Робер Андре. Незавершённое воспитание
В. Никитин
Рецензируемая книга известного французского писателя и литературоведа, президента Международной ассоциации литературных критиков, с одной стороны представляет собой отрезок автобиографии, охватывающий период Второй мировой войны и первых послевоенных лет, и в этом своем качестве может быть отнесена к сфере документальной прозы, с другой — налицо здесь и отчетливо выраженные черты романа, и конкретно — как об этом свидетельствует название — романа воспитания.
Незавершенным, или, во всяком случае, временно прерванным, оказалось образование рассказчика, который вынужден был в годы оккупации отказаться от посещения университетских лекций. Эта незавершенность соответствует и незаконченности записанных воспоминаний и обещает продолжение, рассказ о новых жизненных перипетиях. Пока человек жив, его воспитание нельзя считать полностью завершившимся.
В книге есть еще один жанровый аспект, благодаря которому ее название обретает еще один смысл, может быть даже главный для автора. Создавая романизованную биографию, автор постоянно помнил и о своей специализации в области литературной критики. И можно сказать, что в книге присутствуют элементы эстетического трактата, материалом для которого послужил собственный художественный опыт. Однако, коль скоро история прерывается в тот момент, когда автор не написал еще ни одного произведения, то и эстетическое воспитание, естественно, не может рассматриваться как завершенное.
Многочисленные примеры из истории различных литератур свидетельствуют о том, что жанр автобиографии очень часто смыкается с мемуарным. Что же касается «Незавершенного воспитания», то оно мне представляется интересной разновидностью автобиографии как таковой. Мемуары, как правило, несут изрядный груз свидетельских показаний об исторических событиях, о более или менее известных людях: о политических, общественных деятелях, о писателях, философах и т. д. И вот как раз этот момент в книге Робера Андре сведен до минимума, главное в книге — пристальный интерес к собственному становлению как личности и писателя.
В определенной мере «Незавершенное воспитание» является антиподом публицистической прозы. Есть, правда, и здесь небольшие экскурсы в историю. Например, автор ярко характеризует зловещую роль Петена в поражении страны и одновременно показывает, что культ «верденского победителя» явился логическим следствием консервативного, косного, оппортунистического мышления правящих кругов Франции. Упоминает Робер Андре и о личных встречах с известными представителями французской культуры: в одном месте он рассказывает о юбилейных чествованиях Поля Валери, в другом — о личной встрече с Сартром. Встречаются в книге и описания перипетий уличных боев в 1944 году во время освобождения Парижа от гитлеровских оккупантов. Однако все это лишь отдельные эпизоды, изредка попадающие в поле зрения рассказчика.
Подобное творческое кредо в равной мере обусловлено и спецификой дарования Честность, принцип его творчества, нередко заставляет автора делать нелицеприятные признания. Так, он пишет, что становление его собственного политического сознания проходило очень медленно, что его враждебное отношение к оккупантам складывалось лишь по мере того, как он узнавал о преследованиях патриотов и об антисемитской кампании гитлеровцев, и что, сформировавшись, оно не перешло в конкретную ангажированность, в активное сопротивление врагу.
Очень важно, что ни писатель, ни его герой не идут на сделки со своей совестью. Ангажированность в те годы тоже была разной. Слово, с легкой руки Сартра вошедшее во Франции в философско-бытовой обиход, для многих интеллигентов оказалось лишь ни к чему не обязывающим, безопасным прикрытием. По-разному можно было и участвовать в Сопротивлении. Некоторые включились в борьбу с самого начала оккупации. Другие примкнули в последние ее часы, чтобы воспользоваться плодами победы. В книге есть детализированный портрет некоего Макса Ратье, одного из таких представителей племени псевдопатриотов.
Возможно, книга бы выиграла, будь в ней больше отсылок к истории. Однако ненавязчивая манера повествования имеет и свои преимущества. Так, в книге нет отчетливо выраженной антивоенной темы, но есть картина разрушенной Европы, которую видят едущие на поезде в Прагу делегаты Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Поезд проезжает деревни, населенные исключительно детьми, стариками и калеками, на пути встречаются бесконечные скелеты городов с фасадами, за которыми нет домов, с пустыми глазницами окон, со сгоревшими вокзалами, с холмами из кирпичей. Убедителен и образ надежды, которую везут с собой в этом катящемся по рельсам «ковчеге молодой Европы» посланцы разных стран, чтобы внести свою лепту в начатое уже на Востоке дело строительства новых отношений в духе братства и взаимопомощи. Рассказчик тоже полон энтузиазма: не случайно называет он это путешествие самым важным в своей жизни, выделяющимся своей значимостью среди многочисленных других совершенных впоследствии путешествий. Однако к радостным воспоминаниям примешивается горечь — многие надежды погасила холодная война.
Собственно биографическая, событийная тематика произведения не очень сложна: два сменивших друг друга любовных увлечения, учеба в Сорбонне, поездки в сельскую местность к родственникам на берег реки Об, работа в конторе торговца мебелью, после университета работа в лицее, а в конце книги — женитьба и отъезд в Египет.
История формирования писательского призвания начинается исподволь, с воспоминаний детства. Затем одной из ступеней, ведущих к творчеству, становятся занятия философией. В качестве темы дипломной работы Андре выбрал «взаимосвязь сознаний», о которых часто идет речь у Габриэля Марселя, в ту пору его руководителя. Собственное сознание героя скорее тяготело к замкнутости. Абсолютная взаимная открытость, рассуждал он, является не более чем химерой, но существуют все же различные степени открытости, которые оставляют надежду. Даже в детстве в нездоровой семейной атмосфере, подробно описанной в романе «Дитя — зеркало», он страдал от невозможности найти духовный контакт с самыми близкими людьми. Некоторое облегчение приносила возможность поверить свои мысли и чувства бумаге. Правда, эти пробы, как правило, оказывались неудачными даже в глазах самого автора, одиночество тогда еще больше сгущалось, но оно же стимулировало дальнейшие опыты. Одним из первых удавшихся литературных опытов стала статья, написанная под влиянием Сартра, кумира послевоенных лет. Живое воспоминание сохранил рассказчик о вечере у философа. Однако в конечном счете сработал инстинкт самосохранения, и Р. Андре высвободился из-под власти этого кумира.
Несмотря на прустовскую любовь к детали и некоторую импрессионистическую разбросанность, Робер Андре в своем творчестве тяготеет к реализму, к адекватному, точному, выверенному языку реалистической лирической поэзии.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1986. – № 1. – С. 112-114.
Произведения
Критика
