (Собр. соч. М., 1979. Т. 5. С- 212).
Такая самозабвенность и преданность своему делу, осознание скромной, но столь всегда необходимой работы были симпатичны И. А. Гончарову. Да и какому времени такие деятели народного просвеще ния не были нужны! И о самом И.А. Гончарове нужно вспомнить как об учителе и воспитателе. Под его воздействием формировался будущий поэт А.Г. Майков.
В дом Майковых молодого И. А. Гончарова в конце 30-х гг. рекомендовал В.А. Солоницын, который тогда был наставником мальчиков — Аполлона и Валериана. И.А. Гончаров преподавал отечественную словесность, етику и латинский язык.
К этому времени будущий писатель уже критически относился к романтизму, его увлекали лучшие образцы русской и западноевропейской литературы. Он преклонялся перед А. С. Пушкиным, переводил Гёте и Шиллера.
Такой учитель со своими, оригинальными взглядами и литературными симпатиями не мог не оказать сильного воздействия на юных Майковых. К занятиям с детьми молодой наставник относился вдумчиво и серьезно. Утомительные уроки он заменил увлекательными беседами с неожиданными отвлечениями то в глубины истории, то в сокровищницы искусств.
В приветственном письме А.Г. Майкову на честь его пятидесятилетия стареющий И.А. Гончаров напомнил юбиляру о том, что он — последний из его учителей, оставшихся в живых.
Даже в кругосветном путешествии И.А. Гончаров, обремененный обязанностями секретаря адмирала Е. В. Путятина и напряженной работой над книгой очерков «Фрегат «Паллада», преподавал русскую словесность находящимся на борту корабля гардемаринам (чин, ниже мичмана, в русском дореволюционном флоте. — А. Б.).
Занимаясь обучением и воспитанием, И.А. Гончаров с благодарностью вспоминал своих университетских профессоров — И.Т. Каченовского (русская история и статистика), Н.И. Надеждина (теория изящных искусств, археология), С.П. Шевырева (история иностранной литературы).
Во время учебы на филологическом факультете Московского университета будущий писатель в основном накапливал знания, упивался искусством, оставаясь чуждым духу протеста, который был присущ студентам того же учебного заведения — В.Г. Белинскому, А.И. Герцену, М.Ю. Лермонтову.
В «Воспоминаниях. В университете» (1887) он воспевал «свободу науки», научного мышления, «ученую республику». После девятилетнего пребывания в казенной атмосфере коммерческого училища он наконец-то мог заниматься любимым делом — читать, изучать русскую словесность, зарубежную литературу.
В своих воспоминаниях писатель размышлял о студенческой жизни, о необходимости посещать лекции: «Да и как студенту не посещать лекции? Что же он делает, спросили бы мы, и почему он студент?»
Отстаивал И.А. Гончаров и конспектирование лекционных курсов, считая, что это серьезная и важная для студента работа, требующая умения схватывать общий смысл услышанного и излагать его на бумаге. Писатель убеждал, что «такая умственная гимнастика должна изощрять соображение, развязывать ум и перо!»
Но какими бы приятными ни были воспоминания И.А. Гончарова о годах учебы в Московском университете, отношение писателя к высшей школе, как и к системе просвещения в России вообще, оставалось в основном критическим. В романе «Обыкновенная история» Александр Адуев хочет познакомить дядю с университетскими лекциями, проектами, но Петр Иванович морщится и отмахивается. Все больше и больше открывая в племяннике романтического мечтателя и невежду, он с возмущением спрашивает его: «Да разве вам об этом не читали в университете! Чему же вы там учились?..».
В беседе с учителем Н.И. Барсовым писатель утверждал, что ни гимназия, ни университет не могут окончательно сформировать у молодого поколения миросозерцания. «Образовательное и воспитательное влияние школы на учащихся, — говорил И.А. Гончаров, — у нас мало значительно; школа, средняя и высшая, сообщает у нас лишь агрегат знаний, представляющий нередко полный хаос... У нас учатся в гимназиях и в университетах лишь для прав, для аттестатов и приобретают таковые без большого труда...» (И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С., 150—151).
Вину родителей и учителей он видел в том, что они способствовали развитию в обществе лени и апатии.
Л-ра: Советская педагогика. – 1987. - № 8. – С. 100-105.
Произведения
Критика
