Данте и проблема защиты volgare в Италии XIV века
С. Б. Эстулина
XIV век в Италии — век volgare. В ХІІІ веке подлинными литературными языками Италии были латынь, французский и провансальский языки. Подражание их моделям представлялось важнейшим фактором преодоления диалектальной региональной ограниченности. В этом направлении развивались сицилийский и болонский литературные диалекты, проявившие тенденцию выйти за пределы своих «районов». Но Сицилия и Болонья не смогли преодолеть влияния «старых» литературных языков, чему способствовала и ограниченность литературных возможностей volgare первого века итальянской литературы. Эта задача была разрешена третьим центром — тосканским. Заметная роль в создании нового поэтического языка принадлежит школе «нового сладостного стиля», истоки которой связаны с Болоньей. Но центром «нового сладостного стиля» и нового поэтического языка стала не Болонья, а Флоренция, диалект которой «новым солнцем» взошел над Италией XIV века. Перефразируя известное положение Данте, Джулио Пертикари очень своеобразно определил место volgare во времени: «Оно более, чем в других веках, было в Треченто», причем, подчеркивая важность Треченто, Пертикари к этим «другим» относит и последующие века. В XIV веке литературное volgare охватывает разные сферы жизни. Становится литературным жанром эпистолярий на volgare. Итальянский язык стал языком жизнеописаний и путешествий. В XIV веке в Италии родилась историческая проза, подарившая миру блестящих хронистов: Дино Компаньи и династию Виллани. Именно в этом веке volgare широко охватывает область административной документации. В это же время облекаются в итальянские одежды и писания, связанные с жизнью церкви. Наконец, важнейшим свидетельством о роли volgare в XIV веке является огромная продукция на итальянском языке в каждом литературном жанре эпохи. То, что в предыдущем веке было лишь намеком, попыткой, становится направлением, традицией. В XIV веке, «единственном веке, который говорил», как определил его Альфьери, язык достиг высокой степени совершенства и не случайно стал предметом поклонения в XVI веке. Конечно, в эпоху Треченто отнюдь не устранено столь характерное для XIII века многообразие в графическом облике слова и в грамматических его формах, но несомненно, что именно в этот период итальянский язык делает первый шаг в данном направлении, проходит через определенную стадию унификации. «Новая цивилизация... рождается „диалектальной”... ей пришлось дожидаться наивысшего расцвета тосканского Треченто, чтобы до некоторой степени унифицироваться в языковом отношении», — писал Антонио Грамши. Нельзя не согласиться с этим утверждением. Первая языковая унификация Италии была унификацией лишь «до некоторой степени», но именно она сообщила итальянскому литературному языку Треченто форму, сходную в основных своих чертах с формой современного нам итальянского литературного языка.
XIV век — век превращения Флоренции в иррадиирующий центр, век распространения литературного fiorentino. Но распространение нового литературного языка не было гладким безболезненным процессом. Взаимоотношение volgare и латыни, старого и нового литературного языка правильнее всего определить словом борьба. В XIV веке латынь еще не уступила всех своих позиций volgare. Ею пользуются в школах и университетах, в суде, это язык диспутов, дипломатических переговоров, язык церкви, язык науки, язык литературы. На латыни пишет знаменитый трактат «О народном языке» Данте. Боккаччо свидетельствует о том, что Данте начал писать «Божественную комедию» на латыни. Петрарка гордится своей латинской «Африкой», он переводит на латынь новеллу Боккаччо о Гризельде. Для Петрарки увлечение латынью являлось одной из сторон его страсти к античности. Для него не было большего позора, чем не любить античность. Петрарка — первый из тречентистов, обратившийся к изучению греческого языка, первым читает в подлиннике Гомера. Петрарка не успел осуществить все свои «латинские» замыслы. До нас дошел один стих из начатой поэтом латинской комедии «Philologia». Но, работая над латинскими произведениями, Петрарка не переставал писать сонеты и канцоны на volgare. Рукописи «Canzoniere» свидетельствуют о том, что занятие итальянской поэзией не было для Петрарки только развлечением, как это утверждает Женгене. В одном из своих писем Петрарка объясняет, почему он начал писать на volgare. Латинский стиль был так обработан писателями античности, что ни он, ни кто-либо другой уже не могли ничего к нему добавить. Стиль же volgare, только что появившийся на свет, подвергающийся порче со стороны многих ремесленников и культивируемый лишь немногими писателями, мог развиваться, украшаться и улучшаться. Правда, позднее, может быть, под влиянием римских впечатлений, Петрарка пришел к выводу о том, что возможно создание и нового латинского стиля и что его латинский стиль будет началом новой поэтической эры. В известном письме к Боккаччо, в котором Петрарка пытается защититься от обвинения в зависти к Данте, он говорит, что Данте писал на volgare лучше, чем на латыни, и это, несомненно, упрек. Но в другом письме к Боккаччо он с гордостью называет Данте «ille nostri eloquii dux vulgaris». Г. Гмелин считает, что эстетическое чувство Петрарки, оказавшееся сильнее его теоретических убеждений, побудило поэта писать на итальянском языке. Клейн утверждает, что Петрарка отдает предпочтение латыни. Но правильнее будет сказать,, что Петрарка колебался между естественным для гуманиста влечением к латыни и привязанностью к своему родному языку.
Проблема volgare не могла не волновать и Боккаччо. В «Тезеиде» он откликается на «De Vulgari Eloquentia» Данте. Данте писал в своем трактате о том, что на volgare illustre должны воспеваться ратные подвиги, любовь и честность. Он цитирует Чино да Пистойя как певца любви, себя — как певца честности и добавляет: «Arma vero nullum latium ad huc inverno poetasse» — He нахожу ни одного итальянца, который бы воспел подвиги оружия. О том же говорит в «Тезеиде» и Боккаччо. Были поэты, которые писали о честности и о любви, а вот он, Боккаччо, будет писать о том, о чем еще никогда не писали на volgare: о ратных трудах Марса. Боккаччо восторженно относился к «Божественной комедии», «произведению, подобного которому никогда не возникало в прошлом, поражающему как ученых, так и народ». Так писал он Петрарке, посылая ему экземпляр великой поэмы. Данте «убедительно доказал, что народный язык может использоваться для трактовки самых высоких материй и сделал наше volgare самым славным из всех», — отмечает он в «Жизни Данте». Рассказывая о деятельности великого поэта в Равенне, Боккаччо не забывает упомянуть о том, что у Данте там появилось много учеников в поэзии и особенно в поэзии; на volgare, каковую он, первый среди итальянцев, заставил оценить и превознес, так же как у греков греческую поэзию — Гомер и у римлян: латинскую — Вергилий. Наконец, гимном Данте и флорентинскому volgare звучит его известная апология Данте. «Джованни Боккаччо, как никто другой, почитал Данте... с него берет он пример писать на volgare», — говорит Джозуэ Кардуччи. Боккаччо различными своими произведениями в разных жанрах открыл новые пути итальянскому языку, но не следует забывать, что он называл себя смиренным отпрыском античных поэтов, что на склоне лет он писал только на латыни, хвалил Петрарку за его латинские творения и умалчивал о «Canzoniere», наконец, в IV эклоге заявляет о себе, как о латинском поэте. Писал Боккаччо и о том, что «Божественная комедия» была бы намного более возвышенна на латыни, так как в латыни гораздо больше искусства, чем в volgare, т. е. у Боккаччо также наблюдается двойственное отношение к volgare.
Колебание Петрарки и Боккаччо между латынью и volgare представляется не только естественным, но и очень показательным. Оно отражает переломный характер эпохи. Велик и неоспорим авторитет латыни, как языка античности, поэтому существует теоретическое предубеждение о превосходстве латыни, об ее большей пригодности для наиболее благородных и высоких материй. Не случайно и Данте были свойственны те же самые колебания. В «Новой жизни» Данте говорит: «С самого начала моим намерением было писать только на volgare». Правда, в то время он считал сферу нового языка очень ограниченной. Это — язык любви и писать на нем нужно, чтобы быть понятым своей возлюбленной. Отказ Данте от намерения писать «Божественную комедию» на латыни свидетельствует о расширении им сферы volgare. И почти одновременно он использует итальянский язык в ученом трактате — новаторство по тому времени неслыханное. «Пир» — первый образец итальянской философской прозы. Данте очень подробно объясняет, почему он решил писать «Пир» на volgare, и дает убедительнейшее обоснование этого своего выбора. Здесь и естественная любовь к своему родному языку (il naturale amore alla propria loquela), и чувство благодарности к volgare, величайшему благодетелю (так его называет Данте), открывшему ему путь к латыни, а следовательно, и к высшему совершенству — к науке, и сознание своего долга по отношению к согражданам: облегчить им этот путь, освободив их от промежуточной ступени — латыни. Ведь если бы он написал свои канцоны и комментарии к ним на латыни, их поняли бы только ученые, а другим, они были бы непонятны. «Латынь была бы полезна немногим, a volgare послужит действительно многим». Convito — пир для незнающих, для неученых, жаждущих знания. «Это будет тот хлеб, которым насытятся тысячи», — писал Данте. Латынь уже не необходима, так как: volgare обладает столькими достоинствами, что может служить подходящей формой для любой материи, в том числе и для философской: «Самые высокие и самые новые понятия выражаются на volgare надлежаще полно, точно и красиво, почти как на латыни», — говорит Данте. И далее: «Особенно хорошо видна его прелесть в прозе, ведь в стихах рифма и ритм скрывают естественную красоту языка так же, как наряды и драгоценности нередко затмевают естественную красоту женщины. Когда итальянский язык, лишенный всех этих случайных прикрас, предстанет перед взором читателя, будет видна непринужденная легкость его слогов, правильность конструкций, прелесть речений, полных сладостнейшей и приятнейшей красоты; это увидит каждый, кто приглядится». Ревностное отношение к своему родному языку побудило Данте написать комментарии на volgare. Ведь если бы они были написаны на латыни, то какой-нибудь малообразованный человек — говорит Данте — мог бы взяться за их перевод на volgare и изуродовать этот прекрасный язык. Доверяя себе в этом деле больше, чем другим, Данте решил это сделать сам. Любовь к своему языку побудила его не только прославлять и возвеличивать volgare, а и защищать его: «Я взялся защитить его от многих обвинителей, которые его презирают и хвалит другие, языки, особенно провансальский, говоря, что он красивее и лучше, а это неправда». И Данте предает вечному позору тех злонамеренных итальянцев, которые хвалят чужие языки и презирают свой. Этому есть пять отвратительных причин (cinque abominevoli cagioni): 1. Отсутствие критических способностей, умственная слепота (cechità di discrezione). Как овцы одна за другой бросаются с крутого откоса или прыгают в колодец, если прыгнул вожак, так и эти жалкие слепцы, их следует назвать овцами, а не людьми, низвергаются в бездну заблуждения, 2. Стремление хитростью прикрыть и оправдать свою неспособность, свое неумение (maliziata sensazione). Как плохой кузнец хулит железо, а плохой игрок на цитре — свой инструмент, так и многие, желающие, чтобы их считали поэтами, пытаются оправдать то, что они не пишут вовсе или пишут плохо, несовершенством материала, то есть своего языка, и хвалят чужой язык, над которым им не нужно работать. Но достаточно посмотреть, какие произведения создают из него хорошие мастера, чтобы убедиться в совершенстве этого материала и в коварстве хулителей. 3. Ложное тщеславие (cupidità di vanagloria). Хвалят чужие языки, желая показать, что они их знают. Конечно, похвально хорошо изучить чужой язык, но постыдно хвалить его свыше меры из тщеславных побуждений. 4. Зависть (invidia). 5. малодушие (viltà d’animo). Малодушному и завистливому свое всегда кажется плохим, а чужое — хорошим. Поэтому они и пренебрегают своим языком и ценят чужой. «Все те, — заключает Данте, — которые презирают это драгоценное volgare, — отвратительные злодеи по отношению к своей стране. Volgare же звучит низко только в продажных устах этих прелюбодеев». И все же Данте чувствует необходимость извиниться перед читателем за основной недостаток своего трактата (macola sostanziale — существенное пятно, называет его поэт) за то, что он написан на volgare, а не на латыни, так как латынь превосходит volgare и благородством, и достоинством, и красотой. Латынь более благородна, так как она в противовес volgare вечна, стабильна, неизменна; она более точно передает мысль и может выразить такие понятия, которые недоступны volgare. Наконец, латынь красивее, так как она более гармонична. В силу ее превосходства нельзя было дать латинский комментарий к канцонам на volgare, ведь комментарий играет подсобную роль, и нельзя допустить, чтобы слуга превзошел господина. Но и volgare может стать подобным латыни, если его стабилизировать, если связать его рифмой, размером, сделать его языком поэзии. В «Пире» налицо ясное сознание острого назревшего конфликта между латынью и volgare, впервые говорится о volgare как об языке общем для всей Италии, впервые говорится об универсальных возможностях volgare, что было первым шагом к секуляризации науки. Впервые и с энтузиазмом пророка Данте говорит в «Пире» о неизбежном триумфе volgare над латынью. «Это будет новый свет, новое солнце, которое взойдет там, где зайдет нынешнее, и даст свет пребывающим во мраке, так как старое солнце им не светит». В «Convito» — философском трактате Данте — volgare было инструментом, оно не было предметом исследования. Volgare явилось материалом, предметом специального исследования в первом в Италии лингвистическом трактате и первом труде по романской филологии в «De Vulgari Eloquentia». В «Пире» есть упоминание о намерении написать эту книгу и намечены вопросы, которые Данте собирался подробно разобрать в этой специальной работе, посвященной проблемам volgare. «Из всех работ об итальянском языке ,,De Vulgari Eloquentia” первая по времени и первая по важности», — говорит Тереза Лабанд-Жанруа. Данте хорошо понимал важность своей задачи, значение своей работы. Он прямо указывает на то, что его задача — принести пользу volgare. Он пишет в самом начале трактата: «Так как мы не находим никого, кто бы до нас хоть сколько-нибудь изложил учение о народной речи, а также видя ее крайнюю необходимость для всех, ибо не только мужчины, а и женщины и дети (насколько им позволяет природа) стремятся ею овладеть, желая к тому же просветить разум тех, которые подобно слепцам бродят по площадям, принимая часто последующее за предшествующее, попытаемся с помощью неба принести пользу volgare». И Данте поясняет, как поэт приносит пользу своему языку. Он черпает из источника народной речи и смешивает лучшее, чтобы потом можно было пить сладчайший медовый напиток (dulcissimum ydromellum!). Итак, цель Данте — быть полезным volgare, необходимому всем без различия пола и возраста, языку, о котором до него никто не писал. Быть же ему полезным — это значит просветить слепцов, которым свет заходящего солнца мешает увидеть новое светило (anteriora posteriora putantes), и возвеличить его, довести его до совершенства. «Eloquentia vulgaris», «locutio vulgarium gentium», «locutio vulgaris», «lingua vulgaris», — так называет Данте свой родной язык. Этот язык противополагается, с одной стороны, латыни: у Данте впервые в романском мире появляется сознание литературного volgare, литературного народного языка, отличного от латыни, с другой — народный язык, общее средство общения всех итальянцев, противополагается многочисленным местным диалектам. Знанием латыни обладают немногие, так как ею можно овладеть лишь при долгих и усердных занятиях. Volgare благороднее латыни, поскольку оно было первой речью человеческого рода, и на нем говорят все, это природная естественная речь, в то время как латынь искусственна. Обычно указывают на противоречие в толковании отношения volgare и латыни в «De Vulgari Eloquentia» и в «Пире». Но противоречия нет. Народный итальянский язык благороднее латыни, когда он рассматривается как человеческая речь, как способность говорить, он пока еще уступает латыни как литературный язык. Как литературный язык латынь благороднее volgare.
К концу XIV века отчетливо намечаются два разных направления в отношении к volgare и латыни. Одно направление представлено гуманистами, для которых превосходство латыни над volgare само собой очевидно. Так, Никколо Никколи, выражающий в известном диалоге Леонардо Бруни Аретино точку зрения гуманистов, упрекая Данте в незнании латыни, отказывает ему на этом основании в самом звании поэта. Обращаясь к своему собеседнику, известному флорентинскому общественному деятелю, канцлеру флорентинской республики Колуччо Салютати, Никколи заявляет ему, что он «этого его поэта» (istum poetam tuum) предоставил бы шерстобитчикам, пекарям и прочему сброду подобного рода, так как очевидно, что он хотел быть приятелем: людей этого разбора. Правда, во второй книге трактата Никколи поясняет, что его целью было пошутить над закоренелыми гуманистами, но это его заявление никого не может ввести в заблуждение. Тем более что и в некоторых других документах этого времени повторяются сходные обвинения гуманистов, обращенные к великому поэту. «... Иные из них говорят, что книгу Данте надо отдать лавочникам — отпускать товар, или в харчевню — завертывать соленую рыбу; все это потому, что он писал по-народному»,— с возмущением говорит Доменико ди маэстро Андреа да Прато. «О великая слава итальянской речи! — продолжает он далее. А ведь тот язык, которым писал Данте, более подлинный и достойный похвалы, чем греческий и латинский». Мессер-Доменико, нотариус из Прато, известный для своего времени поэт, принадлежит ко второму направлению, которое в противовес «ученому» принято называть «народным», направлению защитников volgare. Продолжателем трех великих флорентинцев считает себя и Джованни ди Герардо да Прато, автор романа «Il Paradiso degli Alberti», интереснейшего памятника флорентинской культуры конца XIV века. Рассказывая в начале романа о том, что послужило непосредственным поводом к написанию его труда, Джованни да Прато указывает на «горячее- желание, которое его постоянно побуждает, насколько только достанет сил возвысить и облагородить сладостнейший отечественный язык, хотя его достаточно уже возвысили и облагородили три флорентинских венца, за которыми он смиренно следует, подобно тому, как руководствуются в своих плаваниях полярной звездой ученейшие мореходы». Джованни да Прато вспоминает о том, как он в юности принимал участие в беседах в доме Колуччо Салютати, а позднее был участником собраний на вилле Антонио дельи Альберти, общественного деятеля, философа и поэта, организатора и вдохновителя известного литературного кружка «Парадизо».
Кружок «Парадизо» представлял «народное» направление, партию почитателей Данте и итальянской поэзии. Быть в партии Данте в конце XIV века, в период резко обострившейся борьбы между volgare и латынью, означало всемерно отстаивать volgare от наступающей вместе с гуманизмом латыни. С резкой критикой антидемократического гуманизма исхода Треченто и латыни выступает страстный почитатель Данте, известный новеллист и поэт, член кружка «Парадизо» Франко Саккетти.
Вопрос о volgare и латыни в XIV веке, об их соотношении, об их борьбе — вопрос отнюдь не схоластический. «Volgare было голосом коммун, голосом реформ, голосом народа, борющегося за внутреннее и внешнее, освобождение человека от политического и теократического угнетения».
Огромна, неоценима роль Данте, первым выступившегов защиту volgare, теоретически и практически разрешившего проблему volgare и латыни в Италии XIV века.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Сер. 2. – 1967. – № 8. – Вып. 2. – С. 124-131.
Произведения
Критика
