Путь художника
П. Балашов
Первый роман Чарльза Сноу «Смерть под парусом», вышедший в 1932 году, был написан в жанре занимательного детектива. Это была реализация давней мечты стать писателем, проба сил.
Более симптоматичным и обещающим было появление в 1934 году романа «Поиски». Жизненный опыт ученого-исследователя подсказал художнику именно ту тему, которая ему была особенно близка и выношена им, именно то ее драматическое решение, которое определялось жизненными обстоятельствами. По словам Уильяма Купера, одного из английских исследователей творчества Чарльза Сноу, книга «Поиски» упрочила за Сноу славу романиста. Но сам создатель этой книги испытывал известную неудовлетворенность: он совсем по-иному хотел бы написать о судьбах человеческой личности и многообразии ее связей с обществом.
Переиздавая «Поиски» в 1959 году, писатель основательно прошелся по тексту романа и удалил из него все, что уже не соответствовало его новым представлениям о соотношении и характере социальных сил в современном мире. Замечу: сопоставление этих двух вариантов романа позволяет исследователю заглянуть в творческую лабораторию художника и увидеть, в каком направлении эволюционируют его воззрения.
В романе «Поиски», вышедшем у нас и быстро завоевавшем свою читательскую аудиторию, Чарльз Сноу обнаружил, как справедливо отмечала критика, хорошее знание людей. Сноу действительно так же свободно чувствовал себя среди своих персонажей, как математик в мире теорем. Здесь уже обозначилось уменье создавать человеческие характеры с их индивидуальным складом. Как не похожи друг на друга честолюбивый и целеустремленный Артур Майлз, рвущийся ввысь, мечтающий о научной карьере, и его беспечный любвеобильный друг Шерифф, с завидной легкостью создающий обманчивые мифы о своем прошлом и так же легко и вполне сознательно идущий на фальсификацию и подлог. И честный, проницательный Хант, бесконечно несчастливый в своей сердечной привязанности. И так же не схожи своими темпераментами Одри и Рут, ученые мужи Остин, Десмонд, Тремлин, для каждого из которых художник находит приметные и выразительные штрихи.
Роман «Поиски», в частности, примечателен тем, что пробуждает большой интерес к напряженному и поглощающему все умственные силы процессу научного открытия. В книге изображены огромные трудности, встающие на пути подлинного ученого, и радость их преодоления — самая высокая эстетическая радость, которую переживает исследователь, приоткрывая завесу над тайнами мироздания. Чарльз Сноу вполне самостоятелен в раскрытии пафоса и трудностей научного исследования: изыскательская работа физика в этом смысле дала очень много писателю, и ему не было необходимости повторять кого-либо из тех, кто освещал эту тему ранее. Эта сторона книги в наш век больших научных открытий особенно близка читателю.
В образе Майлза писатель, по его признанию, пытался изобразить «истинного ученого-идеалиста, более далекого от политики или прикладной науки, чем мои сверстники или я сам». Для нас, подчеркивал Сноу, это было уже невозможно.
Работа над «Поисками» была важным этапом в становлении реалистического творческого метода писателя, стоявшего на пороге важных художественных открытий. Она непосредственно подводила к новому рубежу: по своим образам, мотивам и поднятым в нем проблемам роман «Поиски» являлся предвестником будущей эпопеи. Писатель мучительно и напряженно искал новую форму, которая дала бы возможность высказать то, что ему хотелось сказать, и сказать по-иному. Зарождалась более широкая и глубокая концепция нового произведения, но контуры его еще были неясны.
В содержательном и интересном интервью, которое Чарльз Сноу дал сотруднику журнала «Обозрение английской литературы», говорится о том, как в итоге мучительных размышлений у него вдруг сложился общий замысел большого полотна. «Неожиданно я увидел, почувствовал или представил себе, назовите как вам угодно, — заявил Сноу, — и внешние контуры романа «Чужие и братья», и внутренний склад его построения, а именно: соотношение или диалектическую взаимосвязь между процессом самоанализа, которым занят Элиот, и тем, что происходит с ним». Это произошло в начале 1935 года. Через два-три года был разработан план всего цикла романов, известных под этим названием.
Эпическая широта замысла «Чужих и братьев» заставляет нас вспомнить «Барсетширские хроники» Энтони Троллопа или монументальную «Сагу о Форсайтах» Джона Голсуорси, хотя тут же приходит мысль, что горизонт автора «Барсетширских хроник» сравнительно узок и что эпопея Чарльза Сноу как художественное явление другой исторической эпохи несет в себе иное содержание, иную систему образов и имеет иную художественную структуру.
Бегство художника «в себя», отрыв его от социальных противоречий эпохи, игнорирование насущных проблем времени в конечном счете чревато для него большими идейными утратами и художественными просчетами. Чем ближе писатель стоит к жизни, стремясь правдиво передать ее стремительное и бурное течение, тем более вероятно, что художественная структура произведения, весь его образный строй не будет вымученной, мертворожденной схемой, а приобретет художественную завершенность и цельность, ту эстетическую значимость, коорая нас так всегда привлекает и убеждает.
Чарльзу Сноу, писателю-реалисту, близко знающему английскую действительность со всеми ее социальными контрастами, эта опасность изоляции от жизни, как нам представляется, не грозила. Все дело было в том, чтобы выработать свой подход и найти емкую форму для выражения пережитого и увиденного.
Художественная структура эпопеи и отдельных ее частей весьма оригинальна. Каждый из романов цикла сюжетно вполне завершен и относительно самостоятелен, и вместе с тем каждый из них — воплощение общего целостного замысла художника, одна из граней в его раскрытии, в стремлении дать широкую картину жизни английского общества, особенно интеллигенции и «верхних» слоев начиная с 1914 года и вплоть до наших дней.
Сквозь весь цикл проходит фигура главного героя Льюиса Элиота, ученого и крупного администратора, от лица которого и ведется повествование. В какой-то мере образ рассказчика — alter ego самого автора, хотя Сноу резонно предостерегает: нельзя абсолютно отождествлять образ героя с ним самим. «Мне думается, что в существе своем, — заявлял Сноу, — Льюис Элиот — это я. Но по поступкам и обстоятельствам своей судьбы он часто оказывается не похож на меня. Однако во всех своих значительных и показательных проявлениях он — это я».
Лирической сердцевиной цикла является та группа романов, в которых наиболее полно раскрыт мир внутренних переживаний главного героя. Его образ мыслей и образ действий здесь изображен крупным планом. К числу романов внутреннего, «непосредственного опыта» относятся известные у нас романы «Пора надежд» (1949) и «Возвращение домой» (1956). К этой центральной группе цикла по замыслу автора относится и заключительный, одиннадцатый роман эпопеи «Завершения» (1970).
Во второй группе романов — романов «опыта наблюдений» — внутренние переживания центрального героя освещены лишь частично и на первый план выступают драматические судьбы других персонажей. Вторая группа романов, непосредственно связанная с первой, включает такие книги, как «Чужие и братья», 1940; «Свет и тьма», 1947; «Наставники», 1951; «Новые люди», 1954; «Совесть богачей», 1958; «Дело», 1960; «Коридоры власти», 1964; «Спящий разум», 1968.
Подобная художественная структура позволила автору сохранить единство всего цикла, ярко запечатлеть духовную эволюцию главного героя и раскрыть многообразие драматических конфликтов, в которые вступают те или иные персонажи романа.
За внешним спокойствием неторопливого рассказчика, с такой обстоятельностью и исчерпывающим знанием повествующего о психологических переживаниях, жизни и быте своих героев, что мы получаем о них ясное и живое представление, — за этим внешним спокойствием всегда ощущается нарастание напряженного конфликта или неотвратимой беды. И это одна из примечательных художественных особенностей цикла «Чужие и братья».
Социально-психологический роман «Пора надежд» — один из наиболее лиричных романов цикла. Его мотивы и сюжетные линии непосредственно продолжает и углубляет роман «Возвращение домой». «Пора надежд» — повествование о детстве и юности Льюиса Элиота, о мечтах среднего англичанина, о стремлении героя «выбиться в люди» и упрочить свою карьеру. Картины детства Льюиса изображены с той теплотой и проникновенностью, которая делает близкими и понятными радости и огорчения мальчика. Выразителен образ матери, женщины гордой и тщеславной, мечтающей о богатой, обеспеченной жизни и глубоко разочарованней в неудачнике-муже, не обладавшем деловой хваткой и потерпевшем закономерное крушение в жестокой конкурентной борьбе. Всю страстную любовь мать переносит на сына. Она ревниво следит за его успехами в школе, питая надежду, что рано или поздно он поднимется на «высоты счастья» и осуществит ее несбывшиеся мечты. С юмором обрисован отец мальчика, стоически воспринимавший удары судьбы и защищавшийся от жизненных невзгод своеобразной клоунадой. Образ самого Льюиса — образ даровитого юноши, настойчивого, целеустремленного, волевого, способного идти на риск, чтобы осуществить свою мечту и получить высшее образование.
Напряженно и драматично развиваются личные отношения Льюиса Элиота с Шейлой Найт в романах «Пора надежд» и «Возвращение домой». В изображении мучительной и неразделенной любви юноши, как и его последующих переживаний, когда Шейла стала его женой, писатель выступает перед нами проницательным психологом. Он тонко рисует изменчивый характер неприкаянной Шейлы, порывистой, непостоянной, холодной и — временами против своей воли — бессмысленно жестокой. При всем том Льюис Элиот с болью переживает утрату Шейлы, решившей уйти из жизни. Он был потрясен ее смертью. Трагедия Шейлы Найт — трагедия неуравновешенного существа, не нашедшего себе места в жизни и остро ощущающего пустоту и бесцельность своего праздного существования. В социальных обстоятельствах усматривает писатель-реалист истоки раздвоения человеческой личности, неприкаянности и изломанности Шейлы Найт. Росшая в тепличной атмосфере пасторского дома, своевольная, Шейла не встречала ни сопротивления, ни ограничений. Причиняя боль другим, она терзалась сама.
Какой ироничной и даже саркастичной может быть интонация рассказчика, показывают хотя бы сцены, в которых изображены встречи героя с отцом Шейлы, мистером Найтом. Большой притворщик и актер, он хитро и умно разыгрывает свою роль пастора человеческих душ: то буквально слабеет на глазах и еле говорит тихим голосом, то мгновенно преображается, самозабвенно и даже самовлюбленно читает свою проповедь громовым голосом. Художник развенчивает утонченный и поистине всеобъемлющий снобизм мистера Найта, поднявшегося на несколько ступеней по социальной лестнице благодаря женитьбе на богатой девушке и ставшего «своим» среди местной знати и церковных сановников. Всю свою хитрость и проницательность мистер Найт обратил на выяснение того, какими путями счастливцы проникают в высший свет. «Здесь он проявлял чудеса пытливости, ловкости и безжалостности», — резюмирует свои наблюдения рассказчик. Писатель очень удачно подчеркивает, как, повторяя одну и ту же фразу, мистер Найт придавал ей разные оттенки, меняя при повторении смысловой акцент. И мистер Найт встает перед нами удивительно живой и неповторимый.
Парадоксально складывалась личная жизнь героя: его восхождение по ступеням служебной лестницы (Элиот занимает во время войны ответственный пост в Уайтхолле, организуя ученых на оборону страны), его успех и полученная возможность влиять на события, о чем он страстно мечтал, находились в дисгармонии с его усилиями создать семейный очаг. Встретив после смерти Шейлы прекрасную Маргарет Дэвидсон и полюбив ее, Льюис Элиот должен был сначала пережить с ней разрыв (в его умолчании о причинах смерти Шейлы Маргарет увидела проявление недоверия к ней), чтобы затем восстановить отношения.
Внутренне драматичные, социально-психологические романы «Пора надежд», «Возвращение домой», пожалуй, содержат самые яркие страницы в духовной эволюции главного героя. Эти романы привлекают не внешней занимательностью интриги, а глубокой обрисовкой человеческих характеров, страстей, жизненных судеб героев, отличным знанием атмосферы и быта как Лондона, так и английской провинции.
В этих двух наиболее лиричных романах изображается трудный путь героя к вершинам успеха. Герой многого достиг, но он знал и неудачи. Он «изведал всю горечь поражения и с тех пор почувствовал себя со всеми теми, кто вначале подавал блестящие надежды и ничего не достиг, ибо силы изменили ему». Вот почему Льюис Элиот с таким горячим участием отнесся к своему великодушному другу Джорджу Пассанту, который доверился склонному к авантюрам Джеку Коутери и попал в беду. Изображению вольнолюбивых мечтаний Джорджа Пассанта и единомышленников из его кружка, возлагавших надежды на изменение мира, истории его поражения, собственно, и посвящен роман «Чужие и братья».
Драматический выбор нового пути определял судьбу и другого близкого друга Льюиса Элиота, юноши Чарльза Марча, героя романа «Совесть богачей». Отпрыск могущественного финансиста вопреки воле отца избирает скромную, но полезную карьеру врача. Очень удачно переданы в романе особая атмосфера богатого еврейского дома, углубление конфликта между отцом и сыном, все больше и больше выходящим из-под власти семьи и обретающим самостоятельность.
Романист поднимает одну из интереснейших тем литературы критического, реализма – тему блудных сынов буржуазного класса, тему отхода и разрыва со «священными» вековыми буржуазно-аристократическими традициями и моральными предписаниями. Острый моральный конфликт, затронутый в романе «Совесть богачей», постепенно все усложняется и перерастает в конфликт социальный. Острота психологической коллизии сочетается в этом романе с убедительным и ярким развитием характеров. Роман знакомит с жизнью и бытом людей английской банкирской среды, очень своеобразным и мало у нас известным. Роман «Совесть богачей», на наш взгляд, более значителен и художественно выразителен, чем открывающий цикл роман «Чужие и братья».
С пониманием и немалой долей симпатии рассказывает Льюис Элиот историю идейных блужданий своего «интимного друга», весьма одаренного молодого ученого Роя Кальверта, героя «Света и тьмы», историю его драматической, раздвоенности, метаний из одной крайности в другую вплоть до заигрывания с нацизмом, историю его душевных терзаний, борьбы между светлым (дух) и темным (плоть) началом и трагического конца в дни войны. Рой Кальверт – образ вдохновенного, проницательного ученого-ориенталиста, отдающегося исследованию со всем пылом, страстью и железной настойчивостью и умеющего проникнуть в «тайну» древних текстов. Но противоречивый мир героя лишен твердой внутренней основы. За буйством плоти у него следуют темные бессонные ночи, полные сомнений и мрачного отчаяния.
В романе «Наставники», так же как и в известном у нас романе «Дело», Чарльз Сноу берет, казалось бы, изолированный мир кембриджских ученых, но какие там поднимаются и бушуют страсти!
Роман «Наставники» — художественно значительное и оригинальное звено в цикле «Чужие и братья». Роман вышел в 1951 году вслед за лирической книгой «Пора надежд». Но по времени изображаемых событий он должен быть поставлен вслед за романом «Свет и тьма». Подобно другим звеньям обширной эпопеи, роман «Наставники» вполне самостоятелен и изображает одну из примечательных фаз в жизни центральных героев цикла.
В Оксфорде или Кембридже, о котором пишет Чарльз Сноу в романе «Наставники», особенно остро чувствуется та атмосфера, которая царит в британском научном мире.
Нерушимым и тягостно-застойным кажется прочный на первый взгляд уклад академической жизни, носящий на себе следы старых предписаний и статутов. Вроде бы ничего не изменяется в этом мире и жизнь идет своим чередом, как шла много десятилетий тому назад, в своем плавном и размеренном течении. Но это только на первый взгляд. Здесь возникают острые конфликты и бури.
В романе «Наставники» взгляд Чарльза Сноу обращается к относительно «закрытому» миру Кембриджа 1937 года, к раздорам, интригам между преподавательским составом, между членами одного из колледжей, вспыхнувшим вслед за печальной вестью о том, что главу колледжа подтачивает тяжкий недуг и что на его место должен встать кто-то другой как более заслуженный и уважаемый, — такова завязка довольно острой коллизии романа. В замкнутом академическом мирке сразу же забурлили волнения и страсти, и они долго не угасали, потому что больной не хотел уходить из жизни, хотя болезнь медленно и неуклонно подтачивала его силы. У главы колледжа были свои любимцы; он знал, что участь его решена, и он хотел, чтобы на его место поступил вполне определенный и вполне достойный ученый. Конфликт, положенный в основу романа, — острый психологический конфликт; он расколол членов колледжа на две враждующих группы. В описании этого сложного драматичного процесса Сноу проявляет и знание психологии ученых и наблюдательность художника-бытописателя.
Чарльз Сноу дает почувствовать, как болезненно-остры переживания человека, который медленно тает, но не хочет сдаваться, не хочет поверить в то, что на нем уже поставлен крест. Он показывает, с какой болью это медленное угасание человека воспринимается его близкими друзьями. И рядом с этой человеческой драмой — бушующие академические страсти: кто одержит победу в этом состязании? В ход пущены самые разнообразные средства.
Роман «Наставники» занимает определенное место в общей цепи как отличное социально-психологическое произведение, как роман нравов, правдиво и ярко рисующий общий академический колорит и типические фигуры английских ученых. Близкое знание этой среды позволяет художнику выпукло и достоверно обрисовать весь уклад их жизни, их духовный облик, их силу и их слабости.
Роман «Дело» по сюжету и атмосфере напоминает роман «Наставники» — о борьбе за власть и влияние преподавателей и ученых одного из колледжей Кембриджа. Здесь, как и в романе «Наставники», ученые разбились на две противоположные группы, но борьба развернулась не из-за того, кому быть во главе колледжа, как в романе «Наставники», а из-за того, нужно или не нужно пересматривать «дело» одного из коллег, обвиненного в фальсификации научного эксперимента и исключенного из состава колледжа. Драматизм ситуации обостряется тем обстоятельством, что обвиненный в научной недобросовестности Дональд Хоуард — человек прогрессивного образа мысли, а его судьи — в большинстве своем люди консервативного склада. Это типичные представители английской буржуазной интеллигенции, замкнутые в своем кастовом кругу, враждебно относящиеся ко всему передовому и новому. Но даже и люди либерального толка, как герой эпопеи Льюис Элиот, от лица которого ведется повествование, или его брат Мартин, или Фрэнсис Гетлиф, выступившие в защиту обвиненного, относятся к нему с известным предубеждением. Во всяком случае, Льюис Элиот, как и ряд других персонажей романа, не раз подчеркивает то, что Дональд Хоуард не вызывает у них симпатий, что он прямолинеен, резок и даже груб в своей откровенности и крутой прямоте. Но все же они считают своим долгом выступить в его защиту, коль скоро они обнаруживают, что он был обвинен без веских оснований. Выступая против консервативно настроенной группы, не желающей возвращаться к «делу» и оказывающей всяческое сопротивление попыткам его пересмотреть, либерально настроенные ученые предстают как защитники чести и справедливости.
Читая с интересом драматично развивающийся роман «Дело», невольно отдаешь должное наблюдательности Сноу и по достоинству оцениваешь его спокойную, но не бесстрастную позицию быто- и нравописателя. За внешним спокойствием рассказчика угадывается лукавая ирония. Нельзя не согласиться в данном случае с рецензентом «Дейли уоркер» Джоном Гриттеном, давшим роману «Дело» высокую оценку и метко определившим манеру рассказчика: «Чопорные обеды, заплесневелые традиции и позеленевшие от времени протоколы, которые пишутся с таким старанием, — «дядюшка» Сноу описывает все это очень подробно и с явным почтением. Но... чем дальше вы читаете, тем больше начинаете подмечать усмешку. И мало-помалу обнаруживается, что «дядюшка» деликатно и безыскусно предлагает вам образчик такого тонкого но злого разоблачения «установившегося порядка» и, в частности, университетской братии, которое мы встречаем лишь у Шоу и Шона О’Кейси».
Рецензент отдает должное критической направленности романа «Дело». «С вводящей в заблуждение сдержанностью, — пишет Джон Гриттен, — делая вид, что он занят только раскрытием тайных мотивов (а это он делает с большем глубиной и проницательностью), Сноу изображает высокомерие твердолобых преподавателей. Он показывает, что в их мире, где декларируется, что все помыслы бескорыстно отданы на служение научным целям, процветает карьеризм и мелочная дипломатия, интриги и хитроумные ходы в погоне за властью и престижем. Их тревожит только одно: как бы слухи о «деле» не просочились в печать».
Сноу дает глубокий анализ мотивов, побуждающих Льюиса Элиота, Мартина Элиота, Фрэнсиса Гетлифа и других ученых настойчиво бороться за пересмотр «дела». Эта борьба принимает напряженную форму. Некоторые из участников, например Фрэнсис Гетлиф, пользующийся большим авторитетом, даже идут на риск, поступаются интересами своей научной карьеры ради торжества справедливости. И они в конце концов побеждают: обвинение снимается, хотя Хоуард и не восстанавливается в правах члена колледжа.
В книге «Роман и народ» Ральф Фокс высказывал сожаление о том, что литература XIX века, как и XX, не уделила образу ученого такого внимания, на которое он вправе был рассчитывать. «Пусть читатель не думает, — писал Фокс, — что я выступаю здесь адвокатом ученого, требуя признать его «сюжетом», как Гонкур признавал актрису или Золя — бойню, а Арнольд Беннет — первоклассный отель. Ученый — это не сюжет, но тип человека, творческий ум которого приближается к уму великого артиста, он часть действительности, и никакая картина человеческой жизни в современном мире, игнорирующая его, не может считаться полной».
Ральф Фокс дает вполне определенный ответ, и, на наш взгляд, ответ очень убедительный, почему образ ученого почти исчез из поля зрения романистов или, во всяком случае, не привлекал того внимания, какого он заслуживал.
«Существуют две причины, - писал Фокс, — почему этот человеческий тип, одна из подлинных творческих сил нашего времени, игнорировался романистами. Первая заключается в том, что романист сам настолько невежествен в науке, настолько чужд области научного творчества в этом мире узкой специализации и разделения труда, что все это широкое поле деятельности человеческой личности остается для него книгой за семью печатями. Вторая причина в том, что самые условия социальной жизни помешали романисту исследовать личность ученого. Наука является одним из демиургов современного мира, но она сама также порабощена и развращена им. Только бесстрашный реалист мог бы изобразить ученого XIX столетия... обнажив самые корни социального строя. А в наши дни он должен быть готов идти еще дальше, показать, как общество использует науку для разрушения науки».
Сноу-романист удачно восполняет этот пробел, который наметился в современной литературе Запада и о котором так убедительно писал Ральф Фокс. Он развертывает перед нами целую вереницу выразительных и точно очерченных портретов деятелей науки самого различного калибра и различных убеждений. Мы с неподдельным интересом погружаемся в изучение мира науки, совсем не спокойного, совсем не отгороженного непроницаемой стеной от остального мира, от социальных противоречий и политической злобы дня. Он ясно видит, что жизнь с неизбежностью ставит перед учеными вопросы морали, вопросы ответственности за человеческие судьбы. Сноу изображает не только процесс расщепления атомного ядра, но и процесс размежевания среди английской интеллигенции.
Проблема ответственности ученых за человеческие судьбы остро поставлена в романе «Новые люди», герои которого уже не могут оставаться на позиции Артура Майлза, не могут стоять в стороне от политики, тем более в пору борьбы с нацизмом. Английские ученые, выведенные романистом, призваны внести свой вклад в эту общую борьбу, разгадать секреты атомной энергии, использовать ее для приближения победы. Вкладывая все силы и знания в изобретение самого смертоносного оружия, люди науки не могли не отдавать себе отчета в том, с какими гибельными последствиями связано его применение. Отсюда и возникло в сознании ученых чувство гневного протеста, протеста в значительной степени стихийного, как только они узнали, что атомные бомбы были сброшены на мирных жителей Японии. В правдивом освещении сложного и противоречивого процесса размежевания среди ученых, в изображении их нравственных сомнений, острой тревоги за будущее человечества — активный гуманизм писателя.
Показательна эволюция сознания Мартина Элиота, брата рассказчика, совместно с другими учеными выполняющего секретную миссию. Писатель, как мы уже видели, весьма внимателен и к философии успеха, исповедуемой в научной среде, и к его реальным пружинам. Мартин Элиот также одержим честолюбивой мечтой. Он настойчив, упорен в достижении своих личных, целей. Каждое его движение строго рассчитано, каждый шаг взвешен и холодно обдуман.
Заслуга Сноу в том, что он убедительно раскрывает, как личные, порой эгоистические побуждения ученых неизбежно сталкиваются с более широкими интересами — национальными и общечеловеческими. Образ Мартина Элиота построен так, что герой проходит через многие стадии тяжелых раздумий и сомнений, пока наконец не утверждается в той справедливой мысли, что он не может и не должен быть винтиком военной машины. Пусть пострадает его карьера, но как человек он остается верным своему гуманистическому сознанию, новому чувству ответственности за судьбы других людей.
В раскрытии именно такой эволюции героя — важное завоевание романиста. Оно логически продолжено и в последнем романе «Коридоры власти». Проблема ответственности ученых-атомщиков и политиков перед «человеческими ценностями», поднятая в «Новых людях», здесь ставится во всем ее широком значении. Все в этом романе по-настоящему злободневно, значительно, тревожно.
Роман привлек внимание читателя смелый вторжением романиста в сферы высокой английской политики и художественным раскрытием: большой и захватывающей темы современности — темы завтрашнего дня человечества, темы активной деятельности людей против угрозы ядерной войны.
Чарльзу Сноу знакомы лабиринты и тайные ходы политики Уайтхолла не понаслышке — много лет он непосредственно соприкасался с теми, кто держит бразды правления в своих руках, направляя, английскую политику порой по очень опасному курсу. Писатель все это, отлично осознает, и для него проблемы «высокой политики» носят не академический, не отвлеченно-умозрительный характер, а имеют насущный и жизненный интерес.
Компетентное и доскональное знание изображаемой поры (1955-1958), верная характеристика борьбы реакционных и относительно прогрессивных тенденций английской послевоенной политики, острота драматического столкновения между персонажами, выпуклое изображение стиля жизни высших слоев английского общества, близких к правительственным кругам, — все это выгодно отличает роман «Коридоры власти».
Зрелое реалистическое мастерство Сноу-романиста, в частности, сказалось в проницательной оценке международной ситуации, в точном изображении того, как напряженная политическая борьба по-разному преломлялась в помыслах ученых и политиков страны. Особенно внимательно прослежен в романе ход мысли и ход действий политика Роджера Куэйфа и его ближайшего друга и советчика Льюиса Элиота. Роджер Куэйф — это тип здравомыслящего политика, ясно представляющего, сколь губительна была бы для Англии термоядерная война. Свою политическую карьеру он связал с партией консерваторов, но в отличие от ультраправых консерваторов, склонных к экстремизму, Роджер Куэйф ясно осознает гибельность войны.
Романист дает ясно понять, что благополучие народа Англии не на путях гонки вооружений.
Опираясь на авторитет ученых-атомщиков, Роджер Куэйф с осторожностью проводит умеренную политику, до поры до времени не раскрывая карт. Сначала он стремится как-то нейтрализовать таких сторонников гонки вооружений, как физик Бродзинский, слепо ненавидящий Советский Союз и жаждущий его уничтожения. Именно он при поддержке ультраправых консерваторов выступает против политической линии Роджера Куэйфа, обвиняя поддерживающих его английских ученых чуть ли не в измене национальным интересам.
Читатель с неподдельным вниманием следит за завязавшимся поединком. Всю силу своей власти и авторитета Роджер Куэйф направляет на то, чтобы восторжествовал именно его политический курс. Каждый его промах и опрометчивый шаг может быть поставлен ему в вину и использован противниками для дискредитации его самого и осуществляемой им политической линии.
Обострение борьбы в финале романа достигает высшего накала. Выступление Куэйфа в парламенте не встретило той поддержки, на какую он рассчитывал. Ему предстояло сдаться на милость победителей и изменить самому себе или уйти в отставку. Роджер Куэйф предпочел последнее. Но ни он, ни его друг Льюис Элиот не сложили оружия, не утратили веры в то, что именно на пути мира, а не войны — залог благополучия английского народа и всего человечества.
Образ рассказчика предстает в романе в новом свете, как и образы других ученых (например, Фрэнсиса Гетлифа), с которыми мы уже встречались. Удались писателю здесь и женские образы, как, впрочем, и в других романах цикла.
Внешне ослабленная интрига, не такая, может быть, обостренная, как, допустим, в романах Грэма Грина, использующего приемы психологического детектива, все же надежно скрепляет и движет вперед действие. И наш читатель уже по достоинству оценил эту обстоятельную и неторопливую манеру повествования, оценил Сноу-романиста как вдумчивого и проницательного рассказчика. Нельзя не почувствовать внутреннего драматизма нарастания иногда подспудной, иногда открытой борьбы, все большее сгущение тревожной атмосферы в «Коридорах власти», этом замечательном социально-политическом романе.
Всем нам памятно очарование лирических интермедий «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси, составляющих органическое целое с эпическим изображением исторических судеб Форсайтов и форсайтизма как социального феномена.
Сноу близка эта стилевая традиция. Без связующего центра цикл распался бы на составные части. Чарльз Сноу справедливо пояснил в предисловии к роману «Совесть богачей», что соотношение между тем, что Элиот наблюдает, и тем, что он чувствует, — ядро, стержень, сердцевина всего художественного замысла. Тесная взаимосвязь в освещении «внутреннего опыта» и «опыта опосредствованного» или «внешнего опыта» определяет примечательные особенности художественной структуры цикла. «Грубо говоря, — справедливо подчеркивал в свое время Сноу, — цикл включает три книги внутренних переживаний. Одна из них — «Пора надежд», другая — «Возвращение домой», и предстоит создать еще одну книгу, завершающую цикл. Внутренним процессам частично уделено внимание в других книгах цикла. Но эти три книги должны быть полностью посвящены процессам внутренних переживаний. И в зависимости от них находятся книги более внешнего обзора».
В общих чертах, этот безусловно интересный и обширный замысел нашел достойное художественное выражение, хотя жизнь вносила в атмосферу всего цикла необходимые поправки. Политическая погода и соотношение социальных сил во всем мире в нашу эпоху радикальным образом переменились, и этого нельзя было не учитывать, создавая целостное художественное полотно.
Ученый по образованию, писатель по призванию, Чарльз Сноу обладает необычным, можно сказать, уникальным жизненным опытом. Он уверенно входит в мир науки и в «коридоры власти», близко соприкасаясь с кругами английского «истэблишмента» — с теми, кто обладает богатством, властью и может так или иначе определять ход событий. Деятельный по натуре, Чарльз Сноу никогда не стоял в стороне от общественных событий — его всегда увлекала возможность влиять и воздействовать на ход событий.
Не было недостатка в попытках умалить своеобразие его художественного вклада и его заслуги как общественного деятеля и публициста, привлекающего внимание читателя к острым проблемам времени. И не удивительно, что в речи, произнесенной Ч. Сноу на заседании Института мировой литературы имени А.М. Горького АНСССР (4 сентября 1964 года), легко уловима скрытая полемика с недружелюбными интерпретаторами его творчества. «Есть две вещи, которые доставили мне особую радость, — сказал Ч. Сноу. — Первая — это то, что вы прекрасно поняли, что мое творчество не такое простое, как кажется поверхностному читателю. Внешне все как будто очень просто, но во всем скрыт очень большой подтекст. И что еще меня очень порадовало — это признание вами того, что моя общественная деятельность неразрывно связана с моей творческой деятельностью как романиста. В своих романах я стремился показать и рассказать всю правду, которую наблюдатель может подметить и описать. А в своих речах и выступлениях я старался высказать то, что нужно сделать».
В предпоследней, десятой книге цикла «Спящий разум», и особенно в его заключительном аккорде — в романе «Завершения», — у художника возникает настоятельная потребность свести воедино пучок сюжетных линий, оглянуться на пройденный, путь исканий. Деятельный по натуре рассказчик — теперь сэр Льюис, как и сам автор, достиг заметного положения в «верхних» слоях английского общества, получил возможность вторгаться в сферы государственной и общественной жизни страны. В финале сильно звучит и личная тема — тема семьи, любви к сыну, тема болезни и смерти. В эпилоге иногда проскальзывают элегические ноты. Неизбежно возникают в финале и реминисценции. Сколько интересных, порой драматичных человеческих судеб встречал на своем пути рассказчик! Как сложно перекликаются его нынешние раздумья с мыслями и наблюдениями былых лет!
Создатель монументального цикла «Чужие и братья» в последние десятилетия продолжает интенсивно и плодотворно работать. В частности, им создан социально-психологический этюд об упорных поисках группы молодых людей провинциального городка, именующих себя «ядром», путей к улучшению мира («Недовольные», 1970). Здесь виден острый аналитический ум рассказчика, следующего столкновение «отцов» и «детей» и умеющего привлечь внимание читателя к распутыванию драматических узлов, в которые стягиваются взаимоотношения героев.
В еще большей степени сказывается в социально-психологическом романе «Хранители мудрости» (буквально «В их мудрости», 1974) способность искушенного иронического рассказчика создавать широкую и впечатляющую картину современной Англии — Англии 70-х годов с ее социальными контрастами, тревогами и переменами.
Эти картины и сцены из частной, общественной и государственной жизни прекрасно передают общий социально-политический климат в стране, где забастовки — сигнал возрастающего недовольства ухудшением условий человеческого существования. Иронический рассказчик ведет нас в «коридоры власти», в парламент. Ч. Сноу создает впечатляющие образы аристократов (лорда Хилмортона, лорда Райли, лорда Сэджвика), погруженных в свои заботы, представляет в острых социальных коллизиях богачей (Рэджинальд Суэфильд) с их типичным нравственным обликом людей мнимого величия, вся «мудрость», житейская философия которых сводится к оправданию стяжательства.
Чарльз Сноу свежо и остро решает в романе традиционную тему — тему судебной тяжбы за наследство. Писатель всегда охотно обращается к различного рода коллизиям, возникающим в стенах суда, для создания картины нравов современного английского общества, для выявления подлинного нравственно-психологического облика персонажей, ведущих тяжбу, и в частности тех влиятельных персон, которые предпочитают оставаться в тени, играя важную роль в исходе судебной волокиты.
Интересны в романе «Хранители мудрости» эпизоды, где освещается вопрос о работах по исследованию человеческого мозга и возможности воздействовать на него. Здесь, как и в других романах писателя, заостряется проблема о моральной ответственности ученых перед человеком и человечеством.
Живое впечатление в романах Сноу оставляют зарисовки Лондона и Кембриджа, характеристики, как беглые, так и развернутые, их обитателей. Мы с удовольствием ощущаем стихию юмора (очень колоритно обрисован, например, отец Льюиса Элиота, или бесподобны пастор Найт, или старик Гэй). Об этом, как и вообще об отдельных художественных приемах и стилистической манере романиста, можно было бы сказать очень многое.
Хочется заметить, что переводить прозу Сноу нелегко именно потому, что она прозрачна, ясна, сдержанна и вместе с тем богата смысловыми оттенками. Надо уловить живую интонацию рассказчика, порой ироническую и саркастическую, порой согретую теплотой юмора, и тогда проза Сноу при переводе не потускнеет, а оживет, приобретет экспрессивную выразительность, точность и сдержанную эмоциональность, которая так привлекает в подлиннике. Чарльз Сноу, художник-реалист, обладающий неповторимой, легко узнаваемой манерой письма, внес значительный вклад в развитие английского реалистического романа XX столетия.
Во многих странах мира вызывают большой резонанс и выступления Сноу-публициста. Ридовская лекция Чарльза Сноу «Две культуры и научная революция» — о драматическом разрыве «двух культур» (точных наук, техники и, с другой стороны, гуманитарных дисциплин) в современном западном мире — по праву привлекла большое внимание, как и годкинская лекция «Наука и правительство», поставившая большой вопрос об ответственности ученого в современном обществе и ответственности правительств за практическое использование научных исследований. Очень содержательны суждения Сноу о красоте и истине как элементах науки. Большой интерес вызывают такие статьи Чарльза Сноу, как «Письмо американскому другу», «Великие заблуждения» и другие его публицистические работы; они воспринимаются как публицистический комментарий к его творчеству, как одно из проявлений активности писателя-гуманиста.
Обращаясь к участникам дискуссии о гуманизме, проводившейся Союзом писателей СССР и Институтом мировой литературы имени А.М. Горького, Чарльз Сноу подробно изложил в письме свою позицию сторонника активного, действенного гуманизма. Во многих интервью и беседах Сноу со всей определенностью дал понять, как близки и дороги ему реалистические традиции, как несомненна для него бесперспективность и бесплодие модернистских концепций. Непреходящую ценность для Сноу имеет наследие таких великанов, как Чарльз Диккенс или Лев Толстой, которого он считает «величайшим из романистов», а «Войну и мир» — «лучшим романом на свете».
Чарльз Сноу не раз затрагивал в статьях, лекциях, речах вопросы моральной ответственности ученых и писателей за судьбы мира и человечества, со всей определенностью подчеркивая, какими губительными могут быть последствия термоядерной войны. Сноу принадлежит к тем представителям английской интеллигенции, кто активно поддерживает идею мирного сосуществования, содействуя установлению дружеских контактов с представителями советской страны. Кто побывал у Чарльза Сноу в гостях в его лондонской квартире на Кромвел Род, а затем на Итон Террас, тот знает, насколько широк круг интересов маститого писателя и с каким вниманием он следит за развитием образования, науки и литературы. Обаятельный собеседник, чутко улавливающий комическую сторону вещей и ситуаций, сэр Чарльз вносит в разговор атмосферу непринужденности, дружелюбия и веселого оживления. Беседуя с вами, он проявляет тонкое внимание и к существу и к оттенкам вашей позиции в обсуждаемом вопросе. Для него важно установить прежде всего то, что объединяет представителей сегодняшней культуры в их общих усилиях по охране мира. Ч. Сноу решительно отвергает эстетику модернизма, дегуманизацию искусства и любые попытки принижения человеческой личности.
[…]
Писатель-гуманист твердо верит в возможность совершенствования общественных отношений. «Я хочу сказать, — заявил Сноу в одном из выступлений, — что мы твердо верим в то, что большая часть мира может стать и должна стать лучше, и надо этого добиваться. Это совершенно ясно. И многие из моих героев, если бы они жили в обществе, система которого была бы лучше и мудрее, жили бы более счастливой жизнью…».
[…]
Л-ра: Новый мир. – 1975. – № 10. – С. 242-252.
Произведения
Критика
