«Мертвец» Джима Джармуша: Кино и тлен

В 1995 году под самый конец конкурса на Каннском фестивале был показан «Мертвец» Джима Джармуша. Особого энтузиазма он не вызвал, фестивальная усталость не позволила критике оценить картину по достоинству. «Мертвец» обрел свою славу ретроспективно, так сказать «посмертно».

Кино

«Мертвец» вышел в год, когда мир торжественно отмечал столетие кинематографа, и потому поезд, на котором въезжает в фильм герой Джонни Деппа, имеет особое значение, особенно вкупе с эпиграфом из Анри Мишо. Поезд — это символ кино, движущегося на Запад. Мертв ли пассажир? Черно-белая картинка, загробный жанр вестерна, сама тема фильма — все говорило о том, что да. Паровоз несется по Америке в сторону тупика — бездушной станции Машина. Однако главный герой, самозваный европеец Блейк, успевает в последний момент соскочить с колеи, и получив полю в сердце, реализоваться не в директивном мире выцветшей визуальной реальности (изобилующий крупными планами«Мертвец» — теснее могилы), а в виртуальной вселенной чистых идей, пространстве духов.

Герой

Для вестерна бухгалтер Блейк, человек с мягкими волосами и чернильной душой, — конечно, антигерой. Его нежный облик и манера поведения противоречат идее вестерна, где действуют и преуспевают одиночки и первопроходцы. На Запад летят люди-пули, прокладывающие себе дорогу в девственных просторах — не таков Блейк. Пассивность героя подчеркнута Джармушем не раз и не два: сойдя с поезда, он терпит фиаско в брутальной конторе, затем подчиняется случайной знакомой из бара (где ему достается унизительно крошечная бутылочка виски). Он не умеет стрелять и не курит (как Дикинсон в симптоматичном исполнении Роберта Митчема), теряет невинность от случайной пули, и только благодаря материализовавшемуся из пустоты монтажной склейки индейцу-полукровке находит себя в новой, посмертной жизни — тот, наконец, выдает ему ствол (фаллический инструмент) и находит табак. Впрочем, и этому новому знакомому Блейк покорен, как жрецу — жертвенный агнец: краснокожему автор делегирует право вести эту историю. Неслучайно героя Гэри Фармера и зовут почти так же, как Клинта Иствуда в «долларовой» трилогии Леоне, — Никто.

Запад

Движение на Запад — это движение в сторону смерти, туда, где замыкается горизонт, где солнце тонет в бездне океана. Уильям Блейк, так и не побывавший в Америке при жизни, заглядывает в страну будущего по «метафизической» путевке: на поезде — от Кливленда к конечной станции Машина — той точке, где прогресс упирается в завтрашний день (Welcome to machine — пела группа Pink Floyd). Меняются пассажиры, но почти не меняется пейзаж.

Именно попытка достичь фронтир на западе континента и пересечь невидимую (скорей всего, несуществующую линию) образует американский миф (именно поэтому главный жанр Америки — это роуд-муви), но мало кто, кроме одержимого путешествиями Джармуша, говорил о том, что за смертельные пустоши лежат там, где кончается обитаемая земля.

Уильям Блейк

Английский поэт и художник Уильям Блейк был так очарован и воодушевлен Американской революцией, что издал «иллюминированную» аллегорическую поэму — «Америка, Пророчество». Но Джармуш во всем противостоит, как духу этой книги, так и форме, которую нашел для своей американской утопии мистик и духовидец Блейк. В цветном издании Блейк прославлял мятеж в Новом свете — в революции ему виделась заря грядущего освобождения человечества. Для черно-белого Джармуша любая революция наивна, прогресс иллюзорен и тлетворен. Во многом режиссер интерпретирует Новый свет не через Блейка, а посредством Фредерика Джексона Тернера, описавшего американский миф как идею движения на запад в своей знаменитой статье «Значение фронтира в американской истории».

Бумага

Слова — мусор, чернила — грязь. Бумага в «Мертвеце» годится лишь для того, чтобы делать искусственные (то есть фальшивые) цветы. Да и то, пока не появятся деньги на настоящий шелк. «Последнее дело — верить словам, написанным на бумаге», — так говорят Биллу Блейку в конторе заводчика Дикинсона. И если уж такого мнения придерживаются на экране люди, привязанные к бумажкам по долгу службы, счетоводы и клерки, что говорить об остальных героях фильма?

Впрочем, сам Джармуш не так категоричен. Он все еще пишет черным по белому. Поэтому тени героев так каллиграфически скользят по березовому лесу, а сам ландшафт становится идеальным чистым листом для кинематографического письма. Чист как бумага и пробужденный выстрелом к новой жизни Блейк, которому суждено написать на себе кровью простейшие иероглифы жизни и смерти.

Оружие

Там, где слова потеряли свое значение (или еще не обрели его?), язык должен найти другую форму выражения. Поэзия выстрела, которой обучает Блейка его проводник по американскому лимбу Никто, понятна каждому обитателю тех мест, где оказывается невинный уроженец Кливленда. Более того, ружье и револьвер могут идеально интерпретировать большинство ярких переживаний: любовь, гнев, ревность, обида, злость, скука, удивление — всему этому может соответствовать выстрел. Джармуш в «Мертвеце» — не критик насилия. Напротив, он предельно точно демонстрирует, какие бездны выразительности могут таиться в движении пули. Тут и глупость, и ум, и вся тщета бытия человеком. Перестрелки в «Мертвеце» — это состязание поэтов, слэм, импровизация в духе современных рэп-баттлов. А сама поэзия — тяжелее стали.

Психоделия

«Кислотный вестерн» — так назвал «Мертвеца» кинокритик Джонатан Розенбаум. В ту же категорию он включил «Крота» Алехандро Ходоровски, «Дворец Грисера» Роберта Дауни и «Перестрелку» Монте Хеллмана.

Психоделия «Мертвеца» на поверхности. Тут и музыка Нила Янга в строку, и увядающее осеннее межсезонье в кадре — каким еще может быть путешествие мертвеца? Но кто на самом деле является источником этой психоделии? Отвечая на этот вопрос, стоит вспомнить брошенную индейцем Никто фразу о том, что впереди бледнолицего часто идет его зловоние. Морок, окутавший Блейка, скорей всего, является его собственным порождением. Не мертвец погружается в сумеречное пространство американы, а аура мертвеца окисляет континент свободы и возможностей. Точно также европейская бацилла отравляла поэзией смерти американский берег, например, в «Валгалле» (2009) Николаса Виндинга Рефна. «Не рекомендуется путешествовать с мертвецом», — одергивает себя Джармуш эпиграфом из сюрреалиста Мишо и, не мешкая, пускается в путь.

Василий Степанов