Островский и Лесаж
Э. Крач
Тематика произведений А.Н. Островского, отдельные мотивы его пьес и возможные литературные влияния — вопрос еще мало исследованный.
В письме от 14 июня 1874 г. Островский пишет Тургеневу (по поводу задуманного французского перевода «Грозы»): «Я очень высоко ценю уменье французов делать пьесы и боюсь оскорбить их тонкий вкус своей ужасной неумелостью... Когда я писал «Грозу», я увлекся отделкой отдельных ролей и с непростительным легкомыслием отнесся к форме... Теперь я сумею сделать пьесу немного хуже французов». Насколько великий русский драматург был знаком с современными французскими драматургами, как например Э. Ожье (Augier, 1820-1889), и в какой мере он научился у них некоторой театральной технике, мы не знаем. Но есть одна нить, которая ведет от Островского к одному более старинному французскому драматургу, а именно — к знаменитому Лесажу. Если сравнить известную комедию Лесажа «Тюркаре» (1704) с драмой Островского «Последняя жертва», то тематическое сходство бросается в глаза.
В обеих пьесах главные лица — молодая вдова, унаследовавшая некоторое состояние от недавно умершего мужа, ее любовник, молодой авантюрист и отчаянный игрок, который ее бессовестно грабит; наконец, пожилой, богатый человек, влюбленный во вдову (щедростью которого она пользуется, чтобы помогать любовнику). Сходство не является случайным, и это явствует уже из того факта, что года за два до первой постановки «Последней жертвы» в ноябрьской книжке «Вестника Европы» за 1874 г. была опубликована комедия Лесажа «Тюркаре» в переводе С. Б<оборыкиной>. Вряд ли подлежит сомнению, что Островский, столь интересовавшийся французским театром, как мы уже видели, познакомился с этой пьесой. Ведь она была напечатана в передовом журнале и принадлежала перу автора «Жиль Блаза», столь популярного в России. Кроме того, и как практический деятель русского театра Островский должен был интересоваться переводом пьесы Лесажа, предполагая возможную постановку ее на русской сцене.
Важно здесь отметить, что для оригинальности произведения не играет никакой роли, взял ли автор сюжет или фабулу — полностью или частью — у другого. Важна оригинальность обработки самого сюжета. Именно «Последняя жертва» может служить этому примером. Нас интересует прежде всего вопрос о том, что сделал Островский из сюжета, который он нашел у Лесажа, как он его преобразовал и изменил.
Вкратце можно сказать, что центр тяжести в пьесе Островского совершенно передвинут от общественной сатиры-комедии к любовной драме.
Соответственно этому в то время как у Лесажа на первом плане стоит жуликоватый откупщик (traitant) Тюркаре, у Островского главное лицо — молодая женщина, Юлия Тугина.
Вообще Островский в значительной мере облагородил действующих лиц. У Лесажа — это сборище жуликов и обманщиков, лжецов и притворщиков. И это относится одинаково к мужчинам и женщинам, к субреткам, слугам и их господам. У Островского изображение нравов значительно смягчено или совершенно изменено.
Прежде всего, Островский очеловечил свою главную героиню, нежно любящую и бесстыдно обманываемую молодую женщину. Сравним теперь героиню Островского с соответствующим персонажем Лесажа. Героиня Лесажа — «баронесса» — почти год занимается разорением богатого откупщика. Когда занавес поднимается, мы уже находимся перед развязкой, в самый день катастрофы, как того требовало соблюдение единства времени. Это глуповатая, бессердечная и поверхностная женщина. Не видно, чтобы даже предательство со стороны любовника (акт 5, сц. 13) произвело на нее значительное впечатление. Знаменательно, что во всей пьесе имя ее названо только один раз, и то в юридическом документе (акт 4, сц. 7), а в списке действующих лиц она обозначена только как coquette, т. е. как тип. Героиня же Островского с полным правом носит свое имя Юлия. Это женщина с глубокими чувствами, способная на большую и неподдельную страсть. Она почти сошла с ума, когда потеряла мужа:
«Юлия (разбирая в картоне). Ах, что это, как попало сюда?
Михевна. Что такое, матушка?
Юлия. Иммортель, цветы с гроба. Это я на похоронах мужа в сумасшествии-то ухватила... Как они очутились здесь?» (д. 4, явл. 1).
Так же страстно, до самозабвения, она полюбила молодого авантюриста, которого она встретила после смерти мужа на своем жизненном пути. По отношению к этому человеку с нерусской фамилией Дульчии (от лат. dulcis сладкий) она так же щедра и слаба, как баронесса по отношению к своему chevalier. История внезапной любви обеих героинь в названных пьесах рассказывается почти одними и теми же словами.
У Лесажа:
«Марина. Правда, кавалер явился первым вздыхателем после смерти барона. И эта внезапная любовь поставила его сразу в нашем доме на такую ногу, что теперь он распоряжается вашим кошельком как своим собственным» (акт 1, сц. 1).
У Островского:
«Михевна ...Как жили мы тогда, вскоре после покойника - жили скромно, людей обегали... Тут его и нанесло... И так она в него вверилась, и так расположилась, что стала совсем как за мужа считать. Да и он без церемонии стал ее добром, как своим, распоряжаться» (д. 1, явл. 1).
Между Тюркаре и Флором Федулычем, деловым человеком у Островского, есть и сходство и различие. Сходство между ними состоит в том, что они оба старики и влюбчивы. О Флоре Федулыче говорит Глафира Фирсовна: «...Да старик-то он у нас чудной: сам стар, а капризы у него молодые» (д. 1, явл. 2), а о Тюркаре говорит его сестра: «Даром что такой старый, а ведь какой охотник до женского пола» (акт 4, явл. 10). Но Флор Федулыч — человек другого закала, чем Тюркаре. Он не обманывает женщину, которую любит, он на самом деле вдовец, между тем как Тюркаре скрывает, что он женат, и выдает себя за вдовца. В противоположность Тюркаре, который занимается темными делами и ростовщичеством, Флор Федулыч — честный делец. Он вообще человек с принципами и не хочет воспользоваться отчаянным положением молодой женщины, в которую влюблен. С другой стороны, он и себя не дает в обиду: он, как пожилой человек, знает людей и не хочет быть одураченным.
Чтобы достать для любовника деньги, в которых он нуждается, Юлия жертвует своей гордостью и идет к Флору Федулычу просить помощи, от которой она за несколько часов до того отказалась. Она старается его увлечь, но напрасно. Под конец она спрашивает: «Вы даже в мою искренность не верите?»
«Флор Федулыч. Не верю и в дураках быть не хочу-с. Ведь после вы посмеетесь надо мной, скажете: на какую пустую штуку поддела старика. Да посмеетесь-то не одни» (д. 2, явл. 5).
Именно так поступают баронесса и ее субретка по отношению к Тюркаре. «Да, он уж куда как доверчив!» (акт 4, сц. 8). Такую роль, Флор Федулыч не желает играть.
Если Юлия и Флор Федулыч значительно отличаются от соответствующих персонажей у Лесажа, то тем большее сходство между Дульчиным и его прообразом. Дульчин, как и кавалер, совершенно бессовестный, лживый, циничный и дерзкий. Он сознательно обманывает любящую его женщину, уверяя ее, будто бы владеет имением, на которое выдает ей фальшивые документы в виде долговых обязательств. Его мимолетное раскаяние так не серьезно и поверхностно, что более всего похоже на то, что он позирует перед самим собой (например, д. 5, явл. 8). С легким сердцем он в тот же день проигрывает деньги, которые Юлия с такой мукой для него достала. Но мало того, он тотчас после этого проигрыша делает предложение девушке, которую он принимает за богатую невесту, и становится ее женихом.
В обеих пьесах, французской и русской, встречаются параллельные ситуации и мотивы в разных комбинациях.
Критическая ситуация, которая приводит все в действие. В «Тюркаре» это состоит в том, что слуга кавалера сообщает баронессе о намерении кавалера совершить самоубийство вследствие громадного проигрыша. («...Под конец он просто пришел в ярость: требует свои пистолеты» и т. д.; акт 1, сц. 2). Хотя это все пустые угрозы, но баронесса принимает их всерьез, и желаемый результат достигается: драгоценный подарок, только что полученный ею от Тюркаре, переходит в руки кавалера.
И в «Последней жертве» мы находим критическое положение уже в 1-м действии. Дело идет о векселе Дульчина, по которому надо немедленно платить. Самый тон Дульчина выдает его грубость и цинизм:
«Дульчин. Денег нужно.
Юлия. Много?
Дульчин. Много.
Юлия. Ах, милый мой, да давно ли...
Дульчин. А, черт возьми! Уж я не знаю, давно ли, — теперь нужно, платить по векселю нужно, — завтра срок».
И под конец: «Уж лучше пулю в лоб» (д. 1, явл. 8).
Этот мотив повторяется, когда Дульчин проиграл деньги Юлии, занятые ею. Но не эта подлость, совершенная им, приводит его в отчаяние, а то неприятное обстоятельство, что ростовщик Салай требует немедленной уплаты:
«Дульчин. Юлия Павловна заплатит.
Салай Салтаныч. Шути, шути! Был ей кредит; последний дом заложила, какой кредит.
Дульчин. Да у нее ещё много осталось».
А когда тот не отступает: «А вот я застрелюсь завтра, вот ты и знай» (д. 3, явл. 3).
Под конец он еще раз произносит тираду о самоубийстве, тираду, имеющую пародийный и мелодраматический характер:
«Дульчин (взяв револьвер). Прощай, жизнь! Вез сожаления оставляю я тебя, и меня никто не пожалеет; И ты мне не нужна, и я никому не нужен... —Написать несколько строк? ... Э! Зачем?
Глафира Фирсовна. Что, батюшка? Да ты застрелился или нет еще?
Дульчин. Нет еще, черт возьми, а надо бы!» (д. 5, явл. 12).
Тюркаре водит за нос баронессу, обещая ей брак. Он, как уже упомянуто, не может жениться, так как уже женат. Баронесса, со своей стороны, смеется над Тюркаре, желая его разорить и выйти замуж за кавалера.
Дульчин обещает Юлии брак, но и не думает исполнить свое обещание. Как только он ее разорил, он намеревается вступить в брак с богатой девушкой, за которую он принимает племянницу Флора Федулыча.
Кавалер думает жениться не на баронессе, а на графине, которая много старше его и которую он считает богатой. (На самом деле это госпожа Тюркаре, приехавшая из провинции и развлекающаяся в Париже).
Дульчин кончает тем, что ищет спасения в браке с Пивокуровой, толстой купчихой, гораздо старше его.
Можно было бы назвать еще некоторые второстепенные черты сходства. Так, например, группировка лиц. Рядом с баронессой стоят Марина и Лизета, рядом с Юлией — Михевна и Глафира Фирсовна. Кавалер фланкирован слугой Фронтеном и приятелем маркизом; им соответствует Мадерищ «человек» Дульчина, и друг его Дергачев. Дальше можно бы привести разговоры о том, что героини ради поддержания своего социального реноме должны иметь экипаж и лошадок: это Флор Федулыч предлагает устроить для Юлии (д. 1, явл. 7) а Тюркаре внушается, что он обязан это устроить для баронессы (акт 4, сц. 4).
Даже слабый отголосок социальной критики в «Тюркаре» повторяется в драме Островского. У Лесажа:
«Фронтен. Ну, жизнь человеческая! Мы обчищаем прелестницу, она тащит с дельца, а делец дерет с честной публики. Такое круговое мошенничество, что смеху подобно» (акт 1, сц. 10).
У Островского, с несколько другим оттенком:
«Флор Федулыч. Не могу-с; у меня деньги дельные и на дело должны идти. Тут, может быть, каждая копейка оплакана прежде, чем она попала в мой сундук, так я их ценю-с. А ваш любовник бросит их в трактире со свистом, с хохотом, с хвастовством» (д. 2, явл. 5).
Но как уже упомянуто, критика и сатира в этой пьесе Островского отступает на задний план перед «драмой сердца». Драматург только вскользь касается известных явлений того времени, спекуляций и легкомысленных денежных трансакций, в побочной интриге с Лавром Миронычем и его дочерью Ириной (эпизоде, которому нет параллели в «Тюркаре»). Здесь развертывается богатый юмор Островского — в характеристике Глафиры Фирсовны, которая не умеет считать иначе, чем миллионами, Лавра Мироныча, который воображает себя новым Монте-Кристо, Ирины с ее «африканскими страстями», которые, однако, значительно остывают, когда открывается, что герой ее романа не богат.
Итак, сходство между обеими пьесами столь велико, что можно говорить о генетической связи драмы Островского с комедией Лесажа. В обеих пьесах дело идет о чувстве, которое эксплуатируется в грубо корыстных целях. Но у Лесажа мы не сочувствуем страдающему лицу — Тюркаре, так как он сам далеко не безупречен; наоборот, именно в нем-то и концентрируется главное зло. Таким образом, получается социальная сатира. А у Островского страдающее лицо (Юлия) в высшей степени возбуждает наше сочувствие, и эмоциональная жизнь этого лица стоит в центре всего действия. Комедия нравов превращается в любовную драму. Характеры облагорожены, сатира уступает место юмору.
В заключение можно прибавить следующее. Пьеса Лесажа была опубликована в русском переводе в ноябре 1874 г. По всей вероятности, Островский прочел ее в конце того или в начале следующего года. Первая драма, которую он написал после этого, — это шедевр «Волки и овцы» (опубликована в июне 1875 г.). Можно ли и здесь найти следы некоторого влияния Лесажа? Нам кажется, что можно. В «Тюркаре» Фронтен хвалится, что у него есть своеобразная способность: «Умею писать под разные руки» (акт 2, сц. 4). Вместе с одним крючкотвором он практически применяет эту способность, предъявляя баронессе «взысканьице» за долги покойного супруга. И в пьесе «Волки и овцы» выступает молодой человек, Клавдий Горецкий, который умеет подделать какой угодно почерк. Вместе со своим дядей Чугуновым, юристом с более чем сомнительной моралью, он подделывает документ, который предъявляется вдове Купавиной, и это играет немалую роль в интриге драмы.
Нам кажется, что есть сходство в строении и атмосфере «Тюркаре» и пьесы «Волки и овцы». Тюркаре арестован после того, как баронесса и кавалер его надули. Но Фронтен надул и кавалера и баронессу, так что они остались ни с чем. «Царство Тюркаре кончилось, теперь начинается царство Фронтена». Это напоминает заключение у Островского: «... за что нас Лыняев волками-то называл? Какие мы с вами волки? Мы куры, голуби... по зернышку клюем, да никогда сыты не бываем. Вот они волки-то! Вот эти сразу помногу глотают» (д. 5, явл. 12). Творчество Лесажа принадлежит к жанру, известному под названием novela picaresca, роман (повесть) о жулике (el picaro), и «Тюркаре» — пикарескная повесть в драматической форме. А «Волки и овцы» — самая пикарескная драма среди всех драм Островского. И здесь герои Островского более симпатичны и более жизненны, чем герои пьесы Лесажа.
Л-ра: Проблемы современной филологии. – Москва, 1965. – С. 413-417.
Произведения
Критика
