Архилох и ямбическая поэзия

Н.А.Чистякова, Н.В. Вулих

Время жизни Архилоха точно неизвестно, но с ним связана первая точная дата в греческой литературе. В одном из стихотворений поэт упоминает о солнечном затмении, которое было, как теперь установлено астрономами, 5 апреля 648 г. до н. э., что позволяет датировать творчество Архилоха серединой VII в. до н. э.

200 отрывков различной величины и ни одного целого стихотворения — литературное наследие Архилоха.

Родина поэта — остров Парос в Эгейском море. По отцу Архилох принадлежал к древнейшей паросской аристократии, но так как был сыном фракийской рабыни, не мог претендовать на отцовское наследство. Поэтому бедность сопутствовала Архилоху всю жизнь, хотя среди своих соотечественников он пользовался большим авторитетом. Впоследствии воин и поэт, он был героизирован после смерти и на Паросе ему даже был возведен храм (Архелохейон), где на колоннах при входе была записана древняя история острова и биография поэта. Среди фрагментов этой надписи недавно обнаружена легенда о посвящении юного Архилоха в поэты, напоминающая аналогичную историю Гесиода. Однажды отец приказал юноше свести на продажу коров. При свете луны юноша увидел издали каких-то неизвестных женщин, которые, смеясь, предложили продать им лучшую из коров. Пока юноша медлил с ответом, они внезапно исчезли во мраке, оставив взамен коровы лиру. Дома никто не поверил рассказу Архилоха, и отец направился в Дельфы, в храм бога Аполлона, где узнал, что сыну его предстоит бессмертная слава.

Я — служитель царя Эниалия мощного бога.
Также и сладостный дар муз хорошо мне знаком.
(Пер. В. Вересаева)

«Глашатай» и «воин», Архилох выступает как наставник и руководитель своих сограждан. Стихотворения его дидактичны. Хотя в них изображены личные чувства и переживания поэта, они, подобно поведению, вызванному этими чувствами, должны стать общепризнанными и нормативными. В той же храмовой легенде рассказывается, что Архилох стал по-новому исполнять старые песни и ввел на Паросе новый культ бога Диониса. Сограждане поэта враждебно отнеслись к этим нововведениям и выступили против поэта, за что были жестоко наказаны Дионисом. По совету Аполлона они раскаялись в своем поведении и воздали славу Архилоху.

Новое понимание человека, подвластного времени и изменяющегося в нем, характерно для творчества Архилоха. Если Одиссей остается неизменным во всех своих несчастьях, то Архилох уже знает, что невзгоды терзают и подавляют людей. Сомнение в прочности и незыблемости всего существующего заставляет Архилоха оспаривать старое гомеровское понимание чести. Вкладывая в эту полемику весь пафос человека, осознавшего себя личностью, Архилох с иронией и юмором рассказывает о том, как, спасаясь от смерти, он бросил свой щит:

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой! Не хуже ничуть новый могу я добыть.
(Пер. В. Вересаева)

Гомеровская лексика в ином контексте приобретает ироническое звучание, а эпитет «безупречный» в применении к брошенному в кусты щиту, возможно, даже полемичен. Не щит, а человек, спасший свою жизнь ради новых побед, должен считаться «безупречным». «Необходимое бегство не несет людям позора», — говорит поэт в другом стихотворении, вновь повторяя историю о брошенном щите. Никто не может упрекнуть его в трусости, он бросается на врага, как «изнемогающий от жажды устремляется к чистому источнику».

Поэзия Архилоха не только преодолевает полностью ту дистанцию между героем и слушателями, которая была обязательной в эпосе, но нарочито подчеркивает субъективный момент, столь отличный от эпического нейтрализма. Перед слушателями раскрывается вся жизнь поэта. Темы дружбы сменяются темами вражды, причем при всей непримиримости поэта к недругам, максимальную степень ненависти он обращает на тех, кто изменяет дружбе. Именно им посвящено большинство его стихотворений-поношений. В одном из них он мечтает о том, с какой радостью узнал бы он о несчастьях бывшего друга, представляя, что тот становится жертвой кораблекрушения и попадает в плен:

Пусть взяли бы его, закоченевшего,
Голого, в травах морских,
А он зубами, как собака, лязгал бы,
Лежа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих.
Рад бы я был, если бы так
Обидчик, клятвы растоптавший, мне предстал,
Он, мой товарищ былой!
(Пер. В. Вересаева)

Новая находка принесла нам большой отрывок из стихотворения-приветствия, в котором Архилох описывает чье-то возвращение. Поэт весь отдается радости встречи. Он счастлив воочию увидеть прибывшего, протянуть ему руки, встать рядом с ним, ощутить присутствие. С ужасом он думает о том, что его могла поглотить морская пучина или же настигнуть вражеское копье на поле боя. Смерть этого человека была бы страшна не сама по себе, а тем, что она принесла бы горе поэту и обрекла бы его на страданье и одиночество. Новым содержанием наполнена здесь древняя фольклорная метафора о тьме, ставшей светом, и по-иному предстоят привычные эпические формулы типа «сверкающая юность» или «руки копьеносцев».

Отличительной чертой Архилоха является его поразительная активность вторжения в жизнь и отношения к ней. Эта особенность поэзии, возможно, объясняется личной, впервые сознательно воспринятой ответственностью поэта перед своими слушателями, учителем и руководителем которых он себя чувствует. Взлеты и падения в личной жизни Архилох объективизирует, делает типическими, и в призывах к стойкости духа, к разумному и твердому отношению ко всему окружающему он демонстрирует образцы необходимого поведения как для себя, так и для других:

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады,— твердо стой, не трепещи.
Победишь,— своей победы напоказ не выставляй,
Победят,— не огорчайся, запершись в дому, не плачь,
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
(Пер. В. Вересаева)

Жизнь человека представляется Архилоху в чередовании удач и неудач, составляющем «течение» жизни, ее ритм. Так преодолевается поэтом им же высказанная идея человеческой беспомощности.

В мире мыслей и чувств Архилоха тема любви не занимает центрального места. В архаической греческой лирике эта тема невозможна в современном ее понимании. Античный поэт этого периода никогда не будет воспевать свои чувства к той, кого он собирается назвать своей женой и ввести в дом. Поэтому прославление девушек в сохранившихся фрагментах Архилоха скорее всего связано с застольными песнями и обращено к гетерам, свободным от тех уз, которые налагали на женщин семейно-бытовые устои современного общества. В ряде отрывков поэт говорит о своей любви к прекрасной Необуле, что не мешает ему в других фрагментах отзываться о ней же с насмешкой и неприязнью. В связи с этим в древности была очень популярна история о том, как отец Необулы Ликамб, имя которого также встречается в стихах Архилоха, с неодобрением отнесся к любви поэта, а тот, верный своему принципу «с другом дружить, а с врагом враждовать и злословить», обрушил на них такой поток насмешек, что старик и девушка покончили с собой, не вынеся публичного поношения. Этот рассказ, особенно в его последней части, относится к числу «бродячих сюжетов», но в нем выра­жена вера древних в реальную силу обличительной поэзии Архилоха, таившей, как говорили, «жало змеи и яд пчелы».

Свои сатирические нападки Архилох иногда облекал в форму басни о животных, сопоставляя отдельных животных, уже наделенных в фольклоре только им присущими типическими чертами, с различными типами людей, для того чтобы нагляднее представить и объяснить характеры и деятельность последних. Сохранились, например, отдельные фрагменты басни о лисице и орле, известной в позднейших переработках.

Архилох обращается к разным видам фольклорной лирики. Он сочиняет элегии, гимны, эпиграммы, басни. Он же первым из народных песен-поношений насмешливого и обличительного характера (ямбы) создает ямбическую поэзию, в которой сатира, обличение и и н в е к т и в а (т. е. персонально ориентированная насмешка) используются в личной полемике по общественно значимым и частным вопросам Нововведение Архилоха было использовано многочисленными поэтами, включая греческих комедиографов V в. до н. э.

Архилох погиб на войне, которую вели его соотечественники, паросцы, с уроженцами острова Наксоса. По преданию, убийцу поэта с позором изгнали из храма Аполлона в Дельфах, навсегда лишив его потомков права входить в эту главную греческую святыню.

Как первый лирический поэт, осуществивший переход от эпоса к лирике и сделавший поэзию средством раскрытия личных чувств, Архилох стоит на пороге всей европейской лирики. Но его поэзия еще далеко не индивидуализирована, вопреки ее внешне личному характеру. Поэт никогда не отчуждает себя от своего коллектива, а напротив, на своем примере, конкретном и частном, внушает слушателям нечто общее и социально значимое.

Младший современник Архилоха, ямбограф С е м о н и д родился на острове Самосе, крупнейшем центре островной Ионии. Подобно Архилоху он возглавил группу самосских переселенцев и по наименованию того острова, где они поселились, получил прозвище Аморгского, с которым вошел в литературу. Фрагменты его стихов отличаются четкой назидательностью. Поэт внушает слушателям, что несчастья и неудачи — удел всех людей и в этом следует искать утешение. По сравнению с Архилохом мир Семонида мелок и приземлен:

...Кратковечные,
Как овцы, мы проводим жизнь, не ведая,
Какой конец нам бог готовит каждому.
(Пер. В Вересаева)

Взгляды на жизнь Семонида во многом родственны Гесиоду. Симпатии к женщинам чужды рачительному земледельцу-труженику, для которого отношение к жене определено прежде всего тем, прибыль или убыток вносит она в хозяйство. Отголоски гесиодовского мифа о Пандоре ощутимы в ямбической поэме Семонида о женщинах, где, по фольклорно-басенной традиции, женские характеры классифицируются по происхождению от различных живых существ или стихий и предпочтение отдается женщине, происходящей от пчелы.

Последний классический поэт ранней ямбической поэзии — Г и п п о н а к т из ионийского города Эфеса (Малая Азия). Время его жизни — вторая половина VI в. до н. э. За насмешки над правителями Гиппонакт был выслан из Эфеса и стал странствующим певцом. Герой его поэзии, возможно, тождественный самим поэтом, но всегда нарочито окарикатуренный — озлобленный попрошайка, издевающийся над своими врагами и жадными богачами. Среди отрывков стихотворений Гиппонакта, число которых значительно возросло в недавних публикациях последних находок, встречаются пародии на «высокую» эпическую поэзию. В гимнической манере он выпрашивает себе у бога теплый плащ и деньги. Обличая своего противника, скульптора Бупала, пародирует ссору Одиссея с нищим Иром. Не только героический стиль и мотивы, но также эпическая тематика находит себе место среди произведений поэта: одно его стихотворение было озаглавлено «Одиссеи», в другом упоминалась Троянская война. Содержание этих стихотворений восстановить уже невозможно. Однако смелое и неожиданное объединение гомеровской лексики с местными разговорными словами и оборотами, включая бранные и непристойные выражения, даже негреческие, ли­дийские слова, обилие бытовых подробностей, пристрастие к перечислению всевозможных кушаний и напитков наряду с другими, только Гиппонакту присущими особенностями, позволяют заключить, что поэт использовал комизм ситуаций, перемещая эпических героев в необычную для них обстановку. Новые же, натуралистические или просто бытовые черты, приобретаемые его персонажами, способствовали их переосмыслению как героев гротеска и обличительной сатиры. Не случайно в литературе III в. до н. э. именно Гиппонакта выберут своим образцом те эллинистические поэты, которые, отвергая героическую поэзию, будут разрабатывать бытовые темы с детальным описанием мелочей повседневной жизни (Каллимах в «Ямбах» и Герод).

Своеобразен излюбленный стихотворный размер Гиппонакта — х о л и я м б (хромой ямб), в котором последняя стопа шестистопного ямба (обычный ямбический триметр) заменяется трохеем:

Богатства бог, чье имя Плутос,— знать, слеп он!
Под кров певца ни разу не зашел в гости...
(Пер. Вяч. Иванова)

[1] Эниалий — эпитет бога войны Арея.

[2] Ямбическая поэзия получила свое название от стихотворного размера, который, по античной классификации, служил ее основным признаком. Ямбическим размером была трехморная стопа, состоящая из двух слогов и имевшая в античном стихосложении две разновидности: ямб — сочетание краткого и долгого слога (U — ) , т р о х е й — сочетание долгого и краткого слога (— U). В русской поэзии, как в общеевропейской, ямб представляет собой сочетание безударного и ударного слога, а хорей (античный трохей) — сочетание ударного и безударного.