Воспоминание о «потерянном рае»
Александр Долинин
«Уилла Кэсер? А кто это?» — с недоумением может спросить даже самый искушенный читатель, уже знакомый, кажется, со всеми вершинами американской литературы XX века. Творчество Кэсер до сих пор почему-то выпадало из поля зрения наших переводчиков и критиков. И только теперь — с выходом в свет на русском языке лучшего, пожалуй, ее романа «Моя Антония» — мы впервые встречаемся с мягкой и неторопливой, по-старомодному слегка сентиментальной прозой этой современницы Теодора Драйзера и Шервуда Андерсона.
На первый взгляд, роман Кэсер может показаться образцом чисто региональной описательной литературы. И действительно, его можно прочесть как незатейливый рассказ о тяжелой жизни пионеров, осваивавших в восьмидесятые годы прошлого столетия необъятные прерии Небраски, как серию жанровых зарисовок, единственная цель которых — без прикрас изобразить все тяготы существования эмигрантов из Восточной Европы, добывающих в борьбе с суровой природой хлеб свой насущный. Судьбы главных персонажей романа — прелестной и храброй чешки Антонии Шимерды и ее подруг – тогда приобретают некое подобие типичности, и создается впечатление, что Кэсер и впрямь на их примере стремится показать, «сколь нелегок был путь приобщения европейских переселенцев к американской жизни» (я цитирую предисловие к «Моей Антонии», хорошо написанное А. К. Савуренок).
Однако кажущаяся простота неярких и непритязательных повествований Кэсер обманчива. Автобиографический материал (писательница, как и герой-рассказчик «Моей Антонии», выросла в Небраске) здесь не просто сюжетно оформлен, но претворен в поэтичную легенду об утраченном Золотом Веке, о навсегда потерянной Аркадии, где бытие растворено в беспредельности природы и потому избавлено от пошлости, где даже смерть не страшна и когда, скажем, сколачивают гроб самоубийце, то «радостные звуки» топора и пилы «сулят живым что-то новое», и где блистают физическим и душевным здоровьем очаровательные босоногие пастушки в лохмотьях. Ностальгический дух этой легенды точно и тонко воспроизведен в отличных иллюстрациях к книге, выполненных Э. Капелюшем; художник по праву прибегает здесь к иллюстрации, потому что у Кэсер стилизована сама реальность.
Небраска для писательницы — это примерно то же самое, чем станет Мичиган для Хемингуэя или еще девственные леса Иокнапатофы для Фолкнера. Это мифическая страна детства и детскости, в которой человек естествен, прост и счастлив, несмотря на все невзгоды и разочарования, а жизнь человеческая прекрасна и преисполнена смысла, хотя трудна и порой жестока. Старики Бердены, Антония Шимерда, ее подруги — все эти герои Кэсер отмечены печатью неосознанной, но от этого не менее высокой духовности; вдохновенные труженики, творцы, они преображают мир своим тяжелым трудом, превращают девственную природу в земной рай, умея жить честно и цельно, согласно простому кодексу истинно нравственных ценностей.
Вполне в духе исходного для американской культуры адамического мифа Кэсер противопоставляет живой, почвенный опыт первопроходцев — людей, стоящих на рубеже между двумя мирами и, следовательно, духовно подвижных, — застойному, пошлому существованию городских обывателей. Ее идеал — «могучая животворная сила», воплощенная в Антонии, которая знает, «как прекрасно самому посадить дерево, выходить его и наконец собрать плоды». В судьбе героини — деревенской девчонки, сохранившей природную цельность духа вопреки искушению цивилизацией и вернувшейся к земле, чтобы обрести счастье в труде и в детях, — писательница видит антитезу бездуховности современного ей общества, где «все склонности и влечения, даже самые естественные, ... обуздываются», а жизнь лишь «бесплодный и расточительный процесс потребления».
Но пасторальный мир пионеров, мир первичных нравственных ценностей — представлен в романе Кэсер в дымке ностальгического воспоминания о прошлом, побежденном и растоптанном унылой прозой настоящего. Острое и очень личное чувство утраты (вспомним эпиграф к роману: «Лучшие самые дни убегают... ранее всех») — это, пожалуй, даже не определяющее настроение, а центральная тема «Моей Антонии», в основе которой лежит столь важная для американской литературы XX века мифологема грехопадения, потери невинности, изгнания из рая. И в этом смысле главным персонажем романа следует считать не саму Антонию, а того, кто вспоминает и рассказывает о ней (моя Антония); героиня же получает значение символа памяти, эмблемы утраченного детства, мотива для элегии.
Строя повествование как субъективный, исповедальный по интонации рассказ героя о личной утрате (что, к сожалению, далеко не всегда почувствовано и передано переводчиками), Кэсер оказывается у истоков мощной традиции лирического «романа воспитания» в американской литературе XX века — традиции, к которой принадлежат, например, «Прощай, оружие» Хемингуэя и «Великий Гэтсби» Фицджеральда, «Вся королевская рать» Уоррена и «Завтрак у Тиффани» Кэпота. В Джиме Бердене, от лица которого ведется повествование в «Моей Антонии», легко можно распознать ближайших предшественников — его однофамильца Джека Вердена из романа Уоррена (кстати, случайно ли это совпадение фамилий у сходных по функции персонажей?), фицджеральдовского Ника Каррауэя. Хотя мы знаем о нем лишь немногое, лишь то, что он сам, увлеченный рассказом о других, сообщает нам мимоходом, все его разрозненные воспоминания складываются в единый сюжет духовного становления. Даже вкусив от древа познания, он отчаянно пытается сохранить детскую непосредственность чувств и, тоскуя по утраченному Золотому Веку, возрождает его в слове как сокровенное воспоминание. Ведь только ему — человеку, для которого снято противоречие между природой и цивилизацией, между прошлым и настоящим,— дано понять символическое значение опыта пионеров, дано осознать его скрытую духовность и удержать ее в себе.
Таким образом, за незамысловатыми историями из жизни фермеров Небраски, рассказанными в «Моей Антонии», скрывается еще одна, главная история о времени и памяти, о детскости и взрослости, о движении и застое — история, «персонажами» которой являются основные категории американской культуры. И если читателю удастся проникнуть в глубь мира Уиллы Кэсер, то первое знакомство с этим миром окажется для него небесполезным.
Л-ра: Литературное обозрение. – 1981. – № 1. – С. 62-63.
Произведения
