22-04-2018 О. Генри (O. Henry) 8020

О. Генри. Дары волхвов

Доллар восемьдесят семь центов. И все. Шестьдесят центов из них – монетками по одному центу. Причем за каждую пришлось ожесточенно торговаться с бакалейщиком, зеленщиком и мясником.

Делла пересчитала их трижды – сумма вышла та же. А завтра, между прочим, – Рождество.

При таких обстоятельствах остается одно – плюхнуться на продавленную кушетку и разреветься. Так она и поступила. Что поделаешь, если жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи чаще всего в большинстве.

Пока Делла проходит путь от слез к вздохам, бросим взгляд на ее жилье.

Это квартирка с убогой мебелью за восемь долларов в неделю. Во всем видна не кричащая нищета, а, скорее, тщательно скрываемая бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем и кнопка неработающего электрического звонка, под которой приколота карточка с надписью: «Мистер Джеймс Диллингем Янг».

Карточка – памятник недавней эпохи процветания, когда обладатель этого имени зарабатывал тридцать долларов в неделю. Теперь, когда эта сумма снизилась до двадцати долларов, надпись на ней выцвела и потускнела. Однако это никак не отразилось на чувствах миссис Янг, уже известной вам как Делла: лишь только мистер Дж. Д. Янг возвращался домой, его встречали радостный возглас «Джим!» и нежные объятия супруги.

Успокоившись, Делла вытерла глаза и слегка напудрила щеки. Все это она проделала стоя у окна и глядя на серую кошку, разгуливавшую по серой ограде, отделяющей серый двор от не менее серой улицы.

Завтра Рождество, а у нее всего доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Долгие недели она экономила каждый цент, и вот все, чего ей удалось достичь. Да, на двадцать долларов в неделю не разгонишься, да и расходы оказались более существенными, чем она полагала. Жалкие доллар восемьдесят семь центов на подарок ее Джиму! Сколько времени она провела в мечтах о том, что подарит мужу к Рождеству. Это должно быть что-то совершенно особенное, изысканное, драгоценное и, конечно же, достойное чести принадлежать Джиму.

На стене рядом с окном, выходящим во двор, висело трюмо – потускневшее и ужасно неудобное, из тех, что только и встречаются в квартирах за восемь долларов. Делла внезапно отшатнулась от окна и бросилась к зеркалу, словно ее осенила неожиданная мысль.

От уныния не осталось ни следа. Делла слегка побледнела, но ее глаза сверкали решимостью. Быстрыми движениями она вытащила шпильки и распустила волосы.

Тут следует сказать, что у четы Янг имелось две драгоценности, которыми муж и жена гордились по праву. Это золотые часы Джима, доставшиеся ему от отца и деда, и волосы Деллы. Если бы царица Савская обитала в доме напротив, Делла, вымыв голову, непременно усаживалась бы у окна сушить свои распущенные волосы, и златотканые наряды и украшения царицы померкли бы рядом с ними. А если бы царь Соломон служил привратником в их доме и заодно хранил бы в его подвале свои неисчислимые богатства, то Джим, проходя мимо, всякий раз доставал бы часы из кармана – только для того, чтобы поглядеть, как Соломон вырывает клочья из своей бороды от зависти.

Итак, прекрасные волосы Деллы рассыпались, сверкая и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Они спускались почти до колен и, словно плащ, окутывали всю ее фигуру. Но не время было ими любоваться: молодая женщина тотчас же принялась поспешно собирать волосы в тугой узел. Затем, словно на миг заколебавшись, остановилась, пристально взглянула в трюмо, и слезинка-другая скатилась на дряхлый коврик, лежащий на полу.

Потертый коричневый жакет, того же цвета и возраста шляпка – и вот Делла, со все еще влажным блеском в глазах, стуча каблучками сбежала вниз по лестнице и торопливо зашагала по улице.

Вывеска, у которой она остановилась, гласила: «Мадам Софронис. Изделия из волос». Делла взлетела на второй этаж и остановилась, едва переводя дух.

– Не купите ли мои волосы? – поспешно спросила она у владелицы заведения.

– Я иногда покупаю, – ответила мадам. – Но придется снять шляпу и показать товар.

Снова засверкал и заструился каштановый водопад.

– Двадцать долларов, – проговорила мадам, взвешивая на руке шелковистую массу густых волос.

– Действуйте скорее, – сказала Делла.

Следующие два часа пролетели как на крыльях – метафора избитая, да что поделаешь, если так оно и было. Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима, и наконец нашла его.

Без сомнения, эта вещь была просто создана для него. Ничего подобного она больше нигде не видела – простого рисунка платиновая цепочка для карманных часов, привлекшая ее внимание не показным блеском, а благородной сдержанностью. Именно такими и должны быть хорошие вещи. Едва увидев ее, Делла поняла, что цепочка должна принадлежать Джиму. Она была такая же, как Джим, – сама скромность и достоинство.

Уплатив двадцать один доллар, она направилась домой с восьмьюдесятью семью центами в кармане.

Дома возбуждение Деллы быстро прошло. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять разрушения, причиненные ножницами мадам Софронис. Не прошло и сорока минут, как ее голова покрылась мелкими тугими завитками, которые сделали ее похожей на подростка, удравшего с уроков. Затем она осмотрела свое отражение в зеркале пристальным критическим взглядом.

«Что ж, – подумала Делла, – если Джим не убьет меня на месте сразу, то решит, что я стала похожа на хористку с Кони-Айленда. Но что же мне было делать, боже мой, если у меня только и было, что доллар и восемьдесят семь центов!»

К семи кофе был сварен, а сковорода стояла на газовой горелке, дожидаясь маленьких гамбургеров из баранины.

Джим, сама точность, почти никогда не опаздывал. Зажав платиновую цепочку в кулачке, Делла уселась на край стола рядом со входной дверью. Вскоре на лестнице послышались шаги, и молодая женщина слегка побледнела. В трудные минуты она иной раз обращалась к Богу с коротенькими молитвами и сейчас торопливо зашептала:

– Господи, Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась.

Дверь отворилась. Вошел Джим и обернулся, чтобы закрыть замок, и Делла невольно отметила, какое у него худощавое и озабоченное лицо. Не так-то просто содержать семью в двадцать два года! Ему уже давно требовалось новое пальто, да и руки вечно мерзли без перчаток.

Не успев сделать ни шагу, Джим неподвижно замер, словно сеттер, учуявший в траве перепелку. Он смотрел на Деллу с очень странным выражением, которого она не могла понять, и ей стало не по себе. Это не был ни гнев, ни изумление, ни упрек, ни ужас. Он просто смотрел на нее, даже не моргая, и с его лица не сходило это странное выражение.

Делла спрыгнула со стола и бросилась к мужу.

– Джим, дорогой мой, – отчаянно закричала она, – не смотри так! Я остригла волосы и продала их, потому что мне нечего было подарить тебе к Рождеству. А я бы этого ни за что не пережила. К тому же они опять отрастут, нужно только немного подождать. Ты ведь не будешь на меня сердиться, нет? Я просто не могла иначе. Ну же, поздравь меня с наступающим Рождеством, любимый, и давай порадуемся празднику. А какой подарок я тебе приготовила, какой восхитительный подарок!

– Ты, значит, остригла волосы? – спросил Джим так, словно его мозг до сих пор был не в силах переварить этот факт.

– Да, да, остригла и продала, – сказала Делла. – Но ведь ты меня не разлюбишь, правда? Я все та же, хоть и с короткой прической.

Джим с рассеянным недоумением оглядел комнату.

– Выходит, твоих кос больше нет? – спросил он с какой-то туповатой настойчивостью.

– Нет, и нечего их искать, – быстро проговорила Делла. – Я же сказала, что продала их – остригла и продала. Нынче сочельник, Джим. Не будь таким суровым и строгим, ведь я это сделала ради тебя. Если потрудиться, то, наверно, можно пересчитать волосы на моей голове, – продолжала она с глубокой серьезностью, – но никто и никогда не смог бы измерить мою любовь к тебе! Ну что – жарить гамбургеры?

Тут Джим наконец-то вышел из паралича. Он сгреб Деллу в объятия, и тут мы, скромности ради, ненадолго отвлечемся.

Как по-вашему, что больше – восемь долларов в неделю или миллион в год? Математик наверняка даст ошибочный ответ. Волхвы принесли этим двоим и ладан, и смирну, и прочие драгоценные дары, но не было среди них одного. Этот туманный намек мы сейчас разъясним.

Когда они оторвались друг от друга, Джим вынул из кармана пальто небольшой сверток и небрежно бросил его на стол.

– Никакая стрижка, Делл, – сказал он, – не заставит меня разлюбить мою малышку. Но разверни этот сверток, и поймешь, почему я в первый миг малость оторопел.

Проворные пальчики развязали бечевку и рванули бумагу. За этим последовал крик восторга, тотчас же сменившийся потоком слез. Поэтому потребовалось немедленно использовать все успокаивающие средства, имевшиеся в арсенале главы дома.

Дело в том, что на столе лежали гребни, тот самый набор гребней, которым Делла давным-давно зачарованно любовалась в одной из витрин на Бродвее. Восхитительные гребни, черепаховые, инкрустированные по верхнему резному краю блестящими стразами. И как раз в тон ее каштановым волосам! Они стоили безумно дорого, Делла знала это, – и сердце ее ныло от совершенно несбыточного желания когда-нибудь обладать ими. И вот теперь они здесь, они принадлежат ей, но больше нет тех прекрасных волос, которые можно было бы украсить ими…

Несмотря ни на что, Делла прижала свое сокровище к груди, подняла голову, улыбнулась сквозь слезы и проговорила:

– Ты даже не представляешь, Джим, как быстро растут у меня волосы!

И вдруг подскочила на месте, как ошпаренный котенок, и воскликнула:

– Боже мой, что же это я!

Ведь Джим до сих пор еще не видел ее замечательного подарка. Она торопливо протянула к нему кулачок и раскрыла: матовый драгоценный металл благородно заискрился на ладони, словно согретый лучами ее радости.

– Посмотри, какая прелесть, Джим! Я ног под собой не чуяла, пока нашла ее. Теперь можешь хоть каждую минуту смотреть на часы. Давай-ка их сюда, я хочу взглянуть, как они будут выглядеть вместе.

Но вместо того, чтобы полезть в жилетный кармашек за часами, Джим растянулся на кушетке, заложил руки за голову и загадочно улыбнулся.

– Делл, – сказал он, – давай-ка мы спрячем наши подарки, пусть полежат до поры до времени. Слишком уж они хороши для нас сейчас. Дело в том, что часы я продал, чтобы купить гребни для тебя. А теперь, думаю я, самое время браться за гамбургеры.

Волхвы – те, что принесли дары младенцу Христу, лежавшему в яслях, были, как известно, мудрецами и немножко волшебниками. От них и пошел обычай делать рождественские подарки. И поскольку сами они были мудры, то и дары их были полны мудрости, может, даже с правом обмена в случае, если что не так. А я здесь просто рассказываю самую обыкновенную историю про двух глупых детишек из квартирки за восемь долларов в месяц, которые, хоть и не очень обдуманно, но пожертвовали друг для друга всем самым дорогим, что у них было.

Мудрецы нашего расчетливого времени могут потешаться над ними, но я думаю, что из всех, кто преподносит подарки под Рождество, эти двое были самыми мудрыми. Они-то и могут считаться волхвами.

Биография

Произведения

Критика