Память сердца
Л. Графова
Какое великое человеческое достояние — память. Какая радость вспоминать то, что хочется вспомнить», — размышляет Маргарита Алигер в своей прозаической книге «Тропинка во ржи». Сборник, именуемый в подзаголовке «О поэзии и поэтах», рассказывает о Твардовском и Эренбурге, Маршаке и Чуковском, Казакевиче и Светлове, Ахметовой и Заболоцком и о многих других, чьи имена стали звездными в нашей культуре, оттого и дорожим мы каждым новым свидетельством о «их, а для автора эти имена звучат по-особому... За ними — просто люди, близкие товарищи, учителя, наставники по цеху поэзии, а многие из них — друзья по жизни. Их страдания, радости, их победы и разочарования были одновременно и «родною мукою» автора или же его счастьем.
Чем дальше идет время, чем явственнее роль и значимость перечисленных здесь поэтов в истории литературы, тем неуловимей становится для нас их человеческий облик. Стерев реальные черты, мы норовим порой превратить человека в памятник, в легенду. Мол, главное — поэзия, а каким он сам был — не суть важно. Но так ли это?.. Не исчезает ли из поэзии ее нравственная весомость, когда она — только поэзия и совсем не жизнь? Не слишком ли мы расточительны, отдавая кровь и плоть камню, пусть и мрамору?
Итак, живые встречи... Встреча с уже знакомым всегда ответственна: поверит ли читатель? Ведь у каждого из нас — свой Твардовский, свой Чуковский, своя Ахматова. Естественно, что для Маргариты Алигер каждый из них тем более — свой, и не только от личного знания этих людей, но еще и потому, что она, поэт, воспринимала их иначе, чем мы, читатели, более профессионально. И оттого более субъективно. Но, чтобы передать другим эту особенную свою любовь, чтобы к привычному, устоявшемуся образу прибавились гармонично какие-то неожиданные черты (говорю в данном случае, к примеру, о том, новом, более сложном Твардовском, которого видишь в книге Алигер), автору нужно отыскать тонкую грань между всеобщим и личным.
Впрочем, она и не искала, не собиралась даже писать мемуаров, никогда не вела дневников, ни за кем ничего не записывала, о чем изредка, правда, жалеет (в новелле об Ахматовой: «И ничего уже нельзя исправить, ни о чем разузнать, ни о чем расспросить. Не надо было смущаться...»). Но как бы там ни было, а «материалов» она не собирала, просто жила, безоглядно спешила на помощь, когда кто-то из друзей в ней нуждался, работала, радовалась столь щедро выпадавшим ей в жизни встречам, а потом «добралась до поры, когда время почему-то начинает мчаться со сверхъестественной быстротой», когда друзья, которые, казалось, останутся с тобой навсегда («Навсегда... Как всуе пользуемся мы этим словом, этим смыслом!»), один за другим стали уходить из жизни, и она ощутила настоятельную потребность рассказать о том, «что запомнилось душой»... И вот в отличие от традиционной, чуть засушенной, чуть дистиллированной мемуарной прозы эта книга воспоминаний несет в себе достоверность «непричесанных» реалий жизни, драгоценность живых ощущений, ведь они не пылились, заготовленные впрок, а внезапно вспыхивали под пером в своей первозданности.
Читая книгу, почти физически ощущаешь живую связь времен. Галерея героев книги начинается с Чехова и Маяковского. И пусть Алигер, наша современница, ни с тем, ни с другим классиком не состояла в личном знакомстве, но и тут рассказ ее абсолютно личностен. Не просто стихами, а реальным переживанием (событием!) очень рано вошел в ее жизнь Маяковский, да и могла же она его увидеть и, наверно, даже познакомиться — приезжал поэт в ее город и выступал в помещении биржи, но билет стоил рубль, девчонке его не дали, говорили: успеешь, еще услышишь... Не успела. «Кто ж мог знать, что через два года в дверь постучится соседка и скажет отвратительно, равнодушным и безразличным голосом: «Твой Маяковский застрелился». Это прозвучало громом над ее детством, сразу сделало взрослой.
Иллюзию личного общения с Чеховым создает в книге добрая и долгая дружба Алигер с сестрой писателя Марией Павловной, которая, как известно, сумела сохранить «чеховский воздух» в доме и которая умела зримо, прелестно буднично рассказывать и о брате, и о Льве Толстом, и о Левитане, и о Бунине. Эти рассказы слышны в книге. И вот вырастает впечатление, что и о Маяковском, и о Чехове, о Льве Толстом получаешь информацию «из первых рук».
Маргарите Алигер, прожившей трудную человеческую судьбу, везло на встречи, на дружбу... Читая книгу, недоумеваешь порой: как может вместить одна жизнь столько ярких людей, столько душевных привязанностей! Это подарок судьбы, то и дело, будто извиняясь, повторяет автор, будто тоже в недоумении... И здесь, наверное, самое время сказать об одном из главных достоинств книги: очень симпатичен ее лирический герой, автор.
Мало ли мы читали мемуаров, написанных по принципу «немножко о себе»? И по-человечески это можно, наверное, понять. Но здесь другой случай: «Предаваться воспоминаниям стоит, на мой взгляд, только во имя определенных целей и для того прежде всего, чтобы восстановить истинное положение вещей». И далее — в стихотворном предисловии к книге:
Соль на губах, на ресницах соль...
Я ничего не забыла.
Счастье и горе, радость и боль —
все это было.
Но не было лжи, не было лжи,
предательства и бесчестья...
Стараясь быть предельно точной, и особенно в определении своего места в жизни других людей, Алигер (порой с добросовестностью школьницы-отличницы) то и дело оговаривается: «Я никогда не преувеличивала наших отношений, и тем дороже для меня все хорошее, что запомнилось душой» (глава о Твардовском); «...отдаю себе отчет в том, что отношения наши... носили всегда безусловно относительный характер» (глава о Маршаке)... Будучи активным действующим лицом описываемых событий, она предпочитает оставаться в тени. Редкая, что и говорить, позиция. Что это — скромность? Боязнь упреков со стороны?.. Нет, пожалуй, это естественное проявление внутреннего достоинства.
Через разные новеллы проходит весьма необычная для литературных воспоминаний интонация: в хороших поэтах автор обязательно ищет и хороших людей, будто эти понятия синонимы. Поэт, по мысли автора, только тогда имеет право называться поэтом, когда он всем своим существом сострадает всему человеческому. Алигер приводит слова Луи Арагона, который на вопрос, в чем роль поэта, ответил: «Скажу просто — это роль человека». Алигер весьма озабочена «человеческой ролью» своих героев в жизни страны, в жизни близких. Какими они были в отношениях с людьми? Умели ли приходить на помощь, быть другом?.. Такие вопросы звучат в книге постоянно. И, несмотря на шероховатости, на неизбежные в жизни «перевертыши», о которых честно говорит автор (к своим героям она столь же взыскательна, как и к самой себе), ответ, к счастью, всегда положительный.
Герои этой книги были хорошие. Они были прекрасные. Они были... «большие». И вот никого из них нет. Потери, потери, «и нет меры тому, сколько разлук и потерь, оказывается, может на своем веку пережить человек».
Эта книга — реквием... Слово «невосполнимость» мелькает здесь и там. Концы иных новелл оборваны — чувство острой горечи мешает автору завершить последнюю фразу. В книге нет ни одного завершенного портрета... Эти новеллы — скорее штрихи к ним.
Автор фиксирует свои состояния: «останавливаюсь в нерешительности» (это перед трудным фактом чьей-то судьбы, выламывающимся вроде бы из образа); «затрудняюсь что-либо утверждать, если мыслить приходится только в сослагательном наклонении»; «не претендую на то, чтобы мои представления, мои воспоминания... носили абсолютный и исчерпывающий характер». Но эта незавершенность и сообщает рассказу трепетность продолжающейся жизни.
Наверное, в книге М. Алигер при желании можно найти и изъяны... Отметим хотя бы неравноценность (по эмоциональному уровню) первой и второй частей, есть некоторые литературные несовершенства, но художника-то нужно судить по законам, им самим для себя избранным. Алигер хотела вспомнить дорогих ей людей, чтобы снова пережить радость встречи с ними. Не просто вспомнить, чтобы написать, а вспомнить, чтобы пережить... Так вот, переживание, искреннее, глубокое, отзывающееся эхом в душе читателя, состоялось.
Л-ра: Дружба народов. – 1981. – № 5. – С. 258-259.
Критика
