Уилла Кэсер. Погибшая леди

(Отрывок)

«Поворачивай, моя карета!
Покойной ночи, леди. Покойной ночи,
дорогие леди. Покойной ночи.
Покойной ночи»
Шекспир. «Гамлет»
(Перевод Б. Пастернака)

Часть I
1
Лет тридцать или сорок тому назад в одном из унылых городков на Берлингтонской железной дороге, теперь еще более унылых, чем тогда, был дом, славившийся своим гостеприимством и особым, присущим ему очарованием. Дом этот пользовался известностью от Омахи до Денвера. Точнее сказать, известностью он пользовался среди тогдашней железнодорожной аристократии — у тех, кто имел отношение к самой железной дороге, и у тех, чьи предприятия возникли с ее появлением. Про всех них в те времена просто говорилось, что они «связаны с Берлингтонской железкой». Это были директора, управляющие, вице-президенты, чьи фамилии знали все, а также их младшие братья и племянники, служившие ревизорами, торговыми агентами, помощниками управляющих. Все «связанные» с железной дорогой, даже крупные скотоводы и торговцы зерном, имели годовые бесплатные билеты и вместе с домочадцами ездили взад и вперед в свое удовольствие. В те дни население штатов, раскинувшихся в прериях, делилось на два общественных слоя — на фермеров и сельскохозяйственных рабочих, собственным трудом зарабатывавших на жизнь, с одной стороны, и на банкиров и джентльменов — владельцев ранчо — с другой. Эти последние приезжали сюда с Атлантического побережья, чтобы вкладывать деньги и, как они любили говорить, «помогать осваивать наш Великий Запад».
Разъезжая туда и сюда по делам, не всегда таким уж срочным, эти «связанные с Берлингтонской железкой» любили иной раз сойти с поезда и провести вечер в радушном доме, где умели деликатно подчеркнуть их высокое положение, а более радушного дома, чем у капитана Дэниела Форрестера, в Суит-Уотере не сыскать было. Капитан Форрестер в качестве подрядчика сам участвовал в строительстве Берлингтонской дороги, и под его руководством по пастбищам, по зарослям полыни до гор Блэк-Хилс были проложены сотни миль рельсов.
Поместье Форрестеров ничем особенным не отличалось, значительность и прелесть придавали ему те, кто в нем жил. Дом стоял примерно в миле от городка Суит-Уотер, на невысоком округлом холме, — белый дом с флигелем и с крутой крышей, чтобы зимой на ней не задерживался снег. Он был опоясан верандами — узковатыми для теперешних представлений об удобстве, с вычурными тонкими столбиками-опорами. В те времена любой кусок доброй древесины подвергали долгой пытке на токарном станке, пока он не превращался в нечто совершенно безобразное. Если бы с дома Форрестеров ободрали дикий виноград и выкорчевали кругом кусты, он, вероятно, оказался бы вполне заурядным. Сразу за домом начиналась красивая тополиная роща. Она охватывала дом полукольцом справа и слева, будто заботливо защищая его, и спускалась вниз по заднему склону. Если вы подъезжали к Суит-Уотеру по железной дороге, вы прежде всего видели этот дом на холме на фоне остроконечных тополей, и он же последним исчезал из глаз, когда городок покидали.
Чтобы попасть во владения капитана Форрестера, надо было сначала пересечь широкий ручей с песчаным дном, протекавший вдоль восточной окраины городка. Перейдя через ручей по пешеходному мостику или переправившись вброд, вы вступали на землю Форрестеров и оказывались в обсаженной ломбардскими тополями аллее; по обеим ее сторонам тянулись луга. У самого подножья холма, на котором стоял дом, протекал второй ручей, через него был переброшен широкий добротный мост. Неприхотливо петляя, ручей этот вился по просторным лугам, часть которых служила пастбищем, часть была просто болотом. Любой другой на месте капитана Форрестера осушил бы здешнюю низину и превратил болото в плодородную землю. Но этот уголок когда-то приглянулся капитану именно своей живописностью — ему понравилось, как вьется по пастбищам ручей, понравились заросли кипрея, хвоща и мяты на его берегах. Капитан по меркам того времени был человек состоятельный, детей он не имел и мог позволить себе любую прихоть. И когда капитану теперь случалось везти к себе в открытом экипаже друзей из Омахи или Денвера, он с удовольствием слушал похвалы, которые эти джентльмены расточали его стаду, пощипывающему траву на лугах по обе стороны аллеи. А когда экипаж въезжал на вершину холма, капитан с не меньшим удовольствием наблюдал, как гости, многие из которых были старше, чем он, резво соскакивали на землю и спешили к крыльцу, куда выходила к ним миссис Форрестер. Даже самый неприступный и холодный из друзей капитана — длиннолицый банкир из Линкольна, — и тот, взяв хозяйку за руку, сразу преображался, старался браво встретить ее веселый вызывающий взгляд и скорей подыскать удачный ответ на шутливое приветствие.
Миссис Форрестер неизменно встречала гостей на крыльце, так как по цокоту копыт и стуку колес по деревянному мосту узнавала об их приближении. Если в это время ей случалось помогать на кухне своей кухарке, чешке из Богемии, она выскакивала на крыльцо в фартуке и махала жирной поварешкой или перепачканной вишневым соком рукой, приветствуя прибывающих гостей. Она не тратила времени на то, чтобы поправить выбившийся локон: миссис Форрестер была очаровательна и в дезабилье и знала об этом. Рассказывали, что она выбежала навстречу президенту компании «Колорадо v Юта» мистеру Сайрусу Дэлзелу в одном капоте со щеткой в руке, ее длинные черные волосы струились по плечам, — и этот выдающийся человек был чрезвычайно польщен. По его мнению, а такого же мнения придерживались и другие преклонявшиеся перед миссис Форрестер немолодые друзья капитана, всякий ее поступок был поступком настоящей леди. Они считали, что в любом обличье, в любой обстановке она всегда прелестна. Сам капитан Форрестер — человек немногословный — как-то признался судье Помрою, что, пожалуй, восхитительней всего его жена выглядела в тот раз, когда за ней погнался по лугу недавно приобретенный молодой бычок. Услышав ее крики, капитан бросился вниз с холма и увидел, как она, словно заяц, несется по краю болота, захлебываясь от смеха, но упрямо не выпуская из рук ярко-красного зонтика, который и разъярил быка.
Миссис Форрестер была моложе капитана на двадцать пять лет, он женился на ней в Калифорнии, уже будучи вдовцом. В Суит-Уотер они приехали сразу после свадьбы. Даже тогда они считали это поместье своим домом, хотя жили в нем всего несколько месяцев в году. А потом, после того как капитан в горах упал с лошади и так разбился, что уже не мог участвовать в строительстве железной дороги, они поселились в доме на холме навсегда. Здесь капитан Форрестер состарился, и жена его, увы, постарела тоже.

Но мы начнем свой рассказ с давнего летнего утра, когда миссис Форрестер была еще молодой, а городку Суит-Уотер прочили блестящее будущее. В то утро, стоя в гостиной у окна, она ставила в стеклянную вазу уже вышедшие из моды темно-красные розы и вдруг увидела в подъездной аллее нескольких босых мальчуганов с удочками и корзинками с едой. Большинство из них миссис Форрестер знала: красивый мальчик лет двенадцати, всегда ей нравившийся, был племянник судьи Помроя, а вежливый Джордж Адамс — сын джентльмена из Лоуэлла, штат Массачусетс, купившего здесь ранчо. Другие были просто городские мальчишки: рыжий сын мясника, загорелые толстые близнецы — дети самого крупного лавочника, Эд Элиот — его старик-отец — владел обувной лавкой и любил приволокнуться за женщинами, так что слыл среди своего круга в Суит-Уотере Дон Жуаном; и заключали процессию двое сыновей немца-портного — бледные, веснушчатые, кое-как подстриженные и кое-как одетые. Случалось, миссис Форрестер покупала у них дичь и рыбу, когда они вдруг, как привидения, возникали на пороге ее кухни и тонкими голосами спрашивали: «Рыбки не желаете?»
Продолжая наблюдать, миссис Форрестер увидела, что мальчики поднялись на холм и остановились посовещаться.
— Спроси ты, Нил.
— Нет, лучше ты, Джордж. Она к вам часто приходит, а меня она почти не знает, как я с ней заговорю?
Пока они так стояли перед ступеньками парадного входа, миссис Форрестер подошла к дверям и приветливо кивнула им, в руке она держала розу.
— Доброе утро, мальчики! Собрались на пикник?
Джордж Адамс выступил вперед и почтительно снял широкополую соломенную шляпу.
— Доброе утро, миссис Форрестер. Можно мы поудим у вас здесь рыбу и побродим по болоту, а потом устроим в роще пикник?
— Ну конечно можно! Желаю приятно провести время. А занятия в школе давно кончились? Не скучаете без них? Нилу наверняка хочется скорей в школу. Судья Помрой говорил, что он очень прилежный.
Мальчики засмеялись, а у Нила сделался несчастный вид.
— Ну бегите! Да не забудьте закрыть калитку на пастбище. Мистер Форрестер сердится, если коровы добираются до его любимого мятлика.
Мальчики не спеша обошли дом, но выйдя за калитку, ведущую в рощу, пустились бегом вниз по заросшему травой склону между высокими деревьями. Миссис Форрестер следила за ними из окна кухни, пока они, сбежав с холма, не скрылись из виду. Тогда она обернулась к кухарке.
— Мэри, когда сегодня будете печь, поставьте-ка лишний противень для мальчиков. Я отнесу печенье им на пикник.
Дом Форрестеров, стоявший на округлом холме, выходил фасадом на пологий склон, который вел к мосту, а с задней его стороны, на таком же пологом склоне, начиналась роща. Но к востоку от дома деревьев на холме не было, и этот склон круто, почти отвесно спускался от поросших травой уступов вниз, к болоту. Туда-то и устремились мальчики.
Когда подошло время завтракать, оказалось, что они не успели сделать ничего из задуманного. Все утро они бесились, как дикие: кричали с обдуваемых ветром откосов, опрометью сбегали вниз в серебристую болотную траву, разрывая влажную паутину, блестевшую на высоких стеблях, продирались сквозь заросли бледно-желтого рогоза, шлепали босыми ногами по песчаному дну ручья, охотились за полосатой водяной змеей, которую спугнули со старой ивовой коряги, где она нежилась на солнце, срезали раздвоенные ветки для рогаток, распластавшись на животе, пили холодную воду из родника, вытекавшего из-под берега в густые заросли водяного кресса. Только два мальчика-немца Рейнольд и Адольф Блюм уединились у тихой заводи, где поперек ручья лежало упавшее дерево, и, не обращая внимания на крики и плесканье вокруг, ухитрились поймать несколько плотвичек.
Чашечки диких роз были широко распахнуты и блестели под солнцем, луговая трава цвела и казалась лиловатой, только что начал распускаться серебристый молочай. Над лугами порхали птицы и бабочки. Внезапно ветерок стих, стало очень жарко, над болотом задрожало марево, исчезли птицы. Мальчики почувствовали, что уморились: рубашки липли к телу, волосы взмокли. Тогда они покинули знойные луга, ушли в рощу, улеглись на прохладной траве в благодатной тени высоких тополей и разложили свои припасы. Братья Блюм как всегда взяли с собой лишь ржаной хлеб и куски сухого сыра — остальные ни за что бы к ним не притронулись. Но только Тадеус Граймс — рыжий сын мясника — был настолько невоспитан, что решился презрительно отозваться об их бутербродах.

— Дома-то вы, небось, венские булки едите, почему же никогда их с собой не берете? — проворчал он.
— Ш-ш! — одернул его Нил Герберт. Он показал на приближающуюся к ним белую фигуру — женщина быстро спускалась с холма среди деревьев, освещенная мелькавшими сквозь листву солнечными бликами. Это спешила к мальчикам миссис Форрестер, она была без шляпы, иссиня-черные волосы блестели на солнце, на руке висела корзинка. Только спустя годы она стала защищаться от солнца и начала носить шляпы и вуали. Впрочем, хорошим цветом лица миссис Форрестер никогда не отличалась. Щеки у нее были бледные и довольно впалые, летом на них проступали едва заметные веснушки.
Когда она подошла к мальчикам, Джордж Адамс, приученный матерью строго соблюдать приличия, поднялся на ноги, и Нил последовал его примеру.
— Вот вам горячее печенье к завтраку, — миссис Форрестер сняла с корзинки салфетку. — Ну как, поймали что-нибудь?
— Да мы почти не удили. Просто носились, — ответил Джордж.
— Понятно! Шлепали по воде и все такое, — миссис Форрестер умела легко и доверительно разговаривать с мальчишками. — Я и сама иной раз, когда хожу к ручью нарвать цветов, не могу удержаться. Стягиваю чулки, подбираю юбки и захожу в воду… — Она выставила из-под платья ногу в белой туфельке и повертела ею.
— Но ведь вы и плавать умеете, правда, миссис Форрестер? — спросил Джордж. — А большинство женщин не умеет.
— Еще как умеют! В Калифорнии все женщины плавают. Только в Суит-Уотере меня купаться не тянет. Грязно, да еще и водяные змеи и пиявки. Брр! — Она передернула плечами и засмеялась.
— А мы сегодня видели водяную змею! Хотели ее поймать. Огромная! — вставил Тэд Граймс.
— Что же вы ее не убили? Теперь я войду в воду, а она меня укусит за ногу. Ну, подкрепляйтесь! Джордж, корзинку вернешь Мэри на обратном пути, — и миссис Форрестер ушла, а мальчики провожали глазами ее белую фигуру, мелькавшую по краю рощи. То и дело она останавливалась, чтобы поискать малину на кустах, росших у изгороди.
— Печенье и правда вкусное, — заметил один из смешливых и загорелых близнецов.
Мальчики-немцы жевали молча. Всем польстило, что миссис Форрестер сама спустилась к ним, а не отправила угощение с Мэри. Даже задиристый малолетка Тэд Граймс, у которого, как у всех Граймсов, рот был точь-в-точь рыбья пасть, а надо лбом торчал рыжий вихор, — даже он понимал, что миссис Форрестер — человек совсем особой породы. А Джордж и Нил были уже достаточно взрослые, чтобы видеть, как не похожа миссис Форрестер на других женщин в их городе, и старались понять, почему она не такая, как все. Братья Блюм робко глядели на нее из-под светлых, коротко обкромсанных челок, зная, что она принадлежит к богатым и знатным мира сего. Лучше, чем кто-либо другой из их приятелей, они сознавали, что наличие в обществе таких обласканных судьбой счастливцев — факт, сам собой разумеющийся.
Мальчики кончили закусывать, растянулись на траве и заговорили о любимой собаке судьи Помроя — спаниеле Фанни, которую кто-то отравил, а кто — они не сомневались, но тут к ним пожаловал еще один гость.
— Тише! Вон он сам! Вон Айви-Отрава! — воскликнул один из близнецов. — Ш-ш! Еще услышит! Не хватает, чтобы он отравил и нашего старого Роджера!
С болота к ним поднимался рослый юноша лет восемнадцати-девятнадцати, в старом плисовом охотничьем костюме, с ружьем и ягдташем. Он вошел в рощу и, огибая деревья, приблизился к лежавшим на траве мальчикам. У него была дерзкая, самоуверенная походка, держался он неестественно прямо, будто аршин проглотил, а ногой то и дело поддавал валявшиеся на земле сучья. В посадке головы чувствовалась какая-то настороженность, будто он чего-то опасался. Подойдя к мальчикам, Айви заговорил с ними покровительственно и свысока.
— Привет, ребятишки! Вы-то что тут делаете?
— У нас пикник, — ответил Эд Элиот.
— А я думал, пикники устраивают только девчонки. Может, вы и учителя с собой прихватили? По-моему, вы уже подросли, пора вам ходить на охоту.
Джордж Адамс ответил Айви презрительным взглядом.
— Само собой! Мне на день рождения как раз подарили Ремингтон 22 калибра. Но сюда-то мы ружья не берем. Знаем порядок. Да и тебе, мистер Айви, лучше бы спрятать свое ружье, а то миссис Форрестер спустится сюда и велит тебе убираться.
— Из дому ей нас не видно. Да и вообще она мне ни слова не скажет. Чем она лучше меня?
Ему никто не ответил. Даже Тэду с его рыбьей физиономией такое заявление показалось смехотворным. Процветание его отца как раз на том и зижделось, что одни люди, будучи лучше других, и мясо себе заказывают получше, а что бы делали мясники, если бы все начали покупать одни подбедерки, как семья Айви Петерса?
Вновь пришедший тем не менее спрятал ружье и ягдташ за дерево и, стоя все так же прямо, рассматривал мальчиков своими узкими маленькими глазками, отчего им стало не по себе. Джорджу с Нилом было противно смотреть на Айви, и все же его лицо притягивало их, как магнит. Кожа у Айви была красная, грубая, лицо припухло, будто его покусали пчелы или обожгло какое-то ядовитое растение. Прозвище «Айви-Отрава» он получил, потому что о его страсти «разделываться с собаками» все прекрасно знали еще до того, как он отравил симпатичного спаниеля судьи. Мальчики считали, что Айви невзлюбил спаниеля и не успокоился, пока не прикончил бедную собаку.
Красное лицо Айви было испещрено мелкими веснушками, будто изъедено ржавчиной, в твердые щеки словно пытались ввинтить штопор — в них глубоко, как сучки в дерево, уходили никогда не исчезавшие ямочки. Впрочем, приветливости его физиономии они отнюдь не придавали. Маленькие глазки были почти лишены ресниц, и взгляд их напоминал неподвижный, немигающий, пристальный взгляд змеи или ящерицы. Руки были такие же припухшие, как и лицо, и кожа на тыльной стороне кистей и на пальцах казалась сильно натянутой. Словом, Айви Петерс не отличался красотой, но его самого это ничуть не огорчало.
Он пустился в разговор с мальчиками, объяснив, что сейчас не время для охоты — слишком жарко, а позже он прокрадется на болото, куда на закате прилетают утки, и подстрелит парочку.
— Уберусь через кукурузное поле, старик-капитан меня и не заметит. Не больно-то он прыткий.
— А вдруг он пожалуется твоему отцу?
— Да отцу на это плевать! — ответил Айви, шаря глазами по верхним веткам. — Ишь, как дятел трудится! На нас — ноль внимания, ну и нахал!
— Птиц здесь не трогают, вот они и не боятся никого, — пояснил обстоятельный Джордж.
— Ха! Эти дятлы испоганят старику всю рощу. Смотрите, как дерево издырявили. Самое дело его сейчас спугнуть!
Нил и Джордж Адамс так и подскочили.
— Не смей здесь стрелять! Нам всем из-за тебя влетит!
— Миссис Форрестер сразу прибежит! — воскликнул Эд Элиот.
— Ну и пусть бежит! Подумаешь, фря! Да кто вам сказал, что я собираюсь стрелять? Только пули зря тратить! Это как с собакой — можно разделаться по-разному, не обязательно забивать ей в глотку кость!
Пораженные его наглостью, мальчики переглянулись, а загорелые близнецы разом прыснули и перекатились на другой бок от смеха. Однако, казалось, Айви и в голову не приходило, что компания считает его специалистом по уничтожению собак. Он вынул из кармана металлическую рогатку и горсть щебня.
— Я и не думаю убивать дятла. Просто хочу его спугнуть, чтобы рассмотреть получше.
— Да ты в него и не попадешь!
— А вот спорим, что попаду, — Айви вложил камень в натянутую рогатку и выстрелил. Дятел, как он и предсказывал, упал к его ногам. Айви набросил на него свою черную фетровую шляпу. Соломенных шляп он никогда не носил, даже в самую жару. — Ничего, обождите, он опомнится. Сейчас увидите, как затрепыхается.
— Да это, между прочим, не он, а самка. Сразу видно! — презрительно сказал Нил: его злило, что этот парень, которого никто не любил, своим появлением испортил им пикник. Он не мог простить Айви дядюшкиного спаниеля.
— Ладно, пусть самка! — отмахнулся Айви, сосредоточенный на каких-то своих замыслах.
Он вытащил из кармана красную кожаную коробочку, и, когда раскрыл ее, глазам мальчиков предстала целая коллекция занятных маленьких инструментов: крошечные острые лезвия, крючки, какие-то изогнутые иголки, пилки, ножницы и паяльная трубка.
— Кое-что мне прислали из «Спутника юношества» в наборе для набивки чучел, а кое-что я сам сделал, — Айви неуклюже опустился на колени, как будто его суставы вообще плохо сгибались, и приник ухом к шляпе. — Птичка бодра, как сверчок, — объявил он и, неожиданно засунув руку под шляпу, вытащил перепуганного дятла. Ни крови, ни каких-нибудь повреждений на птице не было заметно. — Ну, а теперь смотрите! Сейчас я вам кое-что покажу!
Зажав головку дятла между большим и указательным пальцами, он держал его трепещущее тельце в ладони. Привычным молниеносным движением Айви полоснул по глазам глупой птицы одним из маленьких лезвий и тут же выпустил ее из рук.
Дятел испуганно, как бы по спирали, взметнулся вверх, дернулся вправо и ударился о дерево, дернулся влево — ударился о другое. Путаясь в переплетении веток, теряя перья, он метался из стороны в сторону то вверх, то вниз, взад и вперед, падал на землю и снова взлетал. Возмущенные, обескураженные мальчики вскочили на ноги и растерянно следили за ним. Они не отличались особой чувствительностью — Тэд всегда был на подхвате, когда требовалось помочь на бойне, а братья Блюм промышляли охотой. Они бы и сами не поверили, что могут так огорчаться из-за покалеченного дятла. В движениях ослепленной птицы чувствовалась растерянность и отчаяние, она билась, запутавшись в ветвях, взмывала к солнцу, которого больше не видела, вскидывала голову вверх и все время встряхивала ею, как это делают пернатые, когда пьют. Наконец дятлу удалось зацепиться за тот самый сук, с которого его сшибли. Казалось, он узнал знакомую ветку и, словно набравшись ума после сразившей его беды, постукивая клювом, прополз по суку и спрятался в выдолбленной им же выемке.
— Так, — процедил сквозь зубы Нил Герберт, — надо бы долезть туда, добить его, чтоб не мучился. Ну-ка, Рейн, дай я встану тебе на плечи.
Рейнольд — самый высокий из мальчиков — с готовностью подставил костлявую спину. Взобраться на тополь нелегко, его жесткая кора царапает и обдирает кожу, а ветки начинаются высоко. Нил порвал штаны и сильно изранил ноги, пока добрался до первого сука. Отдышавшись, он полез дальше: углубление, где спрятался дятел, как назло, было очень высоко. Нил почти достиг цели, и мальчики уже решили, что все в порядке, как вдруг он потерял равновесие, перевернулся в воздухе и рухнул к ногам товарищей. Он лежал на траве и не двигался.
— Бегите за водой!
— Бегите кто-нибудь к миссис Форрестер! Попросите у нее виски!
— Нет, — возразил Джордж Адамс, — лучше отнесем его в дом. Миссис Форрестер сама решит, что нужно делать.
— Вот это правильно! — поддержал его Айви Петерс и, будучи намного старше и сильнее остальных, подхватил бесчувственного Нила на руки и начал подниматься на холм. Он сразу смекнул, что ему предоставляется случай впервые побывать в доме Форрестеров и посмотреть, какой он внутри, а ему этого давно хотелось.

Кухарка Мэри увидела процессию из кухонного окна и бросилась к хозяйке. В тот день капитан Форрестер был в отъезде, он уехал в Канзас-Сити.
Миссис Форрестер выбежала к заднему крыльцу.
— Что случилось? Ох, да это Нил! Пожалуйста, несите его сюда!
Шаря глазами по сторонам, Айви Петерс последовал за ней, а остальные гуськом шли сзади, все, кроме братьев-немцев, — те твердо знали, что им дальше кухни ступать не положено. Миссис Форрестер провела мальчиков через кладовку, через столовую и гостиную к себе в спальню. Она откинула с кровати белое покрывало, и Айви положил Нила на простыни. Миссис Форрестер была озабочена, но не испугалась.
— Мэри, принесите бренди, возьмите в шкафу. Джордж, позвони доктору Деннисону, пусть сейчас же едет к нам. А вы, мальчики, ступайте-ка на переднюю веранду и тихонько там ждите. Здесь вас чересчур много.
Она опустилась на колени перед кроватью, стараясь сквозь сомкнутые бескровные губы влить Нилу в рот бренди. Мальчики послушно ушли, только Айви Петерс остался в гостиной у самых дверей спальни. Он стоял, скрестив руки на груди, и дерзким немигающим взглядом обозревал комнату.
Миссис Форрестер оглянулась и посмотрела на него.
— Пожалуйста, выйди на веранду. Ты постарше других, так что в случае чего я тебя позову.
Айви чертыхнулся в душе, но пришлось покориться. Ее вежливая властность не допускала возражений. «Корчит из себя королеву», — подумал он. А он-то как раз собрался расположиться в самом большом кожаном кресле, закинуть ногу на ногу и вообразить, будто он тут хозяин, так нет — изволь убираться на веранду; ее тихий, мягкий голос подействовал на него убедительнее, чем пинок какого-нибудь городского задиры.
Нил открыл глаза и с удивлением оглядел большую полутемную комнату, заставленную громоздкой старомодной мебелью. Он лежал на белой постели, подушки под головой были в наволочках, обшитых оборками, а рядом на коленях стояла миссис Форрестер и смачивала ему лоб одеколоном. За ней он увидел кухарку Мэри, державшую таз с водой.
— Ой! Рука! — пробормотал Нил, и на лице у него выступила испарина.
— Да, милый, боюсь, рука сломана. Не двигайся. Через несколько минут приедет доктор Деннисон. Болит не так уж сильно, правда?
— Нет, ничего, — еле слышно отозвался Нил.
Рука болела, но, несмотря на слабость, его охватил блаженный покой. В комнате царил полумрак, было прохладно и тихо. У них же дома, когда кто-нибудь заболевал, жизнь становилась невыносимой. А какие нежные пальцы у миссис Форрестер и какая она красивая! Нилу была видна ее белая шея в обрамлении кружев, на ней учащенно билась жилка. Вдруг миссис Форрестер встала, чтобы снять сверкающие кольца — раньше она об этом не подумала, — быстрым движением, словно стряхивая воду с рук, она сняла их и опустила на широкую ладонь Мэри.
Мальчик размышлял, доведется ли ему еще когда-нибудь попасть в такую красивую комнату. Окна в ней доходили почти до самого пола, словно двери, сквозь закрытые зеленые ставни пробивались солнечные лучи, они играли на натертом до блеска полу и на серебряных безделушках, стоявших на туалетном столике. Толстые, как канаты, шнуры подхватывали раздвинутые тяжелые портьеры. Умывальник с мраморным верхом был величиной с буфет. Массивную мебель орехового дерева украшали инкрустации из дерева более светлых тонов. Эта отделка заинтересовала Нила — он сам любил работать лобзиком.
— Смотрите, Мэри, он уже лучше выглядит, правда? — миссис Форрестер взъерошила черные волосы Нила и легко коснулась губами его лба. Ах, до чего же приятно от нее пахло!
— По-моему, едут! Это доктор Деннисон. Пойдите, Мэри, встретьте его.
Доктор Деннисон наложил Нилу повязку на руку и отвез его домой в своей коляске. Возвращаться к себе Нилу не слишком хотелось — он жил в ветхом домишке на самой окраине, дальше начиналась прерия. Там селились люди, не имевшие в городе никакого веса. Не будь Нил племянником судьи Помроя, миссис Форрестер обращала бы на него не больше внимания, чем на других городских мальчишек, разве что кивнула бы весело головой, проходя мимо. Отец Нила был вдовцом, по дому ему помогала бедная родственница — старая дева из Кентукки, и Нил часто думал, что хуже нее хозяйку вряд ли найдешь. У них постоянно шла стирка, и в расставленных по всему дому тазах мокло белье разной степени недостиранности; постели вечно «проветривались» чуть ли не до вечера, когда кузина Сэди вдруг спохватывалась, что пора бы их застелить. После завтрака кузина любила читать отчеты о судебных процессах над убийцами или листать затрепанный номер какого-нибудь журнала. Сэди была добрая душа и всегда спешила на помощь соседям, но Нил терпеть не мог, когда кто-то приходил к ним в гости. Отца почти никогда не было дома. Все дни он проводил у себя в конторе — вел реестр земельных владений округа и оформлял займы фермерам. Потеряв собственное состояние, он занимался тем, что вкладывал деньги других людей в акции разных компаний. Отец Нила был еще молод и красив, с мягким, покладистым характером и хорошими манерами, но мальчику казалось, что на всех членах их семьи лежит печать неудачи, им всегда не везет. Поэтому его влекло к брату матери — седоусому и осанистому судье Помрою. Судья вел дела капитана и был на дружеской ноге со всеми известными людьми, навещавшими дом Форрестеров. От матери Нил унаследовал независимый гордый нрав — она умерла, когда ему едва минуло пять лет. Мать терпеть не могла Запад и часто высокомерно заявляла соседям, что не представляет себе жизни нигде, кроме как в округе Файет, штат Кентукки, и что в Суит-Уотер их семья приехала только за тем, чтобы вложить деньги в акции и, как говорится, «иметь на каждой кроне фунт». Одной этой фразой она, бедняжка, и запомнилась здешним жителям.