О жанре романа «Голова»
В. П. Филиппов
Литература о романе Генриха Манна «Голова» сравнительно невелика. В еще меньшей степени в работах отечественных и зарубежных авторов освещен вопрос о поэтике романа, в частности о его жанре. На этом фоне можно выделить исследование проблемы H. Н. Серебровым и В. Вельцигом. Эти авторы однако рассматривают «Голову» как социально-исторический роман в основном лишь с точки зрения содержания книги. Наиболее полно художественную специфику романа характеризует М. А. Чернова. Все же и в ее исследовании не выделена, не систематизирована проблема жанра. Между тем «Голова» представляет собой значительный этап в освоении Г. Манном жанра романа.
Социальный роман, по мнению писателя, способен выявить существенные причинно-следственные связи и корни человеческих взаимоотношений. Сам Г. Манн уже в своем первом крупном произведении «Земля обетованная» (1900) стремится продолжить традицию немецкого социального романа.
В трилогии «Империя» он намеревался дать панораму империи Вильгельма II в ее наиболее существенных проявлениях. Изображению судеб верхушки II империи и немецкой интеллигенции посвящен заключительный роман трилогии «Голова», который был создан в период с 1918 по 1925 год. Тема интеллигенции реализуется в романе в основном в образах двух интеллигентов.
В «Голове» эту функцию принимают образы Терра и Мангольфа. Мотивировку психологии этих героев писатель обусловливает социальными причинами. В отличие от патриция Терра, который может позволить себе определенное свободомыслие, Мангольф сознает зависимость своего положения как сына мелкого коммерсанта. Это ощущение социальной дискриминации сопутствует герою на протяжении всего романа и определяет во многом его духовные движения.
Само стремление человека из низов пробиться в высшие сферы общества писатель рассматривает как противодействие давлению социально-иерархической системы. В условиях социальной несправедливости это стремление интеллигента Мангольфа, по мысли писателя, превращается в маниакальную страсть, извращает психологию индивида. Особое осуждение у писателя вызывает потеря героем ориентировки в оценке человеческих деяний, неразборчивость в средствах. Так, карьеризм Мангольфа не останавливается перед преступлением, союзом с силами войны. Путь парвеню, желающего утвердиться в рамках II империи, доводился писателем до логического конца в образах интеллигентов-ренегатов: Швертмайера, открыто продающего свои депутатские услуги, профессора Тассе, ставленника военной промышленности.
В неменьшей степени социальные условия определяют и судьбу Терра. Уже в родном доме его попытка перешагнуть сословные преграды, женившись на «женщине с той стороны», влечет за собой угрозу лишения наследства. Но в отличие от Мангольфа Терра вступает в единоборство с социальной системой. Он пытается поставить на здоровую основу деятельность спекулятивного агентства, потом становится адвокатом для бедных, но убеждается в бесперспективности своих усилий. Приводя героя к поражению, Г. Манн развенчивает бытовавшую среди немецкой интеллигенции иллюзию о возможности союза с властью, преобразований сверху в условиях II империи. Как пародия на сцену короля Филиппа и маркиза Позы в «Дон Карлосе» выглядят славословия Терра императору, его попытки склонить монарха к либерализму.
Темы социального угнетения и невозможности устранения его во II империи являются в романе одними из основных.
В центре романа «Голова» находятся сразу два героя — Терра и Мангольф, что вызвано стремлением более полно представить неоднородные группировки немецкой интеллигенции в довоенной Германии. Сюжетные линии обоих героев охватывают самые различные социальные слои. Так, Терра по ходу романа связан с купеческой средой родного города, затем попадает в богемные круги Берлина, в мир биржевого делячества. Следующий этап в его судьбе — адвокатская практика — приводит его в мир судопроизводства и социального дна, затем он становится депутатом рейхстага, и ему открывается доступ в промышленные круги. В свою очередь история Мангольфа связана с кругом мелких коммерсантов, затем дипломатов, высших чиновников, миром бизнеса и генералитетом. Роман как бы дает панораму социальных сил страны.
В «Голове» находит свое продолжение тенденция трилогии — выявить социальную подоплеку существовавшего режима. Так, видное место в романе занимает изображение дворянства в эпоху Вильгельма II.
«Голова» начата была в период крушения II империи, когда автор особенно ясно видел в господствующем сословии уходящую, а следовательно, реакционную силу. Эти черты наиболее полно проявляются в образе юнкера Толлебена. Насилие как единственная возможность сохранить свои позиции характеризует идеологию дворянского отпрыска. Социальная группировка персонажей отчетливо ощутима в «Голове». Толлебен выступает антагонистом по отношению к героям интеллигентам, социал-демократам как к враждебным его классу силам. Уже в прологе намечен и антагонизм дворянства и буржуазии. По ходу романа он определяет отношения Толлебена и промышленника Кнака. Сентенции персонажей недвусмысленно подчеркивают социальный антагонизм отношений во II империи. «...Те, у кого мы покупаем патроны... не представители исторической Пруссии... хозяевами должны быть мы, ибо мы расстреливаем эти патроны», — декларирует Толлебен.
Социальные отношения изображаются писателем в романе в динамике. Если в прологе и в начале романа дворянство предстает как господствующее сословие, то в ходе событий показана все большая зависимость его от промышленников. Фон Флеше, дядя Толлебена, получает место директора у Кнака за принятие на вооружение его типа пушек, а сам Толлебен берет взятки у Кнака и, став даже рейхсканцлером, бессилен против его влияния.
Одной из задач Г. Манна при изображении верхушки II империи являлось выявление ее несостоятельности. Это во многом осуществляется в образе императора. В своей обреченности как исторической фигуры, никчемности он во многом напоминает Наполеона III в «Разгроме» Золя. Искусственность, иллюзорность величия присущи образу Вильгельма II в романе. Весь ход романа показывает упадок императорской власти, все большее засилие военных промышленников и пангерманцев.
«Голова» как социальный роман продолжает одну из основных тем в трилогии — рост мощи немецкой буржуазии во II империи. Основные черты, присущие буржуазии II империи с конца XIX века, воплощены в образе Кнака. В романе как бы повторяется вкратце путь немецкой буржуазии от положения парвеню в «Верноподданном» до хозяина империи в «Бедных». Вначале Кнак еще вынужден заискивать перед аристократами, но по ходу романа Кнак вырисовывается в своей истинной мощи. Он уже сам шантажирует дипломатов, подкупает чиновников, субсидирует политические союзы, подчиняет государство своим интересам. Первый буржуазный канцлер Германии Мангольф заявляет: «Нам необходимо расширить свои границы... Промышленности нужны новые рудники!».
По масштабам деятельности, неуклонной воле Кнак напоминает Саккара в «Деньгах», но Г. Манн уже не разделяет иллюзий Золя в отношении созидательного начала крупного предпринимателя. В представлении писателя военные концерны Кнака воплощают гипертрофированное развитие частнособственнических интересов, губительных для человека. Как бы подчеркивая типичность образа Кнака, писатель дает ему параллель, логически завершающую цикл деградации личности перед лицом сверхбогатства, — образ уродливого, извращенного племянника Мерзера, которого именуют не иначе как «выродком».
Более четкое, зрелое представление писателя о социальной структуре предвоенной Германии выражается и в характеристике писателем ее фасада, институтов. Социальная предопределенность обнаруживается в романе в деятельности судопроизводства, представителей прессы, рейхстага. Депутаты предстают в «Голове» как марионетки власть имущих.
В отличие от Келлермана, сделавшего главным объектом антивоенной критики образ генерала, Г. Манн изображает генералитет и чиновников как исполнителей воли военных промышленников. Венчает изображение социальной структуры верхушки II империи сцена заседания тайного совета, символизирующая альянс юнкерства, генералитета, промышленников, политиков-ренегатов.
Таким образом, последнюю часть трилогии по многим признакам: можно определить как социальный роман. Это относится прежде всего к проблематике романа, посвященной изображению социальных сил, и к группировке персонажей, социальной мотивировке их деятельности и взглядов. Социальный аспект романа проявляется и в его сюжете, демонстрирующем путь героев по лестнице социальной иерархии, и в образной системе, дающей панораму социальных типов. Социальной характеристикой служит в романе во многом и предметный мир. Так, описание дома Терра в начале романа вводит в мир ганзейского патрицианства, а дом Мангольфа как контраст — в мир низов. Воспоминания о доме, где прошла юность, неоднократно всплывающие перед глазами героев по ходу романа, играют роль социального ориентира, связующего звена в эволюции типа. Описание дома-дачи обедневшего аристократа Ланна дополняет мотив зависимости и неустойчивости его положения в свете. Этапы карьеры Ланна сопровождает и все большая роскошь апартаментов.
«Голова» как социальный роман посвящен изображению определенной общественной формации, но II империя уже была пусть недавним, но прошлым. Это обстоятельство сыграло немаловажную роль в специфике «Головы» как не только социального, но и исторического романа.
О «Голове» как об историческом романе говорится много, но зачастую лишь декларативно или в связи лишь с содержанием романа. Между тем, исторический аспект проступает в романе многообразно. Прежде всего, он входит в замысел произведения. Историзм «Головы» не носит отвлеченного характера как в «Волшебной горе» Т. Манна. Объект Г. Манна конкретизирован — II империя. Причем фокус романа не смещен на периферию, как в романе об унтере Грише А. Цвейга, а ориентирован на верхушку II империи. На примерах судеб героев Г. Манн изображает историю общественную уже в «Верноподданном». В «Голове» этот принцип также положен в основу сюжета. Расширяясь концентрическими кругами, перипетии личной жизни персонажей охватывают явления общественной жизни Германии. По ходу романа этот замысел реализуется в подчинении биографических мотивировок в сюжете историческим. События в романе все более развертываются не столько в связи с историей героев, сколько с историей страны. Собственно историческая тема запрограммирована уже в прологе: путь II империи — «кровавый след». История движения страны к военной катастрофе составляет эпическую основу частной фабулы, повествующей о судьбе героев романа.
Исторические ориентиры находят и непосредственное отражение в судьбах персонажей «Головы». Так, идейная атмосфера, возникшая в Европе в связи с процессом Дрейфуса, используется Терра для агитации в рейхстаге против смертной казни; на решение Мангольфа о женитьбе на дочери пушечного короля влияют результаты европейских конференций в защиту мира.
Во многом носят историческую подоплеку и события в романе. Так, отклонение военных кредитов в рейхстаге ускорило основание пангерманского союза, а Алхесирасская конференция 1906 года дала повод для организации Кнаком антиправительственного заговора. Усилению исторического начала служит и изображение в романе действующих лиц. Например, в романе фигурирует как реальная историческая координата образ императора Вильгельма II. По основным параметрам, положению и функции, имеют исторические прототипы и другие герои романа: Ланна — канцлер Бюлов, Кнак — Крупп, фельдмаршал — Гинденбург, Терра — Ведекинд, Мангольф — Гарден и т.д. В «Голове» изображены не сами исторические лица, а эквиваленты им, в основных чертах отражающие их специфику. Они взяты как эталоны атмосферы эпохи. Например, во взглядах Ланна на демократию, политику, Терра на вопрос о национализации, Мангольфа на войну отражен исторический колорит идейных течений в предвоенной Германии.
Задаче воссоздания эпохи в «Голове» служат не только образы и сюжет, но и фон романа. Конкретизируются, например, временные рамки действия. Уже на первых страницах приведена точная дата — 1891 год 12 ч 10 мин. В конце романа упоминается сражение на Марне 1914 года. По ходу романа неоднократно сообщается о различных исторических событиях, дающих временную ориентацию. Вкрапление в этот временной поток точных отсчетов времени, связанных с частными эпизодами в жизни героев романа, создает дополнительное ощущение слитности биографических и исторических событий.
Черты романа-хроники придает «Голове» и манера повествования — типа сообщения. В этом ключе подана информация как об исторических событиях, например об убийстве президента Карно, гибели Жореса, так и о вымышленных: о свадебных приключениях Толлебена или об оценке прессой деятельности депутата Терра. Происходит как бы уравнение их достоверности.
Конкретизирует исторический колорит романа и фиксация пространственных координат действия, причем опять-таки чередуются описания реальных объектов: резиденции и кабинета Бисмарка, ночного Берлина и вымышленных, но стилизованных: описания ресторана, заседаний рейхстага, балов, приемов и т. д.
Примечательно стремление писателя воссоздать достоверность эпохи и в сцене заседания рейхстага. Для передачи атмосферы истерии в предвоенной Германии речь героев и автора выдержана в едином эмоциональном строе: «Сегодня опасно произнести хоть одно лишнее слово, обнаружить собственное лицо. Это день стихийного слияния с национальной совестью. И, повинуясь ей, оратор на трибуне высказывает свои обезличенные истины. Дыши в унисон — или вообще не дыши! Оратор говорит сотнею тысяч глоток, он говорит в такт поступи полков. Длинные ряды высунувшихся вперед тел, рук, открытых ртов. — „Слушайте, — слушайте! — Неслыханно”!». Характерно, что и последующую оценку сцены автор поручает герою, не выступает сам, чтобы не дистанцировать, не вывести изображение из рамок непосредственности. Подобное включение автора в ритм изображаемого встречается неоднократно в сценах заседаний пангерманцев, тайного совета и т. д.
Исторический колорит придают «Голове» и многочисленные групповые сцены. Роль этих сцен не сводится только к связи сюжетных линий героев, они воссоздают историческую панораму. Большая часть информации об исторических событиях сообщается в этих сценах в ходе разговоров, что придает событиям характер новостей. Кроме того, эти сцены дают своего рода портрет верхушки II империи. Здесь происходит демонстрация взаимоотношений социальных и политических сил, которые определяют судьбы империи и героев.
В групповых сценах описательная часть зачастую сведена к минимуму, персонажи романа темой, манерой, лексикой разговора характеризуют себя и партнеров. Подобный тип драматического повествования усиливает впечатление сиюминутности, достоверности изображаемого, а самохарактеристики героев способствуют слиянию историко-социальной и образной логики персонажей.
Для усиления панорамности изображения писатель использует в повествовании технику монтажа. Это объединяет различные события и реакции на них, происходящие в один отрезок времени. «Теперь они (Терра и Алиса) попали в поле зрения дам. Белла Кнак-Мангольф поспешно отвела взгляд; придворные Дамы... даже не потрудились исследовать ее примеру. Они обменивались многозначительными улыбками и закатывали глаза... Оба заставили себя принять светский вид, потому что Толлебен смотрел на них, — правда, украдкой и с явным намерением пока ничем себя не тревожить, он знал чего хотел. Сперва отпраздновать свадьбу, а там стать господином и повелевать. В кружке мужчин Ланна убеждался, что перед ним... второе правительство... Его... взгляд упал на Мангольфа, тот поспешно отвернулся и пошел навстречу тестю. Кнак явился с двумя молодыми людьми. Он выступал как главнокомандующий впереди своей гвардии».
В описании бесед часто используется Vorbeireden (параллельный монолог) персонажей. Например, в разговорах Терра и Ланна, Терра и отца, Толлебена и Губица, Мангольфа и императора. Их диаметрально различные размышления по поводу одного и того же явления усиливают полифонию повествования в романе, его емкость.
«Голова» не только завершает, но и подытоживает темы трилогии. В романе вновь прослеживается период времени, отраженный в предыдущих частях трилогии, и после «Головы» писатель к нему не возвращается. Роман представляет своего рода окончательный расчет писателя с темой II империи. Специфика «Головы» как романа-итога проявляется не только в повторении и доведении до логического конца типов в трилогии (интеллигенция, буржуазия, дворянство, государственные чиновники и т. д. во II империи), но и в манере повествования. Оно носит характер обобщения.
Генрих Манн сводит до минимума описательную часть. О целых периодах в жизни героев автор лишь упоминает, например о студенчестве Терра, Мангольфа, или же кратко описывает большие этапы в деятельности героев, например Терра — адвокат, юрист у Кнака, или деятельность Мангольфа — канцлера. И это объясняется не только желанием писателя выделить в содержании существенное. Писатель широко использует опыт художественного анализа определенных ситуаций и типов. Так, в обобщенном виде используется модель-ростовщик и его жертва, детально исследованная еще Бальзаком. Она выполняет лишь вспомогательную роль, как штрих в картине. Не анализирует в подробностях писатель и образ промышленника Кнака. Этот тип был им уже описан в «Верноподданном» и в «Бедных». В «Голове» Кнак олицетворяет уже не индивидуально-национальное явление, а обобщенный тип капиталиста. Обобщенный характер носит в романе и психологизм героев, анализируются не нюансы психологического процесса, а сопоставляются его результаты. Это присуще, например, размышлениям и беседам Терра, Мангольфа.
Персонажи романа охарактеризованы через какую-либо доминирующую черту, например, в облике Терра выделяются пытливые глаза, у Мангольфа — высокий лоб интеллигента и желтый цвет лица как результат душевных терзаний; двойственность образа Ланна подчеркивается его апелляциями то к Гёте, то к Бисмарку и т. д. Повторение определенных атрибутов образует константу образа, логику его восприятия.
Не упускает из виду писатель и такое клише образа как говорящие имена: Толлебен — безумец, Кнак — звук надлома, Гедульдих — терпеливый, Беллона — богиня войны и т. д.
Использование писателем способов обобщенного, штрихового изображения персонажей придает им некоторую однозначность. Герои романа — это представители, для них характерно непосредственное соответствие их социально-исторического положения, психологии и внешнего облика. Так, например, в начале романа при описании Кнака подчеркнуты его черты и манеры приказчика, а в конце господина положения. Неоднократно упоминается о сходстве Толлебена с Бисмарком, что является немаловажным фактором в его карьере, но одновременно он сравнивается с опустившимся чинушей как свидетельство деградации типа.
Обобщающий характер романа сказывается и в его структуре. Сюжетная схема романа образует ряд точек притяжения. Это характерно как для частной, так и для общественной сфер жизни героев: отношение героев к Лили, Алисе; вопросы о власти, войне и т. д. Направленность интересов героев «Головы» на определенные, общие для них объекты усиливает драматизм возникающих конфликтов. Кроме того, конфликты сразу перерастают рамки личных отношений до столкновения героев-представителей. Так, например, развиваются конфликты Терра и отца, Терра и Толлебена, Терра и Каппуса и т. д.; или Мангольфа и Толлебена, Кнака и Толлебена и т. д. Конфликты становятся олицетворением столкновения различных социальных групп и идеологий. Особенно наглядно это проявилось в сцене заседания тайного совета.
Тенденция к интенсификации драматизма конфликтов героев-представителей во многом связана со спецификой «Головы» как романа-итога. Стремление к обобщению исторического материала обусловливает и повышенную философскую насыщенность произведения.
В отличие, например, от «Верноподданного», где исследование возникновения и развития определенного исторического феномена является основной задачей, «Голова» — это и роман раздумий по этому поводу. В этом отношении Г. Манн наряду с Фейхтвангером, Т. Манном, р. Франком стоял у истока общей тенденции немецкого исторического романа. Правда, в сравнении, например, с «Волшебной горой» и «Сервантесом», где форма Entwicklungsroman’a объединяет историко-философское содержание, «Голова» несравненно больше насыщена социально-историческим материалом, но философский план произведения вносит свои коррективы в поэтику романа.
Впечатления, встречи, конфликты, события на пути героев приобретают в большей степени значение деталей в общем содержании «Головы». Происходит как бы отделение сознания героев или автора от пласта непосредственного изображения. Оно дает обобщающую перспективу для ряда частностей. Например, спор Терра и Мангольфа вдруг замыкается на аналогичную сцену в прологе. Возникающие ассоциации яснее проявляют смысл конкретного содержания романа. Поиск обобщающего смысла и связей свидетельствует о новом качестве в освоении писателем действительности. Историко-социальный анализ становится базой для философского.
Специфика «Головы» как интеллектуального романа снижает роль действия в раскрытии его содержания. Событийный ряд не воспроизводится подробно и последовательно, а в нем выделены лишь моменты, дающие повод для размышлений героев, связанные с эволюцией их духовного мира; например балы, приемы у Ланна, встречи Терра и Мангольфа и т. д. Сюжетная линия Терра состоит из этапов расширения его кругозора: круг семьи, адвокатская практика, деятельность депутата, юрисконсульта. Именно с этой точки зрения можно объяснить ряд внешне не мотивированных сюжетных ходов, например сцену с наперсником или встречу Терра с монахом и т. п. Таким образом, развитие сюжета романа далеко не всегда подчинено истории империи и героев.
Психологический план в изображении судеб Терра, Мангольфа, Ланна и т. д. довлеет над фабульным, а идеи романа вытекают не столько из логики действия, смысла фабулы, сколько выражаются в речах, мыслях героев, автора. Фабульные события обязательно завершаются размышлениями-выводами. Например, события в родном городе, размолвки друзей, сцены в ресторане и т. д. подытоживаются мыслями Терра об ответственности человека за свои поступки, о разобщенности людей, о поколении «крещенном кровью» и т. д. Или же деятельность Мангольфа-канцлера изображена через его рассуждения о войне.
Социально-исторические судьбы героев романа, II империи, оставаясь материалом изображения, одновременно приобретают роль базы для философских выводов об общих формах жизни, которые образуют второе содержание произведения. Наличие двух содержаний обусловливает и двуплановость сюжета. Зигзаги биографического, событийного сюжета прочерчивает доминанта символического содержания. Так, уже в начале романа намечается направление жизненного пути Терра и Мангольфа, его предопределенность. Мотив единоборства героев как представителей разного отношения к жизни повторяется на протяжении всего романа. Даже одна из глав носит это название — «Единоборство». Примечательна для построения сюжета антитеза взглядов героев, обусловливающая параллелизм их сюжетных линий.
История главных героев Терра и Мангольфа изображена в ритме повторения определенных ситуаций. Встречи друзей в городке, на ярмарке, на приемах вынесены даже в название одной из глав — «Новая встреча»; они образуют как бы последовательность фаз развития судеб героев, отсчет которой дается уже в начале романа. Эти встречи носят характер исповедей, философских итогов пройденного пути. Характерна ремарка автора, говорящая о заданности философского сюжета-тезиса: упоминание о револьвере в первой и в последней, встречах друзей, как символе самоубийства, поражения героев.
Повторение мотивов, ситуаций, объединяет сцены романа, превращает их в сцены-иносказания, где символика превалирует над непосредственным содержанием: Терра и Лили в порту — символика отношения полов; встречи, диспуты Терра и Мангольфа — символика отношений к жизни; многочисленные сцены смерти — символика кровавого следа и т. д. Причем ассоциируются часто не только повторенные ситуации; а и не имеющие прототипа, но интерпретируемые как аналоги: смерть директора и борцов, вражда сына и Терра, Мангольфа и дочери; взаимоотношения Терра и Лили, Леи, Алисы и т. д. Все это повышает уровень обобщения в «Голове» до степени философского романа. Довление логики темы над логикой повествования обнаруживается и в роли случая как связки немотивированных внешне событий, например во встречах Терра и Мангольфа, Терра и Алисы, Мангольфа и Ланна и т. д.
Специфика «Головы» как философского романа, где отображенный материал поднимается до уровня философской интерпретации и исторический, событийный план композиционно подчинен философскому, проявляется и в сопричастности пролога и финала. Обычно, говоря о «Голове» как о социально-историческом романе, соотносят с ним композиционно выделенный пролог, относящийся к периоду франко-прусских войн. Уже на этом, социально-историческом уровне роман носит характер развития пролога, притчи, т. е. приобретает многоплановость содержания. Но в романе — по меньшей мере три пролога. Если второй пролог — диспут Терра и Мангольфа о путях жизни в определенной степени затрагивает конкретно-исторические вопросы, то третий пролог — мотив призрачности жизни в сцене на карусели не идентифицирован с определенным социально-историческим содержанием, а имеет универсальный характер. Примечательно, что как и первый пролог, так и остальные два, философские, вплетены в сюжетную и в символическую канву романа и имеют свое завершение.
Таким образом, жанр романа «Голова» представляет собой сложный комплекс. Напрасно Г. Еринг критикует роман как «произведение, где смешаны разные типы романа». Именно в сочетании социального, исторического, драматического, философского планов реализуется замысел автора. Анализ лишь социально-исторической основы романа не отражает всех особенностей «Головы». Основная, определяющая специфика последней части трилогии заключена в философском содержании.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Сер. 2. – 1975. – Вып. 1 – № 2. – С. 79-88.
Произведения
Критика
