Космогония сказки П.П. Ершова «Конек-Горбунок»
А.К. Воспитанюк
Отрывок из магистерской диссертации «О нарративных стратегиях литературной сказки XIX века»
1 История создания и публикации
«Конек-Горбунок» − сказка в стихах Петра Павловича Ершова. Отрывок из «КонькаГорбунка» впервые появился в 1834 году в журнале «Библиотека для чтения». В том же году сказка вышла отдельным изданием, но с поправками по требованию цензуры.
Как и многие писатели-сказочники, Ершов утверждает, что произведение это народное, почти слово в слово, взятое из уст рассказчиков, от которых он его слышал. Ершов же только привел его в более стройный вид и местами дополнил. Но в действительности это творческая контаминация разнообразных сюжетов, так как в «Коньке-Горбунке» автор использует такие сказочные мотивы, как: отец поручает трем своим сыновьям оберегать от таинственного вора свое добро; помощь, оказанная чудесным конем; приносящее несчастье и прельщающее героя перо чудесной птицы; добыча ее героем; наговор придворныхзложелателей; добыча царевны-девицы героем; извлечение ее имущества со дна моря; перерождение героя с помощью чудесного коня в кипящей жидкости в доброго царя и красавца. Данные мотивы несколько позже найдут отражение в сказках А.Н. Афанасьева. В «Коньке-Горбунке» встречаются также отголоски сказки о Ерше Щетинникове. Кроме того, мотив путешествия в иное царство встречается в произведениях о Василии Бесчастном и Марке Богатом. В очередной раз понятно, что при всех народных источниках сказки, это оригинальное произведение, объединившее в себе одновременно и народность, и оригинальные черты, и вымысел, и реальные факты жизни того времени.
Ершов задумал свою сказку, когда прочитал только-только появившиеся сказки А.С. Пушкина. Павел Анненков в своей книге «Материалы для биографии Пушкина» (1855) пересказывает свидетельство Александра Смирдина о том, что «в апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил известную русскую сказку г-на Ершова «КонекГорбунок», теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки <…> принадлежат Пушкину, удостоившему ее тщательного пересмотра»[1]. Пушкин с похвалой отзывался о «КонькеГорбунке». В то же время В. Белинский в своей рецензии написал, что сказка «не имеет никакого художественного достоинства»[2]. Но, не смотря на этот отзыв, сказка осталась в веках, полюбившись детям и взрослым.
История публикации, казалось бы, детской сказки была крайне непростой. Из первого издания 1834 года по требованию цензуры было исключено все, что могло быть интерпретировано как сатира в адрес царя или церкви. В 1843 году сказка была запрещена к переизданию полностью и в следующий раз была опубликована только 13 лет спустя. По свидетельству Анненкова, к середине 1850-х годов сказка была забыта. В 1856 и 1861 годах Ершов подготовил новые издания сказки, восстановив цензурные купюры и существенно переработав текст. К концу XIX века «Конек-Горбунок» уже стал классикой детского чтения, постоянно переиздавался и иллюстрировался.
Советская цензура также имела претензии к этому произведению. В 1922 году «Конек-Горбунок» был признан «недопустимым к выпуску» из-за следующей сцены: «За царем стрельцов отряд./ Вот он въехал в конный ряд./ На колени все тут пали/ И «ура» царю кричали…»[3]. В 1934 году в разгар коллективизации цензоры усмотрели в книжке «историю одной замечательной карьеры сына деревенского кулака». Уже в нашей реалиях в России, в 2007 году татарские активисты потребовали проверить книгу на экстремизм из-за высказываний царя, в которых слово «татарин» употребляется как ругательное: «В силу коего указа/ Скрыл от нашего ты глаза/Наше царское добро −/Жароптицево перо/ Что я − царь али боярин?/ Отвечай сейчас, татарин!..»[4]
Несмотря на все трудности, сказка нашла своего читателя. Ершов задевает в ней нужные струны русской души, задает нужные вопросы, поднимает актуальные проблемы и все это в форме полушутливого легкого повествования. Ершов создал сказку со своим внутренним космосом, который мы попытаемся представить в рамках данной главы
2 Нарративные особенности сказки
Нам представляется, что оригинальность этой сказки ярче всего видна на уровне наррации. «Конек-Горбунок» представляет собой как будто соединение нескольких уровнейтекстов, их разноголосицу.
Первый из них уровень претекста, куда можно отнести название, подзаголовок, а также эпиграфы.
Композиционно сказка делится на три части, каждая из которых имеет названиеэпиграфы. Они составляют единый «надтекст», разъясняющий смысл основного текста произведения, раскрывают сюжетную линию читателю. Первая часть произведения Ершова «Начинает сказка сказываться…»[5] − это завязка, так как подчеркнуто, что сказка только начинается, а также то, что она сказывается, то есть, как бы разворачивается перед читателем. В этой части происходит представление героев сказки, а также знакомство Ивана с Коньком и поступление на службу во дворец. Как и положено в народной сказке, первая часть начинается с небольшой присказки «жили-были», которая вводит читателя в ход событий, знакомит с героями. Вторая часть «Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается»[6] − это служба у царя: два его задания – доставить Жар-птицу, а затем Царьдевицу, то есть дела Ивана: главному герою еще много предстоит преодолеть («не скоро дело делается»). Первая часть заканчивается важным фрагментом, где будут названы все дальнейшие события. Снятие интриги подготавливает к восприятию остальных частей. То есть с точки зрения читателя события, следующие друг за другом не главные. Нужно следить не за их сменой, а за чем-то иным. Третья часть «Доселева Макар огороды копал, а нынече Макар в воеводы попал»[7] − рассказ о последнем приказе царя – найти и привезти потерянное в море-окияне кольцо Царь-девицы, а также купание в котлах и женитьба на Царь-девице. Название этой части наиболее аллегорично, так как пословица имеет значение, знакомое читателю по фольклорным сказкам, что главный герой будет вознагражден за старания.
Сюжет каждой из трех частей представляет законченное целое, состоящее из быстро протекающих событий, и названия-эпиграфы как на стержень собирают их в единое целое, не дают распасться на множество пестрых и незначительных.
В этот же уровень входит и заглавие сказки «Конек-Горбунок». Сказка названа не именем традиционного фольклорного героя, а именем героя-помощника (по классификации
В.Я. Проппа), полученного Иваном по описанной схеме «животное, например, может или подарить детеныша. Оно как бы дарит самого себя…»[8]. Два героя, Иван и Конек − отклонение от нормы; первый – дурак, второй – неказист, уродлив с точки зрения обывательского взгляда. Представляется, такое название принципиально, так как на первый взгляд выходит существо, имеющее неоднозначную семантику в контексте сказки: с одной стороны, игрушка-Горбунок лучший друг и добрый помощник главного героя, с другой – это конь-проводник в другие миры, имеющий демоническую сущность (подробнее об этом в следующих разделах главы). Также и двойственна сказка: с одной стороны – детское произведение о верной дружбе; с другой – мрачное рассуждение о судьбе России и ее будущем.
И последнее о чем здесь стоит говорить, подзаголовок сказки, который отсутствует в детских изданиях, но был в первом издании 1834 года. Ершов подчеркнул, что это «русская сказка» и подготовил к восприятию ее со всеми национальными особенностями быта. Этим же он подчеркнул и злободневность своего произведения, относя события не в «тридевятое государство», а в Россию, но вот какого периода, вопрос в целом оставляет открытым. Всю сказку можно воспринимать как серьезное размышление о национальном характере и стихии народной жизни.
Но не только к содержанию сказки относится заголовок. Еще Пушкин писал: «Этот Ершов владеет русским стихом, точно своим крепостным мужиком»[9]. Вся сказка написана хореем (от греческого − хор, пляска, хоровод). Сказка – это описание этого яркого и разнообразного хоровода, народной пляски, недаром в тексте мотивы танца, песни и игры занимают далеко не последнее место: начало третьей части (Та-ра-ра-ли, та-ра-ра![10]), появление Горбунка часто сопровождается мотивом танца (например, «Лишь игрушкагорбунок/…/ Хлопал с радости ушами/Да приплясывал ногами…»[11], сцены гуляний на ярмарке).
Второй уровень можно обозначить как «текст в тексте». Не раз рассказчик (сказитель) включает в текст сказки тексты небольших песен, которые отвлекают от основного действия.
Первую из них поет Иван «Ходил молодец на Пресню», где под Пресней понимается район Москвы. Песня эта из оперы А.О. Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват», написанной в конце XVIII вeкa. Но в это время никаких «боярских детей», «стрельцов» или «думских дворян», которые упоминаются в «Коньке», уже давным-давно не было.
Исследователи видят здесь намек на то, что время действия сказки очень близко к XIX веку.
Также интересен сам сюжет этой оперы, где главный герой Филимон (очень похож на Ивана − поет ту же песню «Как ходил, гулял молодчик»), с помощью мельника женится на любимой Анюте и становится одновременно и крестьянином, и дворянином: «Сам помещик, сам крестьянин, / Сам холоп и сам боярин»; «однодворец − и дворянин и крестьянин − все один»[12]. В сюжете оперы снимается различие между крестьянством и дворянством. Ершов, отсылая нас к этому источнику, оправдывает переход Ивана из крестьянского положения и дворянскому, а затем больше – к царскому. Снимался для читателя социальный антагонизм за счет ссылки на очень популярный и любимый публикой текст. В следующем разделе данной главы представлена интерпретация другой песни.
Вторая и третья части начинаются развернутыми присказками, воспроизводящими сжатые сюжеты волшебных, бытовых и сатирических сказок. Этот прием позволяет автору отвлечь читателя от основного сюжета, дразнит его любопытство и напоминает, что «это присказка, а вот -/ Сказка чередом пойдет…»[13]. Ершов сам называет источник своей сказки – русскую народную сказку «Сивка-Бурка», где были и традиционные три брата, и волшебный помощник, полученный после поимки коня, топтавшего посевы, и царевна, и даже ее перстень. Но сразу заметно, что в литературной версии этой сказки действие усложнено не только событиями и множеством героев, но и включением в текст инородных фрагментов. Вторая же часть присказки – это, на наш взгляд, аллюзии на сказки А.С. Пушкина, а не на предшествующую народную традицию, так как в шести строках упоминается одновременно и остров Буян («Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре Гвидоне Салтановиче и прекрасной царевне-лебеди»), и девица в гробе («Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»), а также сюжет, связанный с соловьемразбойником. Этим сам Ершов указывает на традицию стихотворной сказки.
Исследователи находят в этой сказки как минимум три основных литературных источника замысла: два пушкинских текста («Сказка о царе Салтане» и «Руслан и Людмила»), Ветхий и Новый завет, а также комическая опера Аблесимова «Мельник – колдун, обманщик и сват»[14].
В третьей части есть фрагменты, которые представляют собой, судя по всему, сюжеты бытовых сказок, где часто главными героями становятся муж, жена, свекровь, невестка; а действие сосредоточенно вокруг их отношений. Третья же песня представляет собой описание уже случившего события – освобождения кораблей от чуда-юда рыбы-кита. Все эти включения позволяют увидеть разноголосицу сказки. Она – сложное целое, целый мир, открывающийся перед читателем.
Третий уровень – уровень рассказчика, который ведет вполне традиционный для сказки диалог с читателем. Сказитель явно находится на ином уровне, чем его герои, так как он пытается дать философские обобщения даже в небольших фрагментах его явного присутствия в тексте. Он же и оформляет сказку во временном плане, давая хронологию событий. Интересны и разбросанные по тексту обращения к читателю: «Дайте, братцы, отдохнуть…», «Снова сказкой позабавим/ Православных христиан…»[15], читательслушатель предстает как православный человек. Важна номинация «братцы», понимание единства нации за счет религии. Ты-номинация предполагает близость рассказчика и образа предполагаемого читателя. Рассказчик явлен как человек, знающий свою эпоху и время описанных событий (думается, что в тексте два временных пласта), начитанный (знание литературы и устного народного творчества), способный проводить параллели и делать обобщения.
С.А. Комаров в своей монографии делает интересные замечания о субъекте повествования, который, по его мнению, не идентичен в разных частях сказки. В первой части субъект ориентирован на «эпическое сказательное «мы» («Снова сказкой позабавим/ Православных христиан…»[16]); суждения безличностны, исходят из общенародного опыта («Хоть смеяться, так оно -/ Старикам уж и грешно…»17). Во второй части «эпическая отстраненная позиция и стилистика начинают эмоционально подкрашиваться, иронически, но сдержанно осложняться, становятся отчасти аналитичными»[18] («Что Ивана-молодца/ Потурит он из дворца»; «И, увидя, что дурак/ Спит прекрепко, как хомяк»; «И, польстивши донесеньем,/ Хитрый спальник со смиреньем» и т.д.). В третьей части сказки субъект повествования четыре раза обозначен через «я», отчасти психологизирован («Я не ведаю о том./ Но теперь мы с ним простимся/ И к Ивану воротимся»[19]; «И увидели ль кого -/ Я не знаю ничего./ Скоро сказка говорится,/ Дело мешкотно творится./ Только, братцы, я узнал,/ Что конек туда вбежал,/ Где (я слышал стороною)…»[20]).
Таким образом, анализируя только уровень наррации, можно вскрыть подтексты этой, на первый взгляд, незатейливой и детской сказки. С точки зрения наррации сказка «Конек Горбунок» опережает свое время. Это уникальное произведение для своего времени, так как традиционные фольклорные мотивы, устойчивые образы обрамляются очень сложными перекличками текстов. Разноголосица текстов открывает внутренний мир сказки как безграничный.
3 Образ Ивана-дурака
Русский Иван-дурак − один из самых распространенных и любимых героев фольклора и литературы. В русских сказках выработано особое отношение к образу Ивана дурака. К нему, как ни странно, несмотря на комичность ситуаций, в которые он попадает, мы не испытываем ни осуждения, нет к нему и неприязни. Есть только удивление и внутреннее тяга к такому же, как у него везению и оптимизму. Не зря существует столько много поговорок и пословиц, связанных с образом дурака. Например, «Дураку закон не писан», «Дураку всегда везет» и множество других.
Ученые достаточно подробно изучили феномен дурака в фольклорных сказках (Е.М. Мелетинский, Г. Курлов, А.В. Павловская, Б.П. Вышеславцев и многие другие), в литературных сказках же на этот образ внимания обращается меньше.
Одной из самых известных литературных сказок об Иванушке-дурачке является сказка П.П. Ершова «Конек-Горбунок», где образ главного героя раскрывается, с одной стороны в русле фольклорной традиции, с другой – это попытка расширить традиционные представления о дураке. Дурак в разные эпохи становится выразителем многих национальных черт русского народа, он помогает вскрыть связи в нашем мире, обнажить человеческие отношения. Но у Ершова – непростая сказка, в ней много сокрытого и неявного, а Иван-дурак не так прост и понятен.
Происхождение Ивана из сказки П.П. Ершова вполне традиционно: он третий и младший из братьев. Появляется на свет в крестьянской семье. Он не занимается никаким полезным трудом, в отличие от старших братьев − расчетливых, домовитых хозяев.
Завязка сюжета связана с первым действием Иванушки − охраной отцовских посевов от «злого вора». Особенным образом происходят сборы на охрану посевов: «Стало в третий раз смеркаться,/ Надо младшему сбираться;/ Он и усом не ведет,/ На печи в углу поет/ Изо всей дурацкой мочи:/ «Распрекрасные вы очи!»[21].
С самого начала сказки понятно, чем постоянно занимается в доме, так как свое чрезмерное усилие («из всей дурацкой мочи», ср. «сила есть ума не надо») он направляет на творческие занятия, а не на созидательное практическое действие. Отметим, что Иван постоянно исполняет песни, каждое свое дело заканчивается песней (помимо песни «Распрекрасные вы очи!», а также после ночи в дозоре – «Ходил молодец на Пресню», «Вдоль по улице идет,/ Ест краюшку да поет…»[22]; «И под песню дурака/ Кони пляшут трепака…»[23]; «Ждет кита из синя моря/ И мурлыкает от горя...»[24]. Фольклорный Иван дурак − поэт и музыкант; в сказках подчеркивается его пение, его умение играть на чудесной дудочке или гуслях-самогудах. Иванушка ничего не анализирует, а пение песен помогает ему оформить свои эмоции, высказать свои мысли, причем делает это он не своими слова. Помимо прочего, песни заполняют пробелы в речи. Ершовский Иван говорящий, высказывающийся, молчать он не умеет.
С самого начала сказки подчеркивается основная черта – это лень. Он ничего не делает, а для побуждения его к действию нужно что-то предложить: «Подошел к нему отец,/ Говорит ему: «Послушай,/ Побегай в дозор, Ванюша./ Я куплю тебе лубков,/ Дам гороху и бобов…»[25]. Он − единственный, кто идет в дозор с корыстными целями (за обещанные отцом лубки, горох и бобы). Кстати, и на предложение стать царским конюхом он соглашается только после материального обещания «в золоте ходить». И это главное отличие дурака «Конька-Горбунка» от фольклорного, который всегда бескорыстен.
Показательно, что Иван, в отличие от старших братьев, не берет оружия в дозор (вилы и топор у старшего и среднего), так как изначально в зло он не верит, и сам на наказание вора он не способен. «Сказка делает младшего самым безопасным дурачком»[26]. И также он единственный, кто не испугается и не уснет в дозоре:
Поле все Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звезды на небе считает
Да краюшку уплетает...[27]
Его «считание звезд» − это, с одной стороны, выражение его мечтательности, а с другой, − тяга к ротозейничеству[28]. Это и есть самый типичные черты характера русского дурака.
Следующая значимая сцена – это сцена поимки кобылицы. Данный фрагмент текста имеет важное значение для интерпретации образа Ивана, так как является, на наш взгляд, определяющим в сюжете, а также имеет символический смысл. До этого момента сказки Иван слишком неоднозначен.
Конь, лошадь – это одно их наиболее мифологизированных животных в мировой культуре: «атрибут высших языческих богов и христианских святых; хтоническое существо, связанное с культом плодородия и со смертью, загробным миром; проводник на «тот свет»[29]. Значимо при интерпретации этого образа является окрас: обычно светлому Белбогу (стихия света) посвящался белый конь, темному Чернобогу (стихия мрака) – черный30. Кобылица в сказке, казалось бы, светлая: «Кобылица та была/ Вся, как зимний снег, бела,/Грива в землю, золотая,/В мелки кольца завитая…»[31] − но, почему-то появляется она только в ночное время («Вдруг о полночь конь заржал…») и несет с собой разрушения (топчет посевы, а не «способствует плодородию»).
Чудесная кобылица − первый мифологический персонаж этой сказки. Именно в кобылицу превращалась древнегреческая богиня плодородия Деметра, а бог Посейдон в образе жеребца сочетался с ней[32] (сказочная кобылица ждала потомства, правда, не говорится от кого). Она прилетала по ночам и кормилась пшеничным зерном. Символом Деметры всегда считалось зерно. Именно она, по мифам, научила людей пахоте и посеву. Она вступила в брак с богом земледелия, и плодом этого брака стал Плутос − бог богатства и изобилия. Деметра − древнее хтоническое божество и главная участница Элевсинских мистерий, некоторые церемонии которых совершались ночью. Две трети года она проводит со своей дочерью Персефоной, и тогда природа ликует (два золотогривых коня в сказке могут служить символом этих двух третей года). А одну треть ее дочь проводит в подземном Аиде. (Конек-Горбунок, как существо хтоническое, может символизировать эту треть[33]). Златогривая кобылица в Коньке-Горбунке − это не просто лошадь, а эротический символ. Значимой сценой становится бешеная скачка Ивана на кобылице, где животное теряет самообладание, в этой сцене начинает проявляться другая сущность: «Кобылица молодая,/ Очью бешено сверкая,/ Змеем голову свила/И пустилась как стрела…»[34] − светлая кобылица становится похожей на змея, который, как известно, часто является символом ада, имеет искусительную для человека силу. Кобылица в данной сцене – не олицетворение добра и света (солнца), победить Ивана она пытается «силой аль обманом».
Иван пытается обуздать эту бешеную силу: «И прыгнул к ней на хребет -/Только задом наперед…»35. Кажется, что это выражение удали, ловкости и находчивости героя. Но даже здесь у Ивана не все гладко. В русском фольклоре образ человека, севшего задом наперед, встречается довольно часто (например, «Ваня, Ваня, простота!/ Купил лошадь без хвоста!/ Сел задом наперед/ И поехал в огород») − здесь вся несуразность, неполноценность героя, случайность его успеха. Но интересным представляется то, что в русских гаданиях лошади завязывали глаза, садились на нее задом наперед и следили, куда она пойдет: там гадающую ждет замужество, а гадающего − женитьба. То есть решать судьбу доверяется лошади, та же ситуация и у нашего Ивана, так как с этого момента жизнь Ивана кардинально изменится. Встает вопрос, а как именно изменится, и что же произошло после этой неистовой скачки.
После этой сцены кобылица говорит о том, что может подарить Ивану трех коней. Случился скрытый договор с дьяволом. Иван, по своей привычке, поет, но не простую песню, а реально бытовавшую русско-народную – «Ходил молодец на Пресню»36, где описывается ситуация встречи молодца с «красной девицей», которая его «с ума свела». Так и наш Иван после встречи (скачки) с кобылицей больше не будет прежним. Произошло слияние онтологического (природного) и человеческого, и результат этого слияния – два прекрасных вороных коня и убогий конек. Красивая золотогривая белая кобылица рожает вороных (черных) коней и уродливого конька, которых можно интерпретировать по мифологическим представлениям. «Вороная или мертвенно-бледная (прим. А.В.: лошадь) связывается с луной и водой и является воплощением дьявола или проклятия»[37]. Можно привести описание коней, когда их увидит один из братьев Ивана: «Кони ржали и храпели,/Очи яхонтом горели;/В мелки кольца завитой,/Хвост струился золотой,/И алмазные копыты/ Крупным жемчугом обиты…»[38] (горящие красным глаза, ржание и храпение – все признаки дьявольской природы коней, их принадлежности не к нашему миру). Только, смотря на этих коней, братья «чуть-чуть не окривели».
Конек-Горбунок тоже странен: «Ростом только в три вершка,/ На спине с двумя горбами/ Да с аршинными ушами…»[39], «черной гривкою трясет»40. В его облике можно увидеть черты беса-черта – горбатый черный карлик. Заметим, что аршинный ослиные уши – это символ придворного дурака. Можно увидеть несколько мифологических «родственников» Конька-Горбунка: бес-конек древневосточной мифологии, которого нередко представляли черным или рыжим существом, способным превращаться в животных (часто в лошадь), с горящими глазами, а также кривого и хромого[41]. Передвижение этого существа описывалось как полет «вихрем» (ср. «Понеслася по полям,/ По горам и по лесам…»; «Вьется вихорем у ног»; «И стрелою полетел;/ Только пыльными клубами/ Вихоь вился под ногами…»). Он − бес, но добрый помощник, как и египетский бог, Бес − уродливый карлик, охраняющий человека от бедствий и отгоняющий злых духов. С другой стороны, длинные аршинные уши, малые размеры (рост в три вершка), горбатость напоминают известное демоническое существо восточной мифологии − горбатого лунного зайца, живущего на Луне, толкущего в ступке эликсир бессмертия и знающего секрет преображения через смерть.
Не зря о нем некоторые персонажи будут говорить как о бесе: «что за бес такой под ним»[42] (братья Ивана), «Что он с бесом хлеб-соль водит»[43] (царский спальник).Кобылица, говоря о Коньке, скажет: «На земле и под землей/Он товарищ будет твой:/Он зимой тебя согреет,/Летом холодом обвеет;/В голод хлебом угостит,/В жажду медом напоит…»44. Здесь прямо сказано о функции Конька, он сопровождает Ивана везде. Конь в народных поверьях связывался с «тем светом», загробным миром, и нередко воспринимался как проводник в мир мертвых[45]. Конек-Горбунок имеет также архетипическое сходство со всеми мифическими летающими конями − Пегасом, Альбораком, Гиппогрифом. Эти хтонические существа − проводники в потусторонний мир, посредники между небом и землей. Так и Конек-Горбунок переносит Ивана через пространства на земле, помогает добраться до неба и контактировать с водным миром. Помимо проводника, Конек – боевой товарищ Ивана. Они соответствуют друг другу: какой воин, такой и помощник (дурак «увечен» умственно, Конек – физически).
Тогда слова Ивана после ночи, проведенной на поле: «Вдруг приходит дьявол сам,/ С бородою и усами;/ Рожа словно как у кошки,/ А глаза-то что те плошки!..»[46] − звучат не как вранье и преувеличение. Иван прост в своих помыслах и врать не умеет.
Иван становится заметен для нечистых сил, прежде всего, потому что в словах Ивана постоянное чертыхание или упоминания беса: «вот и стал тот черт скакать», «да чертенку и поверил», «да какой вас черт украл», «нет ведь, черт возьми, угас»[47], «чай, чертей в него пять сотен», «что, − сказал он, − за шайтан», «вишь, какой морской шайтан»48 (в мусульманской мифологии: злой дух, дьявол). «Само слово «черт» в народной речи употреблялось довольно редко, так как считалось, что «слово черт произносить грех, не то он привяжется и будет причинять зло»[49]. Да и в характере героя есть черты, сближающие его с темной силой: например, Иван падок на материальные ценности, он забывает даже о семье:
| При конюшне царской служит | У Ивана красных платьев, |
Образ Ивана в фольклоре идеализирован, он всегда и во всем превосходит своих старших братьев, как бы опровергая свой образ дурака. Здесь же Иван уже более «земной», со слабостями и падкостью на внешние ценности. Даже в облике Ивана спальнику мерещится бес. Иванушка близок к нечистой силе, он с ней глубинно связан. Только благодаря этой силе у него все получается, ему с Коньком все под силу.
Иван кажется пассивным персонажем, который ничем не занимается, который ничего не может сделать без помощи Конька. Ершовский дурак ленив от природы. Любое дело он пытается упростить до предела, но нигде за это ему никто не пеняет, все воспринимают это как должное, даже Конек его не осуждает: «Рад бы радостью поднять,/ Да ведь силы не занять!/Сундучишко больно плотен,/Чай, чертей в него пять сотен/ Кит проклятый насажал./Я уж трижды подымал;/Тяжесть страшная такая!»[51]. Но несколько раз про этого ленивого Ивана будет сказано: «все пустяк для дурака», «Дураку ли мешкать? Дело/ У него в руках кипело»[52]. Все действия Ивана тщательно сокрыты, он как будто ничего не делает. Показательна сцена его работы на царской конюшне, где никто не видит, как он работает: «Он кладет перо в сусек,/ Чистить коней начинает,/ Умывает, убирает,/ Гривы длинные плетет,/ Разны песенки поет…»[53]. После получения волшебного помощника Иван самостоятельно работает только по ночам (ср. кобылица тоже действует по ночам). Он ухаживает за конями, тем самым все больше сближаясь с темными силами. Спальник, завидуя Ивану, скажет царю: «Что конюший государский − /Басурманин, ворожей,/Чернокнижник и злодей…»[54]). Также как и слова Ивана после ночи в поле, это не выглядит как преувеличение.
В конце первой части, где перечисляются основные события последующих частей, все действия называются как выполненные Иваном: «перо свое проспал, хитро поймал Жарптицу, похитил Царь-девицу, ездил за кольцом, был на небе послом, киту выпросил прощенье, спас он тридцать кораблей…»[55]. Несмотря на помощь Конька, основную работу выполняет сам Иван. Везде, выполняя любое дело, начинает сам и только потом зовет Конька.
Многие действия Ивана разрушительны по своей сути: добыча пера – нарушение запрета Конька и первое самостоятельное действие Ивана (остальные выполняются по просьбе отца, братьев, Конька или приказу царя) повлечет за собой дальнейшие беды; первый и второй приказы царя – привезти Жар-птицу и Царь-девицу являются по своей сути кражей, пленением; последнее испытание заканчивается гибелью царя. Но Иван в сказке «Конек-Горбунок» сделает одно доброе дело – поможет чудо-юду рыбе-киту искупить грех и освободиться от участи быть «пристанищем» для села. Показательно, что помощь несчастному чудо-юду рыбе-киту – это личный выбор Ивана, а не выполнение чьего-либо приказа (к этому его побуждает друг-Конек, а не царь). Видя искреннее страдание, Иван соглашается помочь. Здесь показано, как герой, в очередной раз (до этого он отпускает кобылицу), помогает природному существу. А, если вспомнить о том, что чудо-юдо – это «модель» целого мира (долгое время он – остров, на котором располагается селение), то Иван спасает не только его, а еще и проглоченные корабли, не пострадают и люди, которые покинут спину чуда-юда. Думается, что миссия Ивана восстановить порядок в мире, возвратить все в естественное состояние: помимо спасения морского чудища, Иван не даст совершиться «неправильному» браку Царь-девицы и старика-царя; судьба крестьянского сына, ставшего царем, показывает, как стираются противоестественные социальные границы.
Иван сам не готов начать что-либо делать, без Конька ничего не получается («Пал Иван к коньку на шею,/ Обнимал и целовал»[56]. Только указания Горбунка спасают ситуацию.
Есть разные варианты интерпретации отношений Ивана с Коньком: помимо отношений Ивана с существом из потустороннего мира, интересна версия Линор Горалик, описывающий их связь как супружескую[57]. Так как Конек – это не совсем полноценный боевой товарищ, так как даже в момент «битв» (с Жар-птицой, Царь-девицей) он отсутствует.
Но есть у дурака любимое и желанное дело, которому Иван всегда с удовольствием и самоотдачей отдается − это сон: «И под голос тихий, стройный/ Засыпает преспокойно…»; «Побежали по Ивана;/ В крепком сне его нашли/ И в рубашке привели…»; «Но его не добудились...»[58] и другие случаи). Сон губителен для всех дел Ивана, и тогда фраза Конька «Гей! Хозяин! Полно спать!» воспринимается как рецепт для счастья. Только пробудившись от «сна» − бездействия можно достичь чего-то в этой жизни.
Еще одно важное качество, отражающееся в речи, это способность ничему не удивляться, так как он подходит не с точки зрения типичного разума, а своего «особенного»: «Что, − сказал он, − за шайтан!/ Шапок с пять найдется свету,/ А тепла и дыму нету;/ Эко чудо-огонек!»[59]. А объяснения его подчинены бытовой крестьянской логике, для него волшебные существа обыкновенны за счет снижения их в его речи: о жар-птицах как о курицах −
| Тьфу ты, дьявольская сила! | Ножки красные у всех; |
На облик Царь-девицы он тоже среагирует по-дурацки, подходя к ее внешности с точки зрения крестьянина, для которого важна крепость и живость женщины:
| Эта вовсе не красива: | Тьфу ты! словно у цыпленка! |
Иван привык казаться дураком, простота его высказываний только внешняя. Но к продаже коней он уже подходит не без выдумки: «Ну, я пару покупаю!/ Продаешь ты?» − «Нет, меняю». -/»Что в промен берешь добра?» -/ «Два-пять шапок серебра»64.
Иван-дурак совершает все невпопад и не как все люди, вопреки здравому смыслу и элементарному пониманию практической жизни. Это особенно бросалось в глаза крестьянину с его практической сметкой и потому всячески обыгрывалось в сказке, делая дурака фигурой глубоко комической65 (не понимают братья, отец, царский стряпчий).
Любой дурак активен в речи. Иван Ершова максимально деятелен именно в этой ипостаси. Его речь наполнена бахвальством. Его хвастовство – это своего рода крик о том, что ему более нечем себя похвалить, как вспомнить о своих единичных заслугах. Иван хвастается, потому что ему больше нечего рассказать о себе и хочет получить слова одобрения от окружающих, а может и опровергнуть свой статус «дурака».
Иван всегда жесток в своих высказываниях по отношению к ворам и обманщикам: («Эхе-хе! так вот какой/ Наш воришко!.. Но, постой,/ Я шутить ведь, не умею,/ Разом сяду те на шею./ Вишь, какая саранча!»; «Да какой вас черт украл?/ Чтоб пропасть ему, собаке!/ Чтоб издохнуть в буераке!/ Чтоб ему на том свету/ Провалиться на мосту!..»[66]; «Чтоб те, вора, задавило!/ Вишь, какой морской шайтан! -/ Говорит себе Иван. -/ Обещался до зарницы/ Вынесть перстень Царь-девицы,/ А доселе не сыскал,/ Окаянный зубоскал!..»[67]. В отличие от всех остальных героев сказки дурак − человек с устойчивыми нравственными представлениями, его мир четко делится на добро и зло, полутонов у него не бывает, все события он воспринимает, как успешные или как трагические. Из уст Ивана прозвучат призывы к нравственности: «Стыдно, братья, воровать!/ Хоть Ивана вы умнее,/ Да Иванто вас честнее:/ Он у вас коней не крал»[68]. Причем у него все моральные устои выработаны не разумом, а естественным способом (практическим способом). В.В. Розанов в одной из своих статей замечает, что «...все множество действительных «дураков» играют огромную строительную и огромную охранительную роль... И можно сказать, чуть-чуть преувеличив, что деревня только и живет «стариками и дураками» среди склонной «закучивать» молодежи и умников…»[69]. А ведь и правда, кроме Ивана, в этой сказке поучать больше некому.
Иван − единственный, кто способен честно и на равных говорить с государем: «Тут Иван волчком вскочил./ «Я того не говорил! -/Закричал он утираясь. -/ О пере не запираюсь,/ Но о птице, как ты хошь,/ Ты напраслину ведешь»; «...Чай, с просонков я, толкую,/ Штуку выкинул такую./ Да хитри себе как хошь,/ А меня не проведешь»; «...Вот Иван к царю идет,/ Говорит ему открыто…»; «Что, опять на окиян? -/ Говорит царю Иван. -/ Нет уж, дудки, ваша милость!/Не поеду ни за что!»[70]. Отсутствует в сознании дурака пиетет перед власть имущими. Вообще отношения царей и дураков частотны для фольклорной традиции: «...Еще можно заметить отдаленно, что в практической работе на земле правительство русское, государство русское, цари русские всегда построяли мысль свою и волю свою на «дураке» или даже в дружелюбии с «работящим дураком», все возлагая на его покорность и терпение, всего надеясь от его работы и тихости и щедро его награждая полновесною заботою и любовью…»[71]. Это, с одной стороны, указание на «разумность» наших правителей, с другой, попытка осмыслить значимость дурака для устройства системы.
Также свободно Иванушка действует и в небесном пространстве, которое для него соотносится с земным (сравнения земное царство не выдерживает):
«Эко диво! эко диво!
Наше царство хоть красиво, -
Говорит коньку Иван.
Средь лазоревых полян, -
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится…[72]
Причем из всего многообразия небесного мира он выделяет землю, здесь сказывается его крестьянское происхождения, так как земля − первая ценность для земледельческой России. А также именно земные правила ему понятнее, небесное царство слишком «чисто» для Ивана. И также открыто, как с земным царем, Иванушка разговаривает и с небесными светилами: «В терем к Месяцу идет/ И такую речь ведет:/ «Здравствуй, Месяц Месяцович!/ Я − Иванушка Петрович,/ Из далеких я сторон/ И привез тебе поклон»[73].
Важно для интерпретации образа дурака и то, как на его речь реагируют другие. Его никто не воспринимает серьезно: «Братья, сколько ни серчали,/ Не смогли − захохотали,/ Ухватившись под бока,/ Над рассказом дурака./ Сам старик не мог сдержаться,/ Чтоб до слез не посмеяться…»[74]. По версии окружающих, Иван – неопасен, и, может быть, именно поэтому он «удобен» темным силам. Ивана никто не заподозрит.
Особая черта нашего дурака − это его постоянное воображение о себе: «Вот он поля достигает,/ Руки в боки подпирает/ И с прискочкой, словно пан,/ Боком входит в балаган…»; «...Тут Иван,/Руки в боки, словно пан,/ Из-за братьев выступает/ И, надувшись, отвечает…»; «Тут надел он свой кафтан,/ <…> Кнут свой сбоку прицепил,/ Словно утица поплыл…»; «Вот Иван к царю явился,/ Поклонился, подбодрился…»[75]. При всей естественности его реакций он пытается создать себе образ, это его своеобразная защитная реакция на все вокруг.
«Что же такое этот «дурак»? − Это, мне кажется, народный потаенный спор против рационализма, рассудочности и механики, − народное отстаивание мудрости, доверия к Богу, доверия к судьбе своей, доверия даже к случаю. И еще, − выражение предпочтения к делу, а не к рассуждениям»[76]. Ершовский дурак вполне вписывается в эту традицию, хотя и слову он предается не с меньшим упоением. Слово всегда сопровождает у Ивана дело. «Разумеется, сказочный Дурак − не мудрец, не мистик и не философ. Он ни о чем не рассуждает, а если и рассуждает, то крайне глупо»[77]. Но глупо не значит неправильно, а, значит, только не как все.
«Внешне неприметный, совершающий на первый взгляд глупые и ненужные поступки, не стремящийся ни к богатству (здесь не совсем так, прим. А.В.), ни к славе, он в конце сказки получает в награду прекрасную царевну, а иногда и полцарства в придачу». За что за награждается наш Иван? Одно из предположений выскажут старшие братья, ссылаясь на народную мудрость, что награжден Иван за дурость: «Но давно уж уж речь ведется,/ Что лишь дурням клад дается,/ Ты ж хоть лоб себе разбей,/ Так не выбьешь двух рублей» («Но издавна речь ведется,/ Что все глупым удается/ Будь преумная душа/ Не добудешь и гроша»)[78].
Русский сказочный дурак − это ведь не просто выражение каких-то типичных свойств русского народа, но явление куда более сложное и многостороннее. У Синявского звучит важнейшая мысль, что дурак − это часть культуры. «Сказочный Дурак живет исключительно надеждой на чью-то чудесную помощь. <…> Назначение же Дурака в другом, в противоположном: это апофеоз незнания, неумения, не-делания и полнейшей бесхитростности. Именно потому, что Дурак бесхитростен, он так привлекателен. Назначение Дурака − и всем своим поведением, и обликом, и судьбой доказать (точнее говоря, не доказать, поскольку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно представить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли − ничего не зависит»[79][80]. Тогда непонятно: отчего зависит?
Процветают на земле в этой сказке только персонажи, живущие по демоническим законам. По традиции фольклорной сказки старшие братья, обманывающие младшего, должны быть наказаны, но здесь этого не происходит: «Два же брата между тем/ Деньги царски получили,/ <…>/ Дома дружно поделились,/ Оба враз они женились,/ Стали жить да поживать/ Да Ивана поминать…»[81]. Их вранье, воровство, желание сгубить младшего брата поощряются счастливой безбедной жизнью.
Интересен в этом контексте образ Царь-девицы. Ее перстень находится в подводном царстве (подземном), причем на самом его дне, куда добраться может только «крикун и забияка» ерш, и находится этот перстень в «проклятом» сундучке, о весе которого Иван скажет, что в нем «чертей пять сотен», но об этом несколько ниже.
Но, несмотря на всех этих чертей и бесов, дьявол в сказке не появляется. У Ершова в «Коньке-Горбунке» три параллельных между собой мира: небесный, земной и подводный. Это вполне соотносится с представлениями о мире в язычестве, где мир представлен тремя уровнями: небо, земля и подземный мир. Бога тоже нет как персонажа, но он несколько раз будет появляться в словах разных героев: в словах Месяца Месяцовича − «снимет бог с него невзгоду», «Бог с тобою», а также в словах земного царя – «я, помилуй бог, сердит!», «дай бог память…», «что ты, что ты, бог с тобой», «ну, уж бог тебя простит», «чудо бог один творит». Бог в сказке высшая всемогущая сила, вольная наказывать и прощать грешных. Бог есть только в словах, дьявол же (или его «служащие» бес, черт) в сказке действует.
Причем страшно то, что дьявол на земле, а не в подземном царстве (сам Иван о земле скажет «и черна то, и грязна»). Подробнее об этом в следующем разделе данной главы.
Финал сказки неочевиден. Наказан царь-самодур, воцаряются Иван и Царь-девица. В конце сказки пропадает Конек-Горбунок, он сопровождал Ивана на протяжении всего сюжета, а тут в момент счастья – пропадает. Это вполне может означать, что цель Конька достигнута – Иван воцарился на русском престоле.
Становится значимым, что неидеальный Иван в конце сказки преодолеет процедуру очищения и перевоплощения: «И такой он стал пригожий». Казалось бы, произошло изменение, но он все также воображает о себе: «Осмотрелся, подбодрясь,/ С важным видом, будто князь…»[82]. Да и царем его признают не потому, что он хорош собой и добр, а потому что женился на нравящейся народу Царь-девице. Но народ ликует, но среди этого ликования крики людей: «Я хочу царицей быть./ Люба ль я вам? Отвечайте/ <…>/ «Люба, люба! – все кричат, − / За тебя хоть в самый ад!..»[83]. Но нельзя говорить, что в сказке торжествует зло, ведь и ершовский Иван не злой, он прост и искренен (и, как было сказано выше, он тот, кто восстановит порядок в мире). Скорее Ершов показывает, что народная стихия соединяет в себе все: добро и зло, божественное и демоническое, обыкновенное и инфернальное.
4.4 Пространственная организация текста
В сказке П.П. Ершова «Конек-Горбунок» представлен модель мироустройства. Сказка населена множеством героев, населяющих три пространства. Схематично это может быть представлено трехуровневой моделью Мирового древа. Образ мирового древа широко распространен во многих культурах и выступает одним из воплощений мировой оси, аналогом мирового столпа, мировой горы, символом центра мира. Три космические сферы ассоциируются с тремя частями дерева: нижний мир – это его корни, земля – ствол, крона – небеса. Само мировое древо наделяется функцией взаимосвязи между тремя мирами[84].
Начало сказки наиболее показательно: «За горами, за лесами,/ За широкими морями,/ Не на небе − на земле/ Жил старик в одном селе...»[85]. Именно эти строчки стали одним из доводов исследователей в пользу того, что сказка принадлежит перу А.С. Пушкина, и даже входили в его собрание сочинений[86]. Осталась в записях пушкинская версия со строчкой: «Против неба – на земле», которую молодой Ершов не побоялся изменить, и эти небольшие перемены выглядят принципиальными. В строке «Против неба – на земле» звучит явное противопоставление земли и неба («супротив небес», «вопреки», не следование законам, а бунт), ершовская строка несколько меняет акценты, он как будто уточняет, что основное действие будет происходить на земле, не на небе. С самого начала выстраивается вертикаль сказки, обозначаются два места действия, затем обозначится и третье.
Троичность Мирового древа по вертикали подчеркивается отнесением к каждой части особого класса существ, чаще всего животных (изредка классов божеств или других мифологизированных персонажей). С верхней частью Мирового древа (ветви) связываются птицы; со средней частью (ствол) – копытные, в более поздних традициях и человек; с нижней частью (корни) – змеи, лягушки, мыши, бобры, выдры, рыбы, иногда медведь или фантастические чудовища хтонического типа. В сказке П.П. Ершова сохраняется эта система персонажей: небо – обитель Солнца и Месяца Месяцовича; земля – царство людей и животных (кстати, копытных); нижний мир принадлежит рыбам.
В сказке наиболее полно представлено земное царство. Это пространство населено множеством персонажей – людьми и животными.
Обычно фольклорная сказка начинается обозначением условного сказочного пространства, здесь происходит то же самое – некое далекое место, без точной географической привязки. Но нереальность, сказочность ситуации сразу же разрушаются включением быта: мы узнаем об обычной крестьянской семье, живущей недалеко от столицы; последующие события перемежаются упоминаниями предметов быта (вилы, топоры, малахай, лубки, рогожа и многое другое), сельскохозяйственных строений (сенник, избы, балаган и т.д.). Читатель сразу же погружается в будни русского крестьянина, который все свои силы направляет на защиту посевов от «злого» вора. И в это обыкновенное течение жизни входит чудо: сначала – кобылица и ее дети; затем – жар-птицы, дальше чудеса следуют одно за другим – волшебное перо, Царь-девица и ее «небесная» семья, чудо-юдо рыба-кит. Отметим, что все встречи с чудесным происходят в особых точках, нарушающих строгую троичность мира: поле (встреча с кобылицей) – соединение неба и земли; гора с Жар-птицами, стремящаяся от земли к небу; берег моря (встреча с Царь-девицей), остров – рыба-кит («земля», уходящая под воду).
Что же происходит в этом земном царстве? Почему в него вдруг попадают существа из иных миров? Причем сами люди ничему не удивляются, воспринимают чудо, как обычное. Однажды только отец главного героя произнесет: «Чуден, − молвил, − божий свет,/ Уж каких чудес в нем нет!»[87]. Все чудеса идут от Бога, и это значимо, так как даже разрушительные силы посланы на землю свыше.
Нужно обратить внимание на то, что происходит в мире людей, то, что побуждает темные силы буйствовать на земле. В сказке представлены два среза общества: семейный и общественно-политический.
В семье отношения между людьми разрушены, старшие братья врут, воруют у близких, они готовы отправить младшего на погибель от рук разбойников. О.З. Кандауров в главе «Пушкинское горбатое хобби»[88] так напишет об отношении героев сказки к сфере религии: «Например, Иванушкины братья культовый ритуал, как и Царь, усердно соблюдают: непременно помолятся перед тем, как соврать, обязательно перекрестятся перед тем, как украсть или ради корысти послать на верную смерть младшего брата. Все чудесное они оценивают количеством звонких монет. Получается, что к Богу они относятся потребительски, ищут у него поддержки для совершения неблаговидных поступков и одновременно − защиты от «нечистой силы», т. е. шкоднически желают «преступления без наказания». Таков же и царский Спальник, говорящий Царю: «Помилуй! Вот те истинный Христос, справедлив мой, Царь, донос…»[89]. Получается, что многие герои сказки глухи к миру горнему.
Одна из самых показательных сцен общественной жизни – это поход градского отряда: «Между тем градской отряд/ Приезжает в конный ряд;/ Смотрит − давка от народу./ Нет ни выходу ни входу;/ Так кишмя вот и кишат,/ И смеются, и кричат./ Городничий удивился,/Что народ развеселился,/ И приказ отряду дал,/ Чтоб дорогу прочищал...»[90]. Этот эпизод позволяет увидеть отношения, господствующие в обществе, где решающей силой является жестокость.
При дворе господствуют глупость и желание угодить вышестоящему. Государьсамодур ничего делает и никем не управляет. Его единственный способ управления – сила («Если ж ты да будешь врать,/ То кнута не миновать…»; «Погоди же ты, злодей!/ Не минуешь ты плетей!..»; «Отвечай же! запорю!..»; «Подтвердив свое веленье/ Быстрым взмахом кулака…»; «Ну, да что, сади в острог,/ Прикажи сейчас хоть в палки…» и т.д). И его подчиненные действуют также: «Наконец уж рядовой/ Разбудил его метлой…». Быстро к этому привыкает и Иван: «Говорит Иван вставая. -/ Как хвачу я вас бичом…»; «Кнут свой сбоку прицепил,/ Словно утица поплыл…». Страна держится на страхе и насилии. Все при дворе знают, чем угодить государю. Достаточно развлечь его своей глупостью. За глупость царь еще и «шапкой наградит»: «И посыльные дворяна/ Побежали по Ивана,/ Но, столкнувшись все в углу,/ Растянулись на полу./ Царь тем много любовался/ И до колотья смеялся./А дворяна, усмотря,/ Что смешно то для царя,/ Меж собой перемигнулись/ И вдругоредь растянулись…»[91].
В такое течение жизни входят волшебные силы. Наиболее тесна связь между Иваном и Коньком (подробнее об этом в разделе «Образ Ивана-дурака в сказке П.П. Ершова «КонекГорбунок»), эта пара героев будет соединять все три пространства. Сюжетно именно они побывают на небе и действуют на земле, они же побудят к действиям и все морское царство.
Кобылица, отдавая Конька Ивану, скажет: «На земле и под землей/ Он товарищ будет твой…»[92]. Кобыла не скажет ничего про небо, так как Конек не будет действовать в «солнцевом селенье», его сфера только земля. Конек, как представитель темных сил, может помочь во всех делах Ивана только на земле, доставить к границам небесного и подводного пространств.
Интересная присказка прерывает ход событий:
| Козы на море ушли; | Сбоку облак громовой; |
В этой небольшой присказке сочетаются все три пространства, которые соединяет образ коня, уходящего с земли на небо. Этот фрагмент текста предваряет историю Царьдевицы и ее небесной семьи.
Первое задание царя – доставить Жар-птицу. В русском фольклоре это огненная Царь-Птица, которая просто так в руки не дается. Живет она обычно в райском саду в золотой клетке и ест жемчуг. В этой же сказке все не так: «Ты увидишь здесь поляну,/ На поляне той гора/ Вся из чистого сребра,/ Вот сюда-то до зарницы/ Прилетают Жарыптицы/ Из ручья воды испить./ Здесь и будем их ловить»94. Жар-птицы Ершова совершенно другие: едят пшено с вином, похожи на куриц. Автор трансформирует обычную сюжетную модель, связанную с Жар-птицами. Интересно то пространство, в которое попадает Иван с Коньком. Место это находится на земле, но его атмосфера сказочна. Гора из «чистого сребра» чем-то напоминает магическую гору Луны розенкрейцеров, вокруг которой обитают страшные огненные существа95. Серебро − знак хозяйки ночи Луны, светящей отраженным светом Солнца (вспомним, что за златогривых коней Иван просит у Царя «два-пять шапок» серебра, а не золота! Золото в сказке встречается только в виде звезд на небе да грив коней, которые в сюжете напрямую не участвуют96). Видится, что неслучайно для встречи с чудесным выбирается именно гора. Это пространство вертикали, стремления земли к небу. И Иван с Коньком крадут перо на виду у неба. Гора – нарушение границ, и здесь происходит нарушение Иваном запрета, повлекшего последующие события.
Интересно, что свет от Жар-птиц холодный, лунный, потусторонний: «Много блеску, много свету,/ А тепла и дыму нету».97 Иванушка говорит о Жар-птицах так: «Тьфу ты, дьявольская сила,/ Эк их − дряней, привалило!..»[98]. Даже одно перо этой языческой Жарптицы приносит ему «много бед и непокою». Иван становится незаконным владельцем «светящейся частички потустороннего мира, Иван «засветился» перед силами Тьмы. По этой же причине перо принесло несчастье и Царю...»[99].
После Ивану необходимо привезти царю Царь-девицу. Царь-девица – традиционный образ русского фольклора. Но Ершов делает и ее нетипичной. Обыкновенно она изображается огромной и тяжелой, наделяется богатырской силой. Этот образ связан с эпохой матриархата, когда женщина обладала властью и пользовалась большим уважением, чем мужчина[100].
Местопребывание фольклорной Царь-девицы тоже указывает на ее «чужеродность» по отношению к «человеческому» миру. К ее царству ведет «долга бесконечно дорога». Царство героини так далеко, что практически недосягаемо для любого персонажа, кроме настоящего героя. Оно недоступно еще и потому, что дорога туда связана с многочисленными препятствиями. Первое из них – водная преграда: река или три реки, море, иногда огненное, или тридевять морей. Герою помогает перебраться через эти преграды необычный конь. Царство героини нередко находится на острове[101]. Частично эти черты сохраняются и в литературной версии этого образа.
В сказке Ершова встреча с Царь-девицей происходит на берегу моря-океана. Впервые о ней читатель услышит из уст дворовых людей: «О боярыне восточной;/ «У далеких немских стран/ Есть, ребята, окиян./ По тому ли окияну/ Ездят только басурманы;/ С православной же земли/ Не бывали николи/ Ни дворяне, ни миряне/ На поганом окияне…»[102]. Земля для людей делится на православную и «басурменскую». Здесь отражены представления людей о том, что только их вера праведная.
Следующая встреча Ивана с волшебным миром происходит в точке пересечения сразу трех пространств: берег моря (вода и земля), а также героиня пребывает из-за горизонта, места встречи воды и неба.
Все отмеченные особенности местопребывания Царь-девицы: удаленность от царства героя; водные, каменные, огненные, звуковые преграды и соответственно неприступность; «расположение на острове или на небе под солнцем – это черты сказочного тридесятого царства…»[103]. Государство Царь-девицы нередко находится прямо под солнцем и называется «Подсолнешный град», «подсолнечное царство»[104]. Наша Царь-девица дочь Месяца и сестра Солнца и пребывает из-за моря, из места, где вода сходится с небом. Получается, что Царьдевица − дочь ночного светила, значит, и сама она − лунное божество, царевна Ночи. О.З. Кандауров называет ее Богиней Зари − Астреей (Царь-девица выходит на землю вечером и ранним утром). Царь-девица − существо демоническое: сладко припевая, усыпляет Иванадурака, заставляя его испытывать себя второй раз. Она хозяйка «изумрудного терема». Такого образа в русских сказках нет, и в мифологии он очень редок. Учеными высказывались несколько версий: Кандауров пишет, что это намек на Изумрудную скрижаль герметической философии. Тогда сама хозяйка изумруда − никто иная, как Лилит − демонической существо, небесная возлюбленная Адама, персонаж из Зогара105. (В арамейском переводе книги Иова есть упоминание о хозяйке изумруда, под которой подразумевается царица Савская, которая, как сфинкс, испытывает загадками мудрость царя Соломона. В некоторых преданиях говорится, что у Царицы Савской были «козлиные ноги», что еще раз подтверждает ее демоническую сущность).
Функции фольклорной Царь-девицы различны, основная из них – хранение жизни и молодости, но Ершов полностью переворачивает тот смысл. Царь-девица даже внешне «тонка», «не красива», «суха»; она потенциально не мать. Ее образ связан со смертью: по ее прихоти царь отправит Ивана на почти невыполнимое задание (достать перстень), по ее вине погибает сам царь.
Царь-девицу называют «боярыней восточной». Кстати, тема Востока будет каждый раз, когда Иван с Коньком направляются на задания царя. Иван с Коньком следуют всегда именно на Восток: «И поехал на восток -/ Доставать тое Жар-птицу...»; «И поехал на восток/ По тое ли Царь-девицу…»106; «К солнцу прямо на восток…»; «Видишь, вон где, на восток,/ Словно светится зарница...»[107]. Восток становится местом появления всех чудесных сил. Для русского человека Восток был незнаком, а, следовательно, непонятен и загадочен. Также Восток связан с темой судьбы и предопределения жизни. Иван на протяжении всей сказки находится на грани жизни и смерти, невыполнение приказа царя грозит ему неминуемой гибелью, поэтому его постоянное движение на Восток можно воспринимать как отдача себя на волю судьбы. О.З. Кандауров, находя черты масонства в сказке, пишет про Ивана: «путешествует он не на край света, а все три раза определенно на Восток: «Ex orient lux». (Рыцари-тамплиеры, чьими духовными наследниками по орденской линии были розенкрейцеры и масоны, совершали свои путешествия именно на Восток в поисках мудрости, чаши Грааля и ковчега завета. В результате, они стали обладателями бесценной реликвии − плащаницы с ликом Христа).
С образом Царь-девицы в сказку входит другое пространство – небесное. Иван смело преодолевает границу с небесным царством. И попадает в «солнцево селенье»: «Тут Иван с землей простился/ И на небе очутился»[108]. Кстати, Конек не попадает в небесную светлицу, он остается на границе с земным пространством.
Первое, на что обращает внимание Иван – это земля. Иван сравнивает два пространства, преимущество отдается небу: «Что земля-то!.. ведь она/ И черна-то и грязна;/ Здесь земля-то голубая,/А уж светлая какая!..»[109]. Земля для Ивана «черна» и «грязна», а в контексте размышлений о ней как об аде, это становится значимым. Уже в сознании Ивана появляется мысль о соединении пространств, их схожести и взаимопроникновении.
Небо же описывается совсем иначе: «Подъезжают; у ворот/ Из столбов хрустальный свод;/ Все столбы те завитые/ Хитро в змейки золотые;/ На верхушках три звезды,/ Вокруг терема сады;/ На серебряных там ветках/ В раззолоченных во клетках/ Птицы райские живут,/ Песни царские поют./ А ведь терем с теремами/ Будто город с деревнями;/ А на тереме из звезд -/ Православный русский крест…»[107]. Здесь впервые прозвучит тема Рая. Причем в этом фрагменте соединяться языческие и христианские представления. Помимо семейства Царь-девицы на небе обитает и Бог, обладающей милующей и карающей силой. Как было сказано выше, Бог в этой сказке управляет миром, он посылает все волшебные силы на контакт с людьми. Все подчинено воле Бога, он – та сила, которая помогает сохранить единство мира, посылая со своеобразной ревизией на землю темные силы (позже эта тема разовьется в романе «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова. Не зря сам автор в конце произведения как будто проговориться: в сцене ночного полета Маргариты диск луны представляется ей с изображенным на нем «то ли драконом, то ли Коньком-Горбунком»).
Месяц говорит о том, что Кит «Без божьего веленья/ Проглотил среди морей/ Три десятка кораблей/ С парусами и гребцами…»[108] и за это страдает. Месяц говорит о каре небесной: рыба-кит − царь морской, а произвол царю − наместнику Бога на земле − не прощается. После этого становится ясно, что и царю, который «вздумал в семьдесят жениться на молоденькой девице», такое своеволие проститься не может.
Мифология всех народов мира как-то уж очень единодушно облюбовала один и тот же сюжет: некое чудовище глотает героя, а то и весь мир, а потом, побежденное, выпускает на свободу. Ему наказание ниспослано свыше, поэтому и прощение приходит с небес. Интересно также отметить, что такие языческие хтонические персонажи как Конек-Горбунок и Кит не берут на себя функцию прощения или наказания от имени Высших инстанций, они говорят: «Ну, уж Бог тебя простит»[109]. История о проглоченных Китом кораблях напоминает предание об Ионе, попавшем во чрево морского чудища. Этот архетипический сюжет имеет непосредственное отношение к древним мистериям смерти и возрождения, а также к христианскому мифу воскресения из мертвых. В монографии С.А. Комарова проанализирована система мотивов, связанная с Ионой и развитая Ершовым: мотив сна («Иона спустился во внутренность корабля, лег и крепко заснул»), мотив корабля (проглоченные тридцать кораблей), мотив незнания причины наказания, мотив милости (Господь отпускает Иону, прощает город/ конек предупреждает крестьян, живших на ките, Иван прощает братьев). Главное отличие ершовского чуда-юда от мифологических рыб − оно вовсе не свирепое, а несчастное. Очень оно мучается, оттого что люди поселились на его огромной спине. Просит помощи у Ивана и покорно выслушивает «диагноз».
Третье пространство самое загадочное. Оно не вполне соответствует традиционной модели Древа с третьим подземным уровнем. Ершов отказывается от изображения инфернального мира под землей с очевидными отсылками к адским мотивам. Выбирая подводное царство для изображения как третьего пространства, автор возвращает нас к космогоническим мифам, связанным с появлением всего из воды. Сначала был Мировой океан, твердь появилась позднее: либо кусочек твердой субстанции сброшен с небес, либо поднят со дна. Земля становится, таким образом, местом соединения сил верхних и нижних. На земле со времен ее сотворения действуют одинаково божественные и дьявольские силы.
В общих трехчленных (по вертикали) мифологических схемах вселенной Рыбы служат основным зооморфным классификатором нижней космической зоны и противопоставлены птицам как классификатору верхней зоны и (менее отчетливо) крупным животным (часто копытным), символизирующим среднюю космическую зону.
На границе этого воды и земли герои встречают чудо-юдо рыбу-кита: «Вот въезжают на поляну/ Прямо к морю-окияну;/ Поперек его лежит/ Чудо-юдо рыба-кит…»[110]. Этот образ подробно изучался и был предложен ряд этимологий: так, Полный церковнославянский словарь под общей редакцией Г. М. Дьяченко сопоставляет «юдо» с санскритским (санскр. jадас), что означает морское животное вообще. Змей дракон – чудоюдо встречается в славянских народных сказках. Это страшный дракон, многоглавый, могучий. «Вообще, слово «чудо»,− пишет исследователь и знаток русского фольклора А.Н. Афанасьев в книге «Поэтические воззрения славян на природу», изданной в 1866 году, − в старину означало великана» − и отсылает нас к словарю церковнославянского языка[111]. Также чудо-юдо употребляется в значении «диво морское»; согласно «Материалам для сравнит. слов» под редакцией А. С. Хомякова, чудо-юдо − название мифического змея (дракона), происходящее от слов чудо, которое в старину означало великана, а известно, что в давнюю эпоху развития религиозно-поэтических воззрений на природу все ее могучие силы (вихри, буря и гроза) олицетворялись в титанических образах великанов. Другая версия доказывается, что «юдо» − это огласовка имени Иуда, которое еще в период раннего христианства стали придавать нечистому и другим демоническим существам. Историк и публицист, доктор исторических наук Ю. Н. Афанасьев, отмечает, что в одном варианте народной сказки о Морском Царе и его вещей дочери Морской Царь прямо назван Окианморе; в других же списках роль его передается змею, черту и беззаконному чуду-юду. Согласно И. Захаренко, в русских народных былинах и сказаниях, чудо-юдо восходит к Идолищу Поганому, с которым сражаются русские богатыри.
Земное и подводное царство представлены зеркально, между ними есть множество соответствий. Это два царства с правителями-самодержцами и довольно развитой системой управления: во главе государства – рыба-кит (соответствует царю на земле); его приближенные – осетры (соответствие «дворяна» царя); орган управления – земский суд; простой народ (забияка и гуляка ерш может соответствовать Ивану).
Главный образ этого царства – чудо-юдо рыба-кит. Как правитель он очень похож на земного царя: все вопросы решаются с позиции силы – «Если ж умный мой приказ/ Не исполните... я вас!»[112], «Кит сердито закричал…», «Кит со гневом закричал…». Но он умеет не только карать, но и хвалить и поощрять: «Награжу того я чином:/ Будет думным дворянином…»[113]. Совершенно иная реакция у подчиненных на приказ государя: если посыльные земного царя пытаются глупостью развеселить царя, то осетры «…поклонились/ И в порядке удалились».
Это царство отличается господством бюрократии: «В земский суд бежать пустились/ И велели в тот же час/ От кита писать указ,/ Чтоб гонцов скорей послали/ И ерша того поймали./ Лещ, услыша сей приказ,/ Именной писал указ;/ Сом (советником он звался)/ Под указом подписался;/ Черный рак указ сложил/ И печати приложил./ Двух дельфинов тут призвали/ И, отдав указ, сказали,/ Чтоб, от имени царя,/ Обежали все моря/ И того ершагуляку,/ Крикуна и забияку,/Где бы ни было нашли…»[114].
На дне подводного государства находится ерш, который так же, как и Иван имеет характеристики, данные ему из вне, он – гуляка, крикун и забияка. Да и он сам полностью подтверждает этот статус: при первом появлении на страницах сказки он дерется с карасем, далее, когда его пытаются увести к рыбе-киту, он кричит: «Будьте милостивы, братцы!/ Дайте чуточку подраться./ Распроклятый тот карась/ Поносил меня вчерась…»[115].
Разговор кита с ершом значим: «На колени ерш упал,/ И, признавшись в преступленье,/ Он молился о прощенье./ «Ну, уж бог тебя простит! -/ Кит державный говорит. –/ Но за то твое прощенье/ Ты исполни повеленье…»[116]. В подводном царстве вертикаль отношений выстроена точно так же, как и на земле: подчиненные бояться своего правителя, но, в отличие от Ивана перед царем, ерш сразу признает свою неправоту. Приказ кита ерш выполняет беспрекословно. Перстень Царь-девицы находится на самом дне, в омуте; в недрах подводного царства. Любопытно отметить, что сундучок был таким тяжелым, что его не смогли поднять сельди из всех морей. В мифах и сказках такими же неподъемными бывают волшебный меч или палица, и лишь настоящий герой может их поднять. Сундук с перстнем Царь-девицы поднимают десять благородных осетров, КонекГорбунок с легкостью вскидывает его к себе на спину. А Иван его поднять не может. Он говорит: «Рад бы радостью поднять,/ Да ведь силы не занять!/ Сундучишко больно плотен!/ Чай, чертей в него пять сотен/ Кит проклятый насажал./ Я уж трижды поднимал:/ Тяжесть страшная такая!». Он говорит о нем еще и так: «Сундучишка мал хоть на вид,/Да и дьявола задавит»[117]. Получается, что поднять этот сундук может только тот, кто достоин находящегося внутри перстня, нужно внутренне соответствовать духовной силе волшебного кольца: 10 осетров, исполняющих «умные» приказы Кита, смогли осилить вместе духовную силу этого кольца, а Конек-Горбунок, как существо волшебное и демоническое, близко «по своему потенциальному смыслу» к волшебному кольцу демонической Царь-девицы.
В сказке Ершова представлено тотальное взаимодействие и взаимопроникновение трех пространств. Все переплетено и связано в этом мире. И во главе всего этого Бог, которые управляет всем со своей позиции вненаходимости, так как в сказке он даже не на небе, а где-то выше, над небом.
Таким образом, сказка П.П. Ершова представляет собой очень сложное многоуровневое произведение, смыслы которого считываются не сразу. Существует множество интерпретаций этой сказки, образов основных персонажей. Мы попытались дать версию этой сказки как рассуждения об устройстве России. Нам видится, что здесь проходит мысль о влиянии иных сил на нашу действительность. Добро и зло в тексте Ершова тесно переплетены. Автор показал, что в его мире наверху, в «солнцевом селенье» зла нет, там царит справедливость (например, чудо-юдо наказан за дело), оттуда приходит и прощение; на земле и под водой силы зла буйствуют. Нам видится, что истинное зло именно на земле, и виноваты в этом сами люди.
Конек-Горбунок проводит Ивана через множество испытаний, проверяет его на прочность. Но силы добра и зла действуют вместе, они в чем-то даже едины. На земле демонические персонажи искореняют зло, идущее от людей (наказан царь за самодурство и тиранию, наказаны его подчиненные, решающие все вопросы силой), высвобождают корабли, проглоченные чудом-юдом рыбой-китом, спасают его самого от участи быть островом для человеческого поселения – восстанавливают порядок. Хотя и сами по ходу сюжета не раз демонические силы будут нести разрушения. Ершов оставляет вопрос о будущем России открытым, не говоря о том, как будут править Иван с Царь-девицей.
Сказка «Конек-Горбунок» − это попытка рассказать об амбивалентной национальной стихии, очень разнообразной и пестрой. В этом национальном космосе есть место всему: людям и животным, реальным персонажам и «иным» силам, христианству и язычеству, трагедии и комедии, нравственному и безнравственному, Богу и Дьяволу, добру и злу.
[1] Анненков П. Материалы для биографии Пушкина / П. Анненков. – М., 1984. – С. 166.
[2] Белинский В.Г. Конек-горбунок. Русская сказка. Сочинение П. Ершова // Собрание сочинений: в 9 т. / В.Г. Белинский. – Т.1. – М. : Художественная литература, 1976. – С. 329.
[3] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения / П. П. Ершов ; ред., авт. предисл., примеч. В. Утков. – Омс к: Омское областное государственное издание, 1950. − С. 48 (Далее цитирование ведется по этому изданию с указанием страниц).
[4] Там же. С. 57
[5] Там же. С. 33.
[6] Там же. С. 51.
[7] Там же. С. 75
[8] Пропп В.Я. Морфология сказки / В.Я. Пропп. – М. : Лабиринт, 1998. – С. 36.
[9] Русский архив, 1899, № 6 − С. 355. (Хотя фраза трактуется неоднозначно. Подробнее об этом, например, в статье В. Козаровецкого «Сказка – ложь, да в ней намек» и в некоторых других работах).
[10] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения … С. 75.
[11] Там же. С. 41
[12] Аблесимов А.О. Мельник-колдун, обманщик и сват. // Стихотворная комедия, комическая опера, водевиль конца XVIII - начала XIX века. Сборник: Т. 1 / Вступ. ст., биогр. справки, сост., подг. текста и примеч. А. А. Гозенпуда.- Л.: Сов. писатель, 1990. (Б-ка поэта. Большая серия). (дата обращения 13.05.18).
[13] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения … С. 51.
[14] Подробнее об этом в монографии С.А. Комарова, О.К. Лагуновой Литература Сибири: миссия, этничность, аксиология.
[15] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения... С. 50.
[16] Там же. С. 50.
[17] Там же. С. 39.
[18] Комаров С.А. Русская сказка П.П. Ершова «Конек-Горбунок»/ С.А. Комаров, О.К. Лагунова Литература Сибири: миссия, этничность, аксиология. – Тюмень : Издательство Тюменского государственного университета, 2016. − С. 13-14.
[19] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения... С. 88.
[20] Там же. С. 77.
[21] Ершов П.П. Конек-Горбунок/ П.П. Ершов. Сочинения. Омск, 1950. − С. 35.
[22] Там же. С. 41.
[23] Там же. С. 50.
[24] Там же. С.80.
[25] Там же. С. 36.
[26] Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки / Е.М. Мелетинский. – М.-СПб. : Академия исследований культуры, Традиция, 2005. – С. 61.
[27] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 36.
[28] Малый академический словарь. [Электронный ресурс] (дата обращения: 24.05.17 г.).
[29] Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии / Н.С. Шапарова. – М. : Астрель, 2001. – С. 297
[30] Там же. С. 297.
[31] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 36.
[32] Мифы народов мира : Энциклопедия : в 2 т. – М. : Советская энциклопедия, 1989. – Т. 2. –С. 365.
[33] Кандауров О.З. Солнечный гений из ложи «Овидий» / О.З. Кандауров. – М. : Город Детства, 2009. – С. 487-508.
[34] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 36.
[35] Там же.
[36] Полный текст песни:
Вот спою какую песню:
Ходил молодец на Пресню,
Под вечерок,
Путь недалек.
Ходил молодец на Пресню
Из Всесвятского села,
Под вечерок,
Путь недалек.
Из Всесвятского села,
Красна девка там жила,
Девка-душа
Там хороша.
Красна девка там жила,
Молодца с ума свела…
[37] Телицын В. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. Локид-ПРЕСС, 2005. (дата обращения: 26.05.17 г.).
[38] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 40.
[39] Там же. С. 39.
[40] Там же. С. 82.
[41] Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии / Н.С. Шапарова. – М. : Астрель, 2001. – С.533-534.
[42] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 44.
[43] Там же. 54.
[44] Там же. С. 37.
[45] Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии / Н.С. Шапарова. – М. : Астрель, 2001. – С. 298.
[46] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 38.
[47] Там же. С. 38-45.
[48] Там же. С. 88-89.
[49] Шапарова Н.С. Краткая энциклопедия славянской мифологии / Н.С. Шапарова. – М. : Астрель, 2001. – С.533.
[50] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 52.
[51] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 89.
[52] Там же. С. 44.
[53] Там же. С. 54.
[54] Там же. С. 53.
[55] Там же. С. 50.
[56] Там же. С. 59.
[57] Горалик Л. Стратегический расчет и человеческий фактор. [Электронный ресурс]. (дата обращения: 24.05.17 г.).
[58] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 66-70.
[59] Там же. С. 45.
[60] Там же. С. 62.
[61] Там же. С. 69-70.
[62] Там же. С. 49.
[63] Синявский А.Д. Иван-дурак : Очерк русской народной веры / А.Д. Синявский. – М. : Аграф, 2001. – С. 38.
[64] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 36-41.
[65] Там же. С. 88-89.
[66] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 42.
[67] Розанов В.В. A. Смирнов-Кутачевский. Иванушка-дурачок. Русские народные сказки [Электронный ресурс]. (дата обращения: 24.05.17 г.).
[68] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 57, 66, 60, 93.
[69] Розанов В.В. A. Смирнов-Кутачевский. Иванушка-дурачок. Русские народные сказки [Электронный ресурс]. (дата обращения: 24.05.17 г.).
[70] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 78.
[71] Там же. С. 79.
[72] Там же. 39.
[73] Там же. С. 41, 48, 57.
[74] Розанов В.В. A. Смирнов-Кутачевский. Иванушка-дурачок. Русские народные сказки [Электронный ресурс]. (дата обращения: 24.05.17 г.).
[75] Синявский А.Д. Иван-дурак : Очерк русской народной веры / А.Д. Синявский. – М. : Аграф, 2001. – С. 42.
[76] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 40.
[77] Синявский А.Д. Иван-дурак : Очерк русской народной веры / А.Д. Синявский. – М. : Аграф, 2001. – С. 41- 42.
[78] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 50.
[79] Там же. С. 95.
[80] Там же. С. 96.
[81] Адамчик М.В. Словарь символов / М.В. Адамчик. – Минск : Харвест, 2010. – С. 42.
[82] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 33.
[83] О других доводах и более детальном анализе нескольких редакция можно прочитать, например, в статьях А. Лациса «Верните лошадь!» или А. Толстякова «Пушкин и «Конек-Горбунок».
[84] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 47.
[85] Кандауров О.З . Солнечный гений из ложи "Овидий". − М.: Город Детства, 2009. − С. 487-508.
[86] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 55.
[87] Там же. С. 46.
[88] Там же. С. 56.
[89] Там же. С. 37.
[90] Там же. С. 51.
[91] Там же. С. 60-61.
[92] Холл М. П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. − Новосибирск, 1992. − С. 587 - 590.
[93] Кандауров О.З. Солнечный гений из ложи "Овидий". − М. : Город Детства, 2009. − С. 487-508.
[94] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 45.
[95] Там же. С. 62.
[96] Там же.
[97] Будур Н.В. Сказочная энциклопедия/ Н.В. Будур. – М. : Олма-Пресс, 2005. – С. 546.
[98] Русская мифология : энциклопедия / Подг. Е. Мадлевская. – М. : Эксмо, 2006. – С. 513.
[99] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 64-65.
[100] Там же. С. 514.
[101] Русская мифология : энциклопедия / Подг. Е. Мадлевская. – М. : Эксмо, 2006. – С. 514.
[102] Мифы народов мира : Энциклопедия : в 2 т. – М. : Советская энциклопедия, 1989. – Т. 2. – С. 55
[103] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 68.
[104] Там же. С. 78.
[105] Там же. С. 77.
[106] Там же. С. 78.
[107] Там же.
[108] Там же. С. 81.
[109] Кандауров О.З. Солнечный гений из ложи «Овидий» / О.З. Кандауров. – М. : Город Детства, 2009. – С. 487-508.
[110] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 76.
[111] Будур Н.В. Сказочная энциклопедия/ Н.В. Будур. – М. : Олма-Пресс, 2005. – С. 561.
[112] Ершов П. П. Конек-горбунок. Сочинения… С. 84.
[113] Там же.
[114] Там же. С. 85.
[115] Там же. С. 86.
[116] Там же. С. 87.
[117] Там же. С. 89.
