Роман А. Измайлова «Евгений или пагубные последствия дурного воспитания и сообщества» (К проблеме творческого метода)
Т. Е. Автухович
Роман А. Измайлова печатался в 1799-1801 гг. Он был с восторгом встречен читателями и быстро забыт; автор называл впоследствии свое детище «уродом». Хотя у книги находились верные почитатели, судьба ее была предрешена: роман остался эпизодом в развитии этого жанра, интересным только специалистам. Появившись на рубеже веков, роман синтезировал достижения прозы ХVIII в, и вплотную подошел к тем проблемам, которые литературе пришлось решать уже в XIX в.
Традиционно произведение А. Измайлова рассматривается как яркое явление «бытовой», этологической (нравоописательной) прозы; В. Б. Шкловский включил его в традицию «низового» романа, выстроив генетический ряд.
В. П. Царева рассматривает его как «роман воспитания». Справедливость этих определений несомненна, вместе с тем неясными до сих пор остаются такие вопросы, как стилевое своеобразие произведения, его поэтика и метод.
Проблема художественного метода нравоописательной прозы и романа А. Измайлова, в частности, уже ставилась в науке: бытовой реализм, художественный эмпиризм, натурализм, просветительский реализм - так определяли его B. C. Нечаева, Н. Л. Степанов, В. И. Глухов. Л. А. Козыро правильно указывает на переходный характер романа. Однако задача занимается не столько в подыскании подходящего термина, сколько в определении реальных путей взаимодействия различных стилевых систем в пределах художественного целого. В данной статье делается попытка рассмотреть вопрос о художественном методе и поэтике романа А. Измайлова через призму проблемы «автор-герой-читатель».
Многими чертами своей поэтики роман А. Измайлова связан с традициями просветительской сатины. Как для Крылова и Фонвизина, так и для Измайлова мир - это театр, в котором люди исполняют отведенные им или выдуманные ими роли. Закономерно художественное пространство романа тоже организуется по законам театральным. Вся I часть книги является своеобразной экспозицией: здесь происходит представление действующих лиц; характеристика условий их жизни и воспитания призвана дать статичные портреты двух друзей, полностью оправдывающих свои фамилии - Негодяев и Развратин. Повествование строится как серия картин-эпизодов, в которых «с натуры» воспроизводятся диалоги и монологи действующих лиц с минимальными деталями, характеризующими место и время действия. В таких «драматургически организованных» эпизодах автор романа в сущности уподобляется автору пьесы: его общение с читателем ограничивается косвенной информацией в сносках, которые равнозначны драматургическим ремаркам или репликам «в сторону» (например, в сноске автор, подтверждая слова Негодяева-старшего, указывает, что «кроме Евгения не было детей у г. Негодяевых»). Вместе с тем подобные сцены-картины зачастую несут большую идейно-смысловую функцию, нежели простая фиксация событий. Так, в I части романа автор словно воспроизводит перед читателем наиболее яркие события разных лет жизни своего героя, но все эти эпизода концептуальны: история воспитания Евгения - это история постепенного обретения им внешности, способной заменить внутреннее содержание, внешности-роли, внешности-функции. Уже со знаменитого эпизода имянаречения завязывается цепь событий, в которых герой будет лишь по видимости сохранять самостоятельность: вплоть до самой смерти он будет подчиняться воле, интересам, прихотям других людей. Человек-марионетка, человек-кукла. Вот почему следующим ключевым эпизодом в I части становится эпизод урока танцев в пансионе, где учился Евгений, - он дается автором как «ключ» к пониманию сущности героя. Образ человека-куклы, трансформируясь, еще не раз возникает в романе: студенты-однокашники Евгения, пишет автор, «уподобляли его куклам, богато наряженным». Задача воспитания, данного родителями Евгению, заклиналась в том, чтобы научить сына языку его будущей роли - роли «благовоспитанного молодого человека».
Поскольку роль - это функция, постольку она изначальна и пожизненна. Поэтому задача автора в этом мире неизменяющихся людей закономерно сводится к тому, чтобы исчерпывающе «представить» каждого из них. Словесными портретами-характеристиками автор полностью определяет читательское восприятие: «Развратин был посредственных дарований, посредственных знаний, испорченных нравов и испорченного сердца». Такой принцип типизации используется автором и при создании образов второстепенных персонажей. Условность картины общественных нравов – норма, автор и не пытается создать иллюзию реальности, он не скрывает, что создает произведение. Условность даже прокламируется; рассказывая о первом любовном приключении Евгения, автор говорит об объекте его обожания: «Мария (я назову ее так)» - и читатель воспринимал это как должное.
Имя героини или героя - условность, поэтому автор использует «говорящие» имена, которые становятся своеобразным знаком-символом определенного явления общественной жизни. Однозначность имени дополняется однозначностью портретной характеристика:
«Стан его так же низок, как и душа. Кланялся чрезвычайно часто и низко, сделался он сутуловатым. Малые свои и острые глаза потупляет долу, когда говорит с кем и временно возводит их украдкою и с подобострастием на того, кого речи слушает с вниманием крепостного слуги». Закономерно, что фамилия такого человека - Подлянков. Так же однозначны и статичны портреты Лицемеркиной, Ветровых, Тысящникова и других персонажей романа. «Ролевая» однозначность героев определяет их функцию в сюжете. Условные герои не могут иметь автономной жизни: они возникают по воле автора из небытия и исчезают, выполнив свое назначение в романе - создав очередную ситуацию для раскрытия характера героя или для характеристики общественных нравов.
Вместе с тем высокая активность автора требует высокой активности восприятия и от читателя: автор дает только знак явления (фамилия героя, обобщенная характеристика его как определенного социального типа), а индивидуализировать этот знак-символ, наделить его плотью и кровью читатель должен сам, в соответствии со своим жизненным опытом. Обозначив тип языка, на котором будет вестись разговор с читателем, Измайлов в дальнейшем не дает развернутой характеристики очередному персонажу: ему достаточно назвать фамилию героя. Так в романе появляются лишь упоминания в конкретных бытовых обстоятельствах о таких персонажах, как Бездельников, Дамоугодников, Канальин и т.д.
Установка автора на актуализацию читателем своих жизненных впечатлений проявляется и при передаче психологических состояний героев («Всякий знает из своих опытов, как приятно получить лестное благо, которого долговременно и нетерпеливо ожидали. Да судят по сему о безмерной радости Евгения, когда он получил чин Прапорщика Гвардии»), и на уровне речи (г.Н. «отвечал голосом обесчещенного отца», герой «вскричал тоном, употребляемым при делании выговоров»). Такой принцип видения и отражения действительности - частное, индивидуальное через общее, типичное - определяет поэтику романа.
Основным потребителем романного жанра в XVIII в. был массовый читатель. Именно «эстетикой восприятия» (термин П. Н. Беркова) такого читателя обусловлен речевой строй измайловского произведения. Анализ лексико-фразеологических средств выражения, системы сравнений выявляет сознательный «расчет автора на определенный запас жизненных впечатлений читателя... расчет на вероятность и живость узнавания». Хотя в романе изображается жизнь помещичьей и дворянской среды, все авторские сравнения ориентированы на круг представлений людей третьего сословия. Сравнения типа «камергерская осанка», «кланялся, как придворный во дворце» появляются редко и выглядят чужеродными на фоне более близких для Измайлова реалий другого мира: «внимание крепостного слуги», «верность публичной девки» и т.д. То есть в целом «воображаемый читатель», А. Измайлова - это читатель третьего сословия, прежде всего горожанин, причем горожанин, просвещенный, о чем свидетельствует наличии выражений типа «улыбка Плутона», «жилище Граций» и т.д.
Однозначность авторских характеристик в портретах героев, т. е. высокая активность автора на уровне характерологическом, сочетается с полной невыявленностью авторской позиции на уровне композиции. Автор уподобляется драматургу, который предоставляет своим героям возможность действовать самостоятельно, а читателю самостоятельно делать выводы об увиденном. Весь сюжет романа подчинен единому авторскому замыслу - дать картину современных нравов. Как и в просветительской сатирической прозе, мир в романе А. Измайлова делится на две противопоставленные части: светское общество, общество проходимцев, развратников, где все роли ложны, - и мир простых людей, крестьян, небогатых чиновников, с их естественной моралью. Вместе с тем нельзя не заметить, что противостояние двух миров в романе А. Измайлова теряет характерную для просветительской сатиры двуплановость, которая реализовалась, например, у Крылова в игровом начале его поэтики. Если просветители-сатирики показывали «театр» испорченных общественных нравов глазами «естественного» человека, то в романе А. Измайлова все события даются уже через восприятие автора, стремящегося к максимальной объективности. Авторский голос почти не включается в повествование с прямой оценкой действий героев. «Благомыслящий читатель, прокляни Евгения, Разврвтина и всех им жестокосердием подобных» - эта тирада, звучащая после сцены, когда герои отказались подать милостыню нищему, оскорбив его, - одна из немногих в романе. Значение ее как выражения авторской идейной позиции не стоит преувеличивать. Автор склонен пожалеть любого человека, попавшего в беду. Так, он с явным сочувствием описывает злоключения Евгения, обобранного и обманутого хищниками «большого света», сказав о «жалком положении моего бедного Негодяева». В другой ситуации он пожалел «бедного» Развратина.
Обычно авторская позиция выражается опосредованно: либо в символическом подтексте сцены (урок танцев в пансионе), либо в соединении ряда эпизодов в единую картину (сцены в доме Ветровых), либо в сопоставлении различных мнений, представлений о жизни. В последнем случае автор, объективирует свои мысли, передавая их другим персонажам. К примеру, отец Марии произносит в разговоре с родителями Евгения такую сентенцию: «Живучи порядочно и честно, не имею я ни долгов, ни тяжебных дел; сделаться же ростовщиком не позволяют мне ни мой долг, ни моя совесть», которая, по замыслу автора, должна восприниматься как нравственная альтернатива описанному перед этим кодексу чести старшего Негодяева. Принципы естественной морали, регламентирующие уважительное отношение к родителям и заботу о них, честное исполнение своего долга перед «государем и отечеством», автор излагает устами крестьян, встреченных Евгением на пути в Петербург. Эта простая мораль («Честнее доставать хлеб потом и кровью, чем лежа на боку. Кто ничего путного не делает, тот пустокорм, а пустокорм хуже свиньи...») воспринимается как оценка образа жизни молодого Негодяева и ему подобных. Но оценка выражена объективированно, косвенно; автор, поместив после этой гневной инвективы реплику Развратна: «Смотри-ка, он умеет умствовать! верно учился он логике в каком-нибудь хлеву несколько лет», фактически нейтрализует ее морализаторский пафос, так как занимает позицию объективного повествователя, фиксирующего события. Более того, заставляя такого героя, как Развратин, произносить время от времени весьма справедливые суждения по различным вопросам.
Измайлов вообще противоречит первоначальной, им же данной герою характеристике, а значит, заставляет читателя усомниться в существовании авторской позиции. А. Измайлов далек от иллюзий своих предшественников, об этом красноречиво свидетельствует все тот же эпизод с нищими, когда бедным людям отказали в помощи и «чувствительный Евгений», и «просвещенный Развратин».
Рассмотренные нами через систему отношений «автор-герой-читатель» принципы типизации действительности, характерные для романа А. Измайлова, позволяют говорить о том, что, создавая картину .современных нравов, писатель опирается но опыт просветительской сатиры и драматургии и - через их посредство - в сущности актуализирует некоторые приемы классицистической поэтики. Дидактическая направленность повествования, однозначность персонажей, ориентация на выявление общего, а не индивидуального (особенного), реализация авторской позиции средствами композиции или использованием голоса героя-резонера - все это является отголоском того типа отражения действительности, который был характерен для художественного метода классицизма.
[…]
Дня нас важнее другое: устаревшие принципы типизации вступают в противоречие и с такими приемами, которые характерны для другого литературного направления - сентиментализма, и с жанровой природой романа, и с реальной действительностью, которую эмпирически воспринимает автор. Это противоречие ярко отразилось во взаимоотношениях автора с главными героями его повествования.
Так, например, родители Евгения, которых автор вначале, в соответствии со своей сатирической задачей, характеризует как людей расчетливых, циничных, в конце романа вызывают сочувствие читателя: их письма сыну исполнены глубокого чувства, которое передано психологически точно: «Как придет только понедельник, или четверг, так и ждем мы и глядим, нейдет ли к нам почталион, не несет ли от тебя писем: ан нет как нет, погорюешь, поплачешь да и опять дожидаешься будущего понедельника, или четверга...». Используя опыт писателей-сентименталистов, Измайлов не замечает, насколько дисгармонично возникающее эклектическое соединение различных средств типизации. Более сложное чувство вызывает у читателя во II части романа и Евгений, который, попав в петербургское светское общество, постоянно бывает унижен, ограблен, осмеян, т.е. становится страдательным лицом. Пытаясь передать его внутреннюю жизнь, автор усложняет психологический облик однозначно задуманного героя. Кроме того, однозначность - авторской характеристики Евгения вступает в противоречие с его функцией романного героя: как указывал М. М. Бахтин, в романе «человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности», а это значит, что жанровая природа романа несовместима с однолинейностью и статичностью всяких «амплуа» героев.
Но, безусловно, наиболее сложно отношение автора к такому герою, как Развратин. Традиционно в научной литературе этот образ трактуется как тип вольтерьянца, как изображение пагубного влияния или превратного усвоения идей Вольтера молодыми людьми в России. Однозначно отрицательная характеристика героя как циника, разуверившегося во всем безбожника сочетается с такими элементами биографии героя, которые позволяют говорить о том, что автор, описывая эмпирическую реальность, неправильно объясняет ее, вернее, останавливается перед ней в недоумении. В сущности, в романе происходит раздвоение героя, разделение его на две ипостаси.
Монологическая форма вставного рассказа, в котором Развратин излагает свою историю, условна: повествование ведется без установки на слушателя, Евгения. Реальным адресатом этого монолога является читатель романа, поэтому автор постоянно «забывает» о своей конечной цели - «развенчать» героя и солидаризируется с ним. Конечно, не к «формальному» слушателю Евгению обращены такие тирады героя: «Кто желает иметь звание нахлебника, тому надлежало бы иметь у себя три слабых чувства: вкус, слух и зрение. Бедный нахлебник принужден часто сносить, как служитель, ежедневные неудовольствия и беспокойства, даже от самих служителей своего наделенного хозяина и хозяйки» или когда бедный разночинец Развратин (его устами и автор) восклицает: «Я не был уважаем в Университете, потому что кроме собственных знаний не мог в нем ничем тщеславиться; другие же ученики... похищали у меня первенство, потому что их отцы могли быть полезны их наставникам или своею знатности, или своим имуществом». Автор по существу не отделяет себя от героя, но парадоксально то, что герой этот, по замыслу автора, отрицательный. Установка на «отрицательность» персонажа заставляет А. Измайлова так мотивировать его поступки, чтобы совместить две ипостаси образа в единое, хотя и противоречивое целое. Например, в эпизоде, когда Евгений и Развратин впервые появляются в доме Ветровых: Развратин не производит на хозяев никакого впечатления; в тесном фраке, который отдал ему Евгений, в «гнусных сапогах, тупоносых и с длинными голенищами», он так и простоял в одиночестве полвечера, так как высокомерные хозяева даже не предложили ему сесть. На следующее утро униженный Развратин разрастается гневной филиппикой против светской морали. Эти возмущенные слова произносит Развратин - умный, гордый простолюдин, волей судьбы вынужденный сносить насмешки и оскорбления. Но после этого автор заставляет своего героя, смирив гордость, надеть модную одежду, как требуют того обычаи светского общества. Очевидно, что противоречивый характер автор пытается упростить до простейшей схемы отрицательного героя.
Анализ поэтики романа А. Измайлова через систему отношений «автор-герой-читатель» показывает, как сложно взаимодействуют в произведении различные стилевые потоки и традиции, что является отражением переходного характера творческого метода писателя.
Л-ра: Проблемы изучения русской литературы XVIII века. – Ленинград, 1990. – С. 152-162.
Критика
