Гротеск как средство создания сатирического характера (по роману Г. Манна «Учитель Унрат»)
Л. В. Кобзарева
С начала своего возникновения (конец XV — начало XVI века) термин «гротеск» включал в себя не только понятие «смешной», но и «чудовищный». Однако на ранних этапах изучения этой проблемы исследователи обращали внимание прежде всего на первый из двух аспектов — комическое. Немецкий ученый XVIII века К. Ф. Флёгель, автор фундаментального исследования, рассматривал гротеск как одну из форм грубой комики, ученый XIX века Г. Шнееганс , обобщив существующие в немецком литературоведении определения гротеска, сделал вывод, что одни исследователи считают определяющей для гротеска карикатуру, другие — фантастику и юмор. Как «комическое в форме фантастического» определяет гротеск Ф. Фишер. Известный немецкий исследователь Е. Липпс рассматривает гротеск как сочетание фантастического и карикатурно-комического. И такое понимание гротеска сохранилось в зарубежном литературоведении вплоть до нашего времени.
Отечественные исследователи внесли важный вклад в изучение теоретических проблем гротеска. М. Бахтин в своей книге о Франсуа Рабле дал блестящий анализ гротеска средних веков и эпохи Возрождения, показал его тесную связь с народной смеховой культурой. Ценные наблюдения над гротеском содержат работы Г. Недошивина, Ю. Борева, А. Бушмина. Из работ конца 70-х годов большого внимания заслуживает книга Д. Николаева «Сатира Щедрина и реалистический гротеск», где дан не только интересный анализ гротескных образов русского сатирика, но и делается попытка раскрыть общую структуру сатирического произведения. Серьезное исследование представляет собой кандидатская диссертация О. Шапошниковой «Гротеск и его разновидности», в которой подробно рассматривается история изучения гротеска и дается четкое отграничение гротеска от других видов условности. Как правило, наши исследователи рассматривают гротеск как такую форму условности, где «странное», «парадоксальное» всегда основано на фантастическом.
В противоположность этой устоявшейся точке зрения Ю. Манн в своей докторской диссертации «Реализм Гоголя и проблемы гротеска» поставил вопрос о том, что гротеск возможен и без фантастики. На конкретном анализе текста («Доктор Крупов» Герцена) он показал, как на обычном нефантастическом материале художник может дать ярко выраженное гротескное изображение жизни. Главное, по мнению Ю. Манна, что составляет специфику гротеска, не «странное» и «фантастическое». Гротескное изображение, по мнению исследователя, возможно лишь тогда, когда в основе характера или какого-либо жизненного явления лежит ярко выраженный алогизм. Гротеск — это не просто художественный прием, а особая форма художественного видения и эстетического воплощения образа мира, разрушающая привычные логические связи, что дает художнику возможность раскрыть абсурдность, ненормальность окружающего его мира. В эстетических принципах гротеска заложены содержательные элементы, которые с предельной наглядностью раскрывают алогизм и уродство самой жизни.
Роман «Учитель Унрат» (1905) занимает особое место в творческой биографии писателя. Если в его более ранних произведениях мы встречаемся только с отдельными элементами гротеска, то в этом гротеску принадлежит определяющая роль. Г. Манн увидел мир во всем его алогизме, уродливых изломах, граничащих порой с чудовищным, однако жизненный материал, на который опирался писатель, представляется, на первый взгляд, весьма обычным.
Характер учителя Унрата был подсказан Г. Манну впечатлениями, которые он вынес из гимназии. Сохранились интересные записи Томаса Манна, в которых он вспоминает, что в Катериниум (так называлась гимназия, где учились братья) между учениками и учителями никогда не затухала вражда. Однажды, вспоминает он, один из учителей пригрозил ученику: «Уж я-то испорчу твою карьеру!». Эти слова, как известно, вошли затем в текст романа его брата. В 1980 году были впервые опубликованы письма Г. Манна к его школьному товарищу Людвигу Эверсу, в приложении к которым дан небольшой этюд Л. Эверса, где очень метко схвачены характерные черты учителей. Так, например, Л. Эверс пишет об учителе латыни Мартенсе: «Как кобра ринулся он на него [ученика] старший учитель Мартенс». У Г. Манна читаем: «Гнус подскочил, как ужаленный ... никто и опомниться не успел, как он ринулся на Ломана». И таких примеров в романе много.
Разрабатывая характер Унрата, Г. Манн шел, таким образом, от конкретных жизненных наблюдений, что дало ему возможность создать впечатляющий образ учителя-тирана. Однако замысел писателя не ограничивался только этим. Г. Манн как-то сказал о романе: «Казалось, он возник по волшебству. На самом деле в душе моей он вызревал давно и был лишь новым откликом на проявление того, что заставляло меня так часто содрогаться — откликом на гнет власти».
Обращение к теме власти не было случайным. Идеи власти и разрушения стали на рубеже XIX-XX веков основой немецкой реакционной идеологии, обусловленной самой историей Германии. Вековая раздробленность, которая была исторической трагедией этой страны, определила не только ее экономическую и политическую отсталость, но и наложила на всю духовную жизнь Германии печать филистерства. Однако события второй половины XIX века резко изменили международное положение этой страны. Победа в австро-прусской войне 1866 года, возвышение Пруссии и образование Северо-Германского союза стали новой вехой в ее истории. Быстрый рост капиталистических отношений сопровождался активизацией экспансионистских и шовинистических настроений, а победа в 1870 году над Францией способствовала созданию мифа о неограниченных возможностях немецкой нации. Так постепенно складывалась легенда о всесилии немцев как высшей расы. Эти идеи получили благоприятную почву для своего развития в специфических для Германии условиях мещанско-бюргерской идеологии. Забитый немецкий бюргер, привыкший чувствовать себя на задворках жизни, вдруг уверовал в свои неограниченные возможности и загорелся страстью властвовать, подчинять себе других.
В романе «Учитель Унрат» Г. Манн показал именно такого взбунтовавшегося мещанина, жалкую окостеневшую в узком кругу своих представлений личность, охваченную жаждой повелевать и уничтожать. Унрат — сатирический образ, создав который, писатель выступил против реакционной идеологии. В конце 90-х годов Г. Манн пережил период увлечения идеями Ницше, в философии которого его привлекла сначала антибуржуазная направленность. К периоду написания романа «Учитель Унрат» Г. Манн уже пересмотрел свое отношение к Ницше. В образе Унрата он создал пародию на «сверхчеловека». Унрат — это не просто учитель-деспот. Страшная правда и большая обобщающая сила характера Унрата в том, что в нем воплощены черты, ставшие затем основой фашистской идеологии.
Унрат — сатирический характер. Как писатель-сатирик Г. Манн акцентирует в нем главную доминирующую черту. Такой способ построения сатирических характеров дает возможность и выделить главное, придать созданным образам нарицательный смысл. Доминанта характера Унрата, которую автор выявляет на протяжении всего романа, — всепоглощающая страсть повелевать и разрушать. Именно это определяет все его поступки, отношение к людям, жизни, создает особый мир его чувств, страстей, представлений. Эти чувства и побуждения даны в романе настолько в резко гиперболизированной форме, что порой граничат с патологией. Хотя гротескный характер обычно построен на гиперболизации, она отнюдь не является определяющим признаком гротеска. «Гиперболизация, — пишет Д. Николаев, — это лишь частичное нарушение правдоподобия, это отступление от правдоподобия количественного в рамках правдоподобия качественного.
Гротеск же — это совмещение свойств, относящихся к разным жизненным рядам, это пересечение плоскостей, нарушение качественного правдоподобия». Нарушение качественного правдоподобия в характере Унрата раскрывается в его превышающей всякий предел жажде власти. Это маньяк, поступки и мысли которого часто не согласуются с действительными обстоятельствами его жизни. Он как бы живет в своем особом мире, который не соответствует миру реальному. «Гимназию и все в ней происходящее он принимал всерьез, как самое жизнь. Лень приравнивалась к испорченности и тунеядству, невнимательность и смешливость к крамоле, стрельба горохом из пугача была призывом к революции». Именно потому, что Унрату кажется, что, наказывая мальчишек-шалунов, он борется с крамолой чуть ли не в общегосударственном масштабе, он всерьез воспринимает каждую мелочь школьной жизни. На этом основано и его крайне преувеличенное, не соответствующее действительности мнение о самом себе: «Если бы они знали, кто я!» — думает он. «Я учитель гимназии, — отвечал он, — и это звучало как: я властитель мира».
Нарушение качественного правдоподобия придает образу Унрата условный характер. Однако, поскольку он действует в обычных жизненных обстоятельствах, эта условность воспринимается читателем не сразу. Даже такой большой художник, как Томас Манн, прочитав впервые роман брата, был возмущен: «Настолько невероятно, что даже не веришь своим глазам, — писал он. — Унрат кричит в концертном зале: «В каталажку!», как у себя в классе». Биограф Томаса Манна Петер де Мендельсон, комментируя его отношение к этому эпизоду, замечает: «Томас Манн воспринял «Учителя Унрата» непосредственно таким, каким он ему представился, и книга вызвала в нем бурное негодование». Не почувствовали условности этого образа и некоторые советские критики. Так, например, Н. И. Четунова писала в своей рецензии на роман: «Унрат — не «живой» человек, такой последовательной вражды к человеку, такой собранной концентрации бесчеловечности в конкретном индивидуальном характере обычно не бывает». Но ведь Г. Манн и не ставил перед собой задачу дать только конкретный индивидуальный характер. То, что Н. И. Четунова называет «концентрацией бесчеловечности» и есть не что иное, как гротескная форма сатирического заострения. Замысел писателя, как отмечалось выше, был значительно шире. И вполне права Т. Мотылева, когда подчеркивает, что «...образ Унрата типичен, несмотря на свою гротескную преувеличенность».
Сатира всегда бичует пороки жизни, вынося им безговорочное осуждение. Но в гротеске художественная форма выражения этого осуждения особая. «Для гротеска недостаточно осознание порочности, — пишет Ю. Манн, — нужно еще ощущение «ненормальности», «странности» явления (конечно, в общественном социологическом смысле)». Развивая свою мысль, Ю. Манн показывает, что определяющим для гротеска является алогизм изображаемого. Именно это создает ощущение ненормальности, странности.
В романе «Учитель Унрат» Г. Манн вскрыл алогизм окружающего мира, его уродливые изломы, граничащие порой с чудовищным. Ничтожество, претендующее на роль властелина мира и ощущающее себя таковым, — вот тот бьющий в глаза алогизм, который заставляет нас воспринимать характер Унрата как характер гротескный. Но гротескным является в романе не только характер главного героя. Весь роман построен как развернутая система алогизмов. Алогизм представляет собой сама фабула романа: учитель — педант и блюститель нравственности связывает свою жизнь с женщиной весьма вольного поведения, становится хозяином игорного дома — очага разврата небольшого города, в котором он живет. Алогично и развитие отношений Унрата с окружающим миром. В начале романа Унрат приходит в ярость, когда кто-либо произносит его оскорбительное прозвище, в конце — он гордится им как высоким титулом. По принципу алогизма построены не только основные сюжетные линии романа, но и отдельные детали.
Как уже отмечалось, важными элементами гротеска является фантастическое и карикатурно-комическое. Соотношение этих двух начал определяет специфику и характер гротеска. Уже в портретах персонажей его первого сатирического романа «Земля обетованная» намечалась тенденция к карикатуре. В романе «Учитель Унрат» она проступает еще более отчетливо. Используя опыт своего первого романа, писатель развивает здесь приемы карикатуры главным образом в портрете: «Одеревенелый подбородок Гнуса с жидкой бурой бороденкой начал ходить ходуном...», он «пробирался дальше на своих тощих, искривленных ногах». Глаза сумасшедшие, «по лицу катятся разноцветные капли пота, трясущиеся челюсти в пене», он протягивает «свои искривленные щупальцы, что-то бормочет». Но элементы карикатуры в романе играют, скорее, роль внешнего живописного приема. Не характерна для Г. Манна и фантастика в том прямом смысле, как это обычно понимается. В гротескных произведениях Г. Манна нет таких фантастических образов, какие встречаются в «Вии» Гоголя, или странных ситуаций «Носа». Г. Манн не уносит нас в условную страну, как это делает Б. Брехт в «Тупоголовых и остроголовых». Все, что изображает Г. Манн, казалось бы, не выходит за рамки правдоподобия. И вместе с тем при чтении романа остро ощущается ненормальность мира, в который погружает читателя автор, несовместимость подлинной жизни с той, которая изображена в романе.
Анализируя гротескную фантастику, Ю. Манн указывает, что гротескная фантастика всегда двупланова и «план фантастический постоянно взаимодействует с планом реальности, их пересечения, „перебивы” рождают ощущение странности, некоего „беспорядка природы”». Однако характер гротескной фантастики у разных писателей различен. У Гофмана фантастическое выступает как сказочное, волшебное, у А. Франса в «Острове пингвинов» это условное переосмысление действительности, в рассказе Кафки «Превращение» — игра фантазии, ломающая не только привычные психологические, но и объемно-пространственные представления. Щедрин, пишет А. Вулис, «пользуется зримым материальным гротеском», он экспериментирует с «веществом образа». Гротеск Щедрина, связан прежде всего со зрительным восприятием образа. У Гоголя, как показал Ю. Манн, фантастическое претерпевает весьма значительную эволюцию. В его ранних произведениях сверхъестественные силы открыто вмешиваются в сюжет («Вий», «Ночь перед рождеством», «Пропавшая грамота»), затем Гоголь отказывается от носителя фантастики, и, наконец, в таких произведениях, как «Ревизор» и «Мертвые души», «фантастика», - пишет Ю. Манн, — ушла в быт, в вещи, в поведение людей и в способ их мыслить и говорить».
С аналогичным типом фантастического мы встречаемся и у Г. Манна. Общий фон романа — будничная жизнь гимназии, а между тем ощущение «ненормального», «ужасного» достигает здесь порой фантастических масштабов. Масштабы человеконенавистничества Унрата безграничны. Они распространяются на всю вселенную, на все человечество. Ему «мерещилось измученное, молящее о пощаде человечество; потоки крови, его город, разрушенный и обезлюдевший; груды золота, испепеленные светопреставлением». «Он властвовал и мог быть счастлив». Жажда власти и разрушения, охватившая Унрата, достигает здесь таких размеров, что становится чем-то чудовищным, фантастическим.
Разрабатывая характер Унрата, Г. Манн проявил себя как замечательный мастер психологической сатиры. Главное внимание писатель сосредоточил на психологической характеристике своего героя, раскрыв в гротескной форме его «способ мыслить и говорить». Но гротескно-фантастический характер носят не только бредовые идеи Унрата. Сама его манера мыслить раскрывается в гротескной форме. Мысль Унрата мертвенна, окостенела. Ему чужда динамика мышления. Психологический склад его ума напоминает гипсовый слепок. Это, однако, характерно не только для Унрата. Подобный принцип построения психологической характеристики присущ большинству сатирических образов, например Иудушки Головлева, Клима Самгина, героев сатирических пьес Маяковского. Анализируя образ Клима Самгина, А. В. Луначарский писал, что его внутреннее содержание «сужено и обесчеловечено сухостью его психики».
Особенность психологического склада сатирического героя заключается в особой манере мыслить. Каждый сатирический герой обладает определённым стереотипом мышления. Мы видим, что Унрат мыслит только в рамках понятий, связанных с его профессией учителя, и только определенными категориями, и этот стереотип мышления неизменен. Человек-педант, Унрат строго регламентирует не только свои поступки, но и ход своих мыслей, всегда подчиняя их одной схеме, что придает Унрату черты автомата, механизма, производит впечатление чего-то чудовищного, ненормального. Таким образом, сама манера Унрата мыслить гротескна, это мысль-формула, которая всегда построена по одной модели: посылка — обобщающее слово — вывод: «Мое достоинство — суммирую — мое личное дело»; «Милейшая фрейлейн — суммирую — вчера вечером у вас, вероятно, опять состоялась встреча с молодыми людьми».
Гротескным, «ненормальным» предстает мир мыслей Унрата не только вследствие своей мертвенности и автоматизма. Его манера мыслить проникнута алогизмами, которые, как отмечено, играют определяющую роль в гротеске. Анализ речи Унрата показывает, что логическую структуру имеет только форма его мысли, а не ее содержание. Сама же мысль часто или алогична или настолько мизерна, что не требует специального логического обоснования: «Я был — суммирую — занят». В мыслях и высказываниях Унрата логика формы часто вступает в противоречие с логикой содержания, ибо посылка, как правило, не содержит мысли, которая давала бы основание сделать обобщение: «Я допустил — суммирую — ошибку». Часто, когда в мыслях Унрата нарушается их обычный стереотип, мысль его ломается, путается, а порой даже вообще утрачивает какую-либо логическую связь: «В первую очередь, разумеется... но, собственно говоря... первоначально...». Так, раскрывая внутренний мир Унрата, Г. Манн добивается яркого сатирического заострения образа.
Гротескный рисунок Г. Манна отличается многообразием оттенков. И в этом одна из его особенностей. В гротескном характере Унрата комическое сочетается с трагическим. Унрат постоянно попадает в нелепые и смешные ситуации то во время стычек с учениками, то в «Голубом ангеле», где своей неловкостью вызывают насмешки зрителей и артистов. Но в романе дан не только комизм отдельных ситуаций. Писатель показывает объективный комизм положения, в которое поставил себя Унрат. Он убежден в своей неограниченной власти над классом, школой, всем городом. Но «властелин мира» смешон в своих претензиях на власть, ибо власть его фиктивна. «Зло всегда так страшно, что перестает быть смешным, несмотря на все свое безобразие, — писал Н. Г. Чернышевский. — Но в человеке часто бывает только претензия быть злым, между тем как слабость сил, ничтожность характера не дают ему возможности быть серьезно злым; и такой бессильный злодей никому не страшный и не вредный — комическое лицо». Идеи Унрата — это зловещее социальное, явление, но сам он слаб, и это делает его смешным. Он дважды терпит поражение, приводящее его к окончательному крушению. Но наказан он не за разврат. Первый раз он изгнан из гимназии за то, что осмелился взбунтоваться против «отцов города», второй раз — когда посягнул на чужую собственность, кошелек Ломана. «Конец одного тирана» наступает не потому, что восторжествовала справедливость, а потому, что «властелин мира» не угодил своим хозяевам. Так, гроза города оказывается жалким паяцем, игрушкой в руках тех, у кого истинная власть.
Обычно исследователи обращают мало внимания на конец романа, а он очень важен. Последняя страница дана в трагикомическом аспекте. Трагично состояние героя, и в то же время комический и даже несколько фарсовый элемент вносит эпизод, когда бывший ученик окатывает Унрата водой из водопроводного шланга. В этой концовке синтезирована сама сущность гротеска Г. Манна, содержащего и трагическое, и комическое начало. Этот трагикомизм характера Унрата был хорошо подчеркнут в фильме «Голубой ангел», созданном на сюжет этого романа, где Унрат кончает свою жизнь клоуном. Г. Манн оценил это режиссерское решение, как «большую, заслуживающую внимания находку», благодаря которой удалось раскрыть еще одну грань «его [образа Унрата] внутренних возможностей».
Хотя это и может показаться, на первый взгляд, странным, но у Унрата много общего с героем более раннего романа Г. Манна «Земля обетованная» Андреасом Цумзе. Оба верно служат своим хозяевам: Андреас — угодничая и развлекая их, Унрат — воспитывая для них верноподданных. И одного, и другого терпят, пока они не забывают свое место, и изгоняют, когда они посягают на собственность своих хозяев. Унрату отводят в экранизации романа роль клоуна, Софи Левцан называет Андреаса «деревянный паяц», все поступки которого зависят от того, когда хозяева потянут за веревочку. Эта параллель показывает, что какие бы характеры писатель ни создавал в своих сатирических романах, но не упускал главного: показать зависимость человека от тех сил, которые стоят над ним, показать духовное и материальное порабощение человека в буржуазном обществе.
Общий фон романа «Учитель Унрат» более мрачен, чем в «Земле обетованной». Внимательнее и глубже всматриваясь в жизнь, писатель открывал в ней новые трагические стороны, предупреждая своих соотечественников о той опасности, которая нависла над Германией. Вот почему он категорически противился попыткам некоторых театральных деятелей «осветлить» роман. «Учитель Унрат» был не только экранизирован, но и драматизирован и шел на провинциальной сцене. Но когда Эрих Обершейер превратил роман в «комедию из десяти картин с музыкой Эрвина Штрауса», создав подобие оперетты, Г. Манн Настойчиво просит своего друга и биографа Карла Лемке воспрепятствовать этой постановке. Легкий жанр выхолащивал серьезное содержание романа. «Учитель Унрат» отличается от ранних произведений большей глубиной проникновения писателя в социальные процессы, происходившие в Германии. Он увидел жизнь в ее резких контрастах и противоречиях, создание гротескного характера главного героя дало ему возможность вскрыть абсурдность и алогизм идей и поведения Унрата, усилить сатирическую остроту этого характера.
«Учитель Унрат» стал новой ступенью в становлении Г. Манна-сатирика. Гротеск как средство сатирического заострения характеров получит затем свое дальнейшее развитие в его новелле «Кобес», драматическом этюде «Сцены из жизни наци», романе «Лидице», в которых писатель создаст полные едкого сарказма сатирические образы фашистских главарей.
Л-ра: Проблемы характера в литературе зарубежных стран. – Свердловск, 1988. – С. 67-76.
Произведения
Критика
