Бюргер и народное творчество
A. H. Макаров
«Я не понимаю, как можно делать из ничего нечто, или из нечто — многое», — начинает немецкий поэт Г. А. Бюргер свое знаменитое произведение «Из книги Даниэля Вундерлиха», в котором он обосновывает свое понимание народной поэзии.
Немецкая литература периода «бурных стремлений» впервые ввела в обиход термин «народность», пыталась разобраться в сложнейшем явлении народного искусства вообще, выявить его сущность, применить теоретические положения в практическом литературном труде.
Писатели «Бури и натиска» находили образы героев своих произведений в народе, в народной поэзии они черпали идеи, форму и содержание.
Человек ценен для штюрмеров сам по себе, вне его сословной принадлежности. Герой этого периода — «естественный человек», страдающий в условиях социального неравенства. И вовсе не обязательно, чтобы он был крестьянином: как правило, в драме герой как раз принадлежит к привилегиированному сословию, но это сословие враждебно ему.
Герой штюрмерской литературы — не однобокая личность, свойства которой заострились в одном направлении. Для него характерен постоянный переход чувств. В этом смысле штюрмеры следовали за Шекспиром, который для них не моралист, а «прежде всего несравненный мастер исторически-конкретного воспроизведения действительности».
В статье «Ко дню Шекспира» (1771) Гете высказывает примечательную мысль о принципе историзма в литературном творчестве, который он видит в произведениях великого английского драматурга. Шекспир велик потому, что дает изображения людей, как он их видит и понимает, вкладывая в каждого героя частицу своего Я. Он старается показать, особенности характера персонажей, объяснить их поступки, пытаясь объединить субъективный, личностный мотив поступка с объективным ходом вещей.
Гердер и Гете, опираясь на наследие Шекспира, выступили с обоснованием принципа национального своеобразия искусства.
Термин «народ» для Гердера, равно как и для Бюргера, не является универсальным, охватывающим собой все без исключения слои населения.
Принижение поэзии, «подгонка» ее под дурные вкусы, низменные мнения способны, как считает Гердер, не только испортить поэзию, но и привести ее к гибели. Крупнейший, теоретик штюрмерства выдвигает следующие задачи, которые он ставит перед подлинными поэтами, пишущими в народных традициях: «Основательно высмеять жалкий лепет наших новейших немецких сочинителей романсов, всю эту смехотворную породу подражателей, лишенных не только настоящего материала, но, в еще большей степени, правдивости движения и голоса сердца. Показать, какая разница между подлинной народной песней, живым поющимся романсом и новейшими слащавыми уличными песенками, которые вытряхивают нам на голову целый ворох старых рифм, смехотворных, калечащих язык оборотов, мчат перед, вами целую кавалькаду трагикомедий и комикотрагедий и еще раз портят этим немецкую поэзию и язык».
Еще в переписке об Оссиане Гердер высказал мысль о том, что настоящее искусство, в котором читатель ощущает подлинную «природу», сохранилось лишь у «диких» народов. Дикими же он считал те народы, которые не подверглись, уничтожающему влиянию цивилизации. Значение поэзии подобного рода трудно переоценить. Она сильна своей «природной» основой, показом подлинных чувств, подлинных страстей, то есть настоящей, не приукрашенной жизни человека. «Наша классическая литература — это райская птица, настолько она пестра, настолько воздушна, вся в полете, вся в высотах...», — восклицает Гердер. Но эта «воздушность» немецкой поэзии приводит к тому, что она совершенно оторвалась от немецкой почвы. Вернуть ее на землю, повернуть лицом к насущным проблемам искусства становится задачей Бюргера.
В этом русле следует рассматривать работу Бюргера «Из книги Даниэля Вундерлиха». Уже само заглавие произведения дает достаточно богатый материал для понимания целей и задач, выдвигаемых поэтом. Бюргер хочет лишний раз напомнить читателю, что поэзия (литература вообще) полна чудесного, разнообразного, всего, что не входит в рамки предписаний и не всегда учитывается профессиональными литераторами.
Канонизация устаревших форм литературного творчества, внесение в искусство ограничения творческой самостоятельности автора рассматривается Бюргером как попытка ограничить сферу искусства. «Ученая» литература больна. Единственный путь, который мог бы ей помочь выйти из тупика, куда ее завели умствующие и далекие от литературной практики теоретики, Бюргер видит в использовании крупнейших достижений мировой литературы и народных образцов.
Общештюрмерское преклонение перед гением Клопштока, который первым показал немецким литераторам мощь их родного языка, не ведет у Бюргера к ослеплению величием этого патриарха германской литературы. Он более склонен критически разбирать его сочинения, называя оды Клопштока «учеными трактатами», ибо они предназначены для разума, а не для чувства.
В сочинениях Клопштока Бюргера отталкивает их абстрактная описательность, лишенная чувственного элемента, так как она не дает простора фантазии, силе воображения. В противовес Клопштоку, Шекспир предоставляет именно фантазии все возможности для развития. Эта сторона творчества английского драматурга постоянно занимает и волнует Бюргера, в ней он видит необходимый элемент настоящего литературного произведения.
Штюрмерство само по себе также не привлекаем Бюргера полностью, ведь в нем довольно много такой же, как у Клопштока абстрактности в трактовке поведения действующих лиц .
Следовательно, Бюргер не приемлет путь штюрмеров в показе героев, полностью порвавших с обществом. Ему ближе «Гетц» Гете, в котором с наибольшей полнотой во всей штюрмерской литературе воплотилось представление передовые литераторов того времени о национальной драме. История Германии, ее жители, сам дух, которым проникнуты все сцены «Гетца», с полным основанием давали повод для восторгов.
Бюргер же был в первую очередь лириком. Он как никто другой в Германии второй половины XVIII столетия видел беспомощность попыток немецких поэтов создать и в области лирики нечто, что могло бы сравниться с драмой Гете. Литературные предпосылки для создания подобного произведения отсутствовали. «Ученая» поэзия давила на чувства, отрывала чувства человека от их конкретного носителя. Написанные по всем правилам стихотворения современников (Глейма, Клопштока и. др.) были или откровенно гротескными, или не использовали возможности для раскрытия внутреннего мира человека.
Лишь немногие наиболее талантливые представители штюрмерства (Гете, Бюргер) сумели соединить в своем творчестве находки поэзии предшествующих лет. Пожалуй, не «будет особым преувеличением, сказать, что только в их сочинениях изображение подлинного человеческого чувства было поднято до уровня искусства.
Не абстрактное, а живое восприятие мира поэтом, его творческое переосмысление стало возможным лишь, тогда, когда поэты нашли не просто национальный материал, а стали черпать его из сокровищницы народного в прямом смысле слова творчества. Известно, какое значение Гердер придавал собиранию и изучению народных песен древних и диких народов (вспомним хотя бы его «Переписку об Оссиане»). Именно стихотворения Гете этого периода после его встречи с Гердером в Страсбурге представляются наиболее завершенными и яркими, выражающими идеи штюрмерства в поэзии.
Бюргер, подойдя примерно в это же время к проблеме народного искусства, стал первым немецким поэтом, который сумел поднять народную балладу и бенкельзанг до художественного уровня. Ф. Меринг, отмечал, что Бюргер был «несравненным мастером баллады» и возвысил ее «от песни бенкельзенгера до художественной формы». В народном творчестве для немецкого поэта существовала в чистом виде та «природа», которая его восхищала у древних и новых авторов (Гомер, Шекспир). Под ней Бюргер понимал прежде всего объединение в одном произведении самых различных признаков. Бюргер, как и многие литераторы «Бури и натиска», не признавал искусственного вычленения трагического и комического на два независимых рода. В статье «О разделении драмы», входящей в теоретическую работу «Из книги Даниэля Вундерлиха», он задается вопросом, зачем же люди искусства принудительно выделяют тот или иной признак: «То, что делает Мать Природа, — хорошо; что она соединяет, соединено хорошо».
Указывая на надуманность разделения комедии и трагедии, Бюргер подчеркивает, что эти правила затвержены дворянином, который, совершенно не задумываясь над сутью вопроса, говорит формулами, «не прибегая к помощи чувства природы».
Классовый характер ограниченного правилами искусства становится ясным из приведенного высказывания немецкого поэта. «Ученое» искусство предназначено для высших сословий, ибо они обладают знаниями правил, используют их и следуют им.
Простому народу правила неизвестны, но его произведения кочуют по вей стране. Они понятны всем без исключения, так как не прикрываются блестящими формами, а создаются так, как это принимает и понимает народ. Мечта Бюргеpa-поэта заключается в том, чтобы быть читаемым как во дворцах, так и в хижинах, одинаково быть понятым, одинаково влиять («Сердечное излияние о поэзии народа»).
«Наша нация владеет жалкой славой зваться не мудрой, а ученой», — пишет Бюргер в этом сочинении. Немецкая литература подавляется иностранными образцами, отечественными учеными, пытающимися принудить немцев писать по заграничным образцам, использовать чуждые сюжеты.
Художник должен писать сцены, понятные простым людям, ибо его творчество предназначено в первую очередь для земных людей, а не для небожителей. Отсутствие читающей публики, полагает Бюргер, вызвано не столько неумением немцев читать или чувствовать, а лишь несоответствием того, что пишут, тому, как это бывает в природе. Неестественность является основным тормозящим фактором искусства.
Природа познаваема через народ, ибо народ близок к ней. Обратившись к народу, поэт непременно найдет поэтические богатства, которые ему, не может дать никакая искусственная, надуманная поэзия. «Изучай народ в целом, исследуй его фантазию и чувствительность, чтобы наполнить их соответствующими образами и подобрать к ним соответствующий масштаб». Лишь наполнив все фантазией, можно создать произведение, равно понятное как «дикому жителю лесов, даме за туалетным столиком, так и дочери природы за прялкой». «Пусть это будет Non plus ultra всякой поэзии» (9). Бюргер предчувствует возражения со стороны «делателей стихов и теорий», ведь не все предметы можно описать, — и проводит разграничение между поэзией и производством стихотворений. Он считает сферой первой фантазию и чувство, а последней — разум. Они могут сосуществовать, помогать друг другу, но в итоге все же быть раздельными. Вопрос о том, как их разделить, Бюргер считает несущественным, ибо до сих пор представители обоих направлений умели работать в своих пределах, не мешая друг другу. Для поэта не интересны проблемы «производства стихов». Его волнуют вопросы поэзии чувства, а не поэзии разума. «Ее произведения я мечтаю делать народными», — заявляет он.
Для подлинной поэзии необходима «волшебная палочка эпоса», которую можно найти в старых народных песнях. Эти песни представляются поэту «подлинными излияниями отечественной природы». Правда, традиция устной передачи привела к тому, что в них вкралось много смешного. Лишь тот, кто сможет отделить золото от шлаков, найдет в ней подлинное богатство.
Поэт должен прислушиваться к песням народа на улице, в мастерских. Там он найдет, без сомнения, много такого, что могло бы помочь и поможет ему в литературном творчестве. В народных песнях есть много ненужного, неприемлемого. Но здесь как раз и требуются умение и знания настоящего мастера, который выберет из данного материала все наиболее ценное. То искусство, которое создается не для народа, не нужно совершенно. «Высокая» лирика, создаваемая для богов, для посвященных, не нужна земному человеку. Для Бюргера важнее работа «для дорогого человеческого рода».
Поэзия может стать народной в том случае, если она будет популярной. Используя принятые в народной среде формы поэзии, автор сможет создавать такие же бессмертные произведения, какими были, по мнению Бюргера, песни Оссиана, «Неистовый Роланд», Одиссея и Илиада. «Все эти стихотворения были для народов, которым они пелись, ничто иное как баллады, романсы и народные песни».
Удивительное распространение, которое они получили, вызвано к жизни как раз этой стороной. Для немцев, признает Бюргер, они уже не являются народными: «Мы немцы! Немцы, которые должны создавать не греческие, не римские, не всемирные стихотворения на немецком языке, а на немецком языке немецкие стихотворения, легко усваиваемые и питательные для всего народа».
Поэты, которые жалуются на неотзывчивую публику, должны винить прежде всего самих себя. Их ошибка в том, что они пишут стихотворения, непонятные подавляющему большинству народа, от которого нельзя требовать, чтобы он весь поднялся до вершин учености. Не народ должен стараться подойти к поэту, а поэт должен приблизить свое творчество к потребностям и способностям народа.
Некоторые поэты, однако, стараются писать свои произведения в духе народных песен и романсов, но они принимаются за дело совершенно неверно. Любая песня или история, которые они слышат на улице, попадает в их произведение, не испытав ни малейшей переработки. Предполагая, что народности можно достичь лишь введением в текст диалектных или устаревших слов или выражений, они пишут произведения, которые никто не читает. Это происходит потому, что в подобных стихотворениях «нет жизни», в них мало образов и чувств, нет пищи ни для сердца, ни для разума. Народная поэзия тем и сложна, что она является Non plus ultra искусства.
Призывая любителей заняться собиранием и классификацией народных произведений, Бюргер понимал, что для подражания или чтения эти народные стихотворения подойти не смогут. Но они, без сомнения, должны помочь любому, кто интересуется поэзией, лучше ее понять, найти в ней неисчерпаемые запасы для настоящего искусства. Профессиональное искусство не может существовать без искусства народного, так как последнее обогащает первое, вносит в него свежие идеи, образы, лексику.
Громкие фразы, безудержная закрученность поэтических сочинений некоторых литераторов Германии второй половины XVIII в. отталкивали Бюргера.
Конечно, умение создавать яркие словесные образы представляет собой неотъемлемую часть мастерства подлинного художника. Словесный материал, используемый им, призван подчеркнуть или оттенить определенную мысль, которая представляется ему важной и значительной. Бюргер не возражает в целом против употребления лексики, которая может придавать произведению высокое звучание. Он противится тому использованию словарного состава языка, при котором слова прячут мысль, давят на нее. В письме к одной молодой поэтессе (осень
Достоинство поэзии — ее доступность и понятность.
Доступность поэзии Бюргер называл «популярностью», «народностью». Эти термины, использованные поэтом в статье «О популярности поэзии», появляются затем в предисловиях к собраниям его стихов. Рецензия Шиллера, на стихотворения Бюргера отразила понимание великими поэтами цели искусства. Для Бюргера было важно, чтобы искусство, создаваемое учеными, предназначалось для народа. В понятие «народ» поэт включает лучших представителей всех сословий. Некоторая двусмысленность термина и его интерпретации, которую допускает «Предисловие ко второму изданию стихов», исчезает, если мы будет иметь в виду образы главных героев, которые Бюргер, как правило, ищет и находит в народе.. Так, в балладах «Дочь священника из Таубенхайна», «Песня о храбром человеке», «Ленора» и ряде других на первом месте находятся представители третьего сословия. Лишь редчайшим исключением можно считать доброго и умного короля из баллады «Император и аббат».
Попытки Бюргера создать литературу, в которой нашли бы отражение чаяния народа, приближение искусства к народным массам, афористично сформулированы в требованиях «народность поэтического произведения есть печать его совершенства» (1775) и «популярность поэтического произведения есть печать его совершенства» (1789).
Оба понятия не противоположны друг другу и не исключают одно другое. Желание поэта быть популярным у читающих масс не исключат обязанности писать на самом высоком художественном уровне. Бюргер как раз и не стремится к тому, чтобы каждое его стихотворение непременно понравилось читающему или слушающему. Его более волнует вопрос, что может остаться, в памяти народа. Ибо только подлинно «народное» (по более поздней терминологии — «популярное») не забывается.
Сохранению стихотворения в памяти людей способствует, как считает Бюргер, и то, как показан сам человек, который является продуктом не только органического мира, но и социального, ведь человек, «как известно, — нечто большее, чем просто тело».
Такие взгляды Бюргера, имеющие значительные материалистические корни, естественно, не могли удовлетворить Шиллера-идеалиста. Оба поэта, без сомнения, стремились к единой цели — к созданию значительных произведений, но подходили к решению этой проблемы с разных позиций.
Для Бюргера в первую очередь было важно писать так, чтобы читатели могли понять идеи, заложенные в произведение. В противовес этому Шиллер выдвигал на первое место идеал, недосягаемый для преобладающей массы людей. Этим можно объяснить значительно меньшую распространенность стихотворений величайшего немецкого драматурга.
В литературоведении устоялось мнение о том, что Шиллер в рецензии на собрание стихотворений Бюргера обходил молчанием собственные погрешности версификации. В то время, как его старший современник не знал трудностей стихосложения и не употреблял неправильные рифмы, Шиллер был весьма далек от безупречности во владении формой стиха. Поэтому его рецензия слишком абстрактна и лишена, в значительной степени, практической ценности для Бюргера-поэта.
Бюргер не был драматургом, он получил значительно менее серьезное образование, нежели Шиллер. В дискуссиях он скорее исходил из чувства, чем строго доказывал свои положения, но он был силен в понимании запросов народа, требовал находить такое положение, при котором художественность органически включалась в систему народного мировосприятия, не упрощаясь до примитива, хотя такая опасность, конечно, возникала, если понимать требования «популярности» и «народности» упрощенно.
В стихотворениях Бюргера чувствуется живое участие автора, его отношение к персонажам своих произведений, его четкая позиция, его ориентация на мнение народа в лице его лучших представителей. Выдвигая требование подчиняться вкусу («О популярности поэзии»), Бюргер подчеркивает сложность соотношения вкуса и «природы». Хорошее произведение, по его мнению, может получиться лишь тогда, когда автор постоянно будет сравнивать «природу» с тем, что получается, следуя требованиям вкуса. Вкус для Бюргера — это то идеальное, что выдвигает Шиллер в своей рецензии.
Идеальное у Бюргера основано на проверке «природой» (опытом) и поддерживается чувством. В целом это дает более полную картину мира. Этот мир Шиллер свел к миру художника, к его произволу, обращая внимание лишь на развитие личности творца, создателя художественного произведения. Таким образом, художник, по Шиллеру, стоит вне времени, над толпой, не обращая на нее ни малейшего внимания, хотя Шиллер и призывает литераторов поднимать массы до своего уровня.
Вместе с проблемой личности художника возникает проблема единичного и общего в искусстве. Бюргер требует диалектически подходить к этому вопросу. По его мнению, единичное представляет собой более мелкое явление, чем общее, оно как бы входит в общее, придавая ему новые грани. Общее для Бюргера стоит на высшем, по сравнению с единичным, уровне обобщения, и художник постоянно призван учитывать диалектику их соотношения.
В этой связи возникает вопрос об изображении и подражании. Изображение для Бюргера означает умение внести личность художника в процесс творчества: «Ты, изображающий, могучий властитель, жезл которого простирается над всей природой». Иными словами, художник, который в своем творчестве обобщает, переходит от частного к общему, подобен создателю нового. Он превращается в подлинного художника, так как «вся живописность, которая воспринимается всеми чувствами и изображается одухотворенно, со страстью, есть чистая, подлинная поэзия...».
Источниками поэзии Бюргер считает фантазию и восприимчивость. Любой предмет, который не затрагивает чувственную сторону, находится вне поэзии. Конечно, здесь нельзя согласиться с поэтом, ибо в литературе существуют образцы философской поэзии, но нельзя и отвергать мнение Бюргера, стремящегося поднять поэзию для народа. Его практически не интересуют проблемы философских исканий и их отражение в поэтическом творчестве. Свою задачу он видит в приобщении больших масс людей к высотам истинного искусства, которое было бы им понятно.
Обращаясь к вопросу о поэтах, Бюргер говорит: «Величайшие, бессмертные поэты всех наций были популярными поэтами». Они стали подлинно народными именно потому, что их творчество органически присуще данному народу, соответствовало духу и привычкам населения этих стран.
Два термина, встречающиеся в работах Бюргера, «volkstümlich» и «volksmäßig», не полностью совпадают между собой. Они помогают нам лучше понять те значения, которые Бюргер вкладывал в свои основные термины «популярность» и «народность» (Volkstümlichkeit). «Народный» (volkstümlich) означает «присущий (народу», термин «volksmäßig» имеет иной оттенок — «соответствующий народу, подходящий народу».
Любое литературное произведение должно, таким образом, не только быть написано в манере, присущей подлинно народным образцам, но и так, чтобы народ принял его, чтобы оно подходило народу. Следовательно, народность для Бюргера означает несколько аспектов: быть понятным народу, писать в его духе, использовать достижения народного искусства, защищать интересы народа.
Творчество Бюргера нераздельно с народной поэзией в широком смысле слова. Многие произведения поэта живут до сих пор в народе. Его творчество и творчество простых людей Германии слились воедино. «Безымянным войти в народ и остаться в его памяти песней – вот подлинная слава, вот это и есть бессмертие».
Л-ра: Литературная теория и художественное творчество. – Москва, 1979. – С. 24-35.
Произведения
Критика
