«Поговори с какой-нибудь звездой»
Вл. Костров
Традиция и новаторство в поэзии!.. Сколько копий, особенно с начала века, сломано в отечественных и международных дискуссиях! Какие провозглашены программы! Какие «измы» и «измики» были противопоставлены «традиционной поэзии»! И каждый раз участники дискуссий оставались «при своих», ибо, с моей точки зрения, «традиционной поэзии» просто нет в природе. Сама же поэзия, как деньги, либо она есть, либо ее нет.
По сути своей споры велись и ведутся о традиции и новаторстве в поэтике, т. е. о средствах выражения и изображения. Традиция поэзии (но не традиция в поэзии) как раз поэтику-то и не декретирует, более того, дает здесь полную свободу творцу, однако в пределах законов языка и гуманистической этики. Я думаю, корректным было бы утверждение, что, «новаторство в поэтике есть традиция поэзии».
Чтобы резче и короче обозначить суть новаторства в поэтике, я назвал бы это явление «модерном». Но, «чур меня»! Для одной части наших критиков и литераторов термин «модерн» звучит как «клеймо» или «проклятье», другим же он представляется своеобразным «знаком качества».
Так что буду говорить просто — новаторство, подразумевая под этим новаторство формы, стремление к обновлению средств и возможностей поэтики.
XX век внес в поэтику свежесть, мы видим новаторство лексическое, метафорическое, ритмико-фонетическое и т. д., вплоть до «оголтелого авангарда» (определение участника недавней советско-итальянской дискуссии итальянского профессора Педулла). В контексте этой статьи нет ни времени, ни места для серьезной классификации видов новаторства. Замечу лишь, что крайний формализм всегда вел себя и крайне агрессивно по отношению к предшествующей или существующей поэтике, заносчиво объявляя себя поэтикой (он говорил «поэзией») будущего. И столь же систематически в народном сознании он оказывался на положении литературного курьеза или, во всяком случае, продолжал волновать сознание лишь незначительных группок эстетствующей интеллигенции. Собственно, он всегда порывал с этической основой поэзии, и еще вопрос, является ли крайний модерн поэзией вообще. Между тем «нормальное» новаторство или новаторство этическое (определение мое), расширив возможности предшествующей поэтики, становилось частью, порой весьма существенной, традиции поэзии. Так было с Блоком, Маяковским, Пастернаком, Заболоцким, Мартыновым и т. д.
Так что вопрос о необходимости такого «модерна» отпадает сам собой. Это явление просто существует, существовало и будет существовать, так сказать, явочным порядком.
Можно назвать целый ряд успешно работающих сегодня авторов, которые реализуют разные формы новаторства в поэтике. Вот простое перечисление: Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Ю. Кузнецов, А. Кушнер, Б. Ахмадулина, В. Устинов и многие другие, порой совсем молодые авторы.
И историческая общественная практика относится к новаторству как к утвердившимся формам поэтики. То, что является поэзией, она принимает или интегрирует, все остальное она забывает или отвергает, внося в графу как стихотворство. (Впрочем, и в этом термине я не вижу ничего оскорбительного.)
Поэтика крупного поэта-реалиста чаще всего несет ощущение свежести и в деталях опять же чаще всего, несомненно, новаторская.
Однако само произведение (стихотворение или поэма) носит целостный характер, ибо рождается, как правило, целостным творческим мировоззрением. Стилистический прием, мелодическая фигура, символ, лексический ряд, эпитет не имеют самодовлеющего значения, а являются лишь средством выявления и изображения сути, познания мира через чувственное и осмысленное переживание.
Крупный художник-реалист каждый раз проблемен не только по существу, но и формально, так как он реализует свободу выбора изобразительных средств опять же целостно, а не применительно к уже найденной манере или даже стилю. Пример тому — Пушкин!..
...В контексте высказанных положений я бы хотел рассмотреть, конечно, в меру возможностей статьи, поэтику такого серьезного явления, как поэзия Егора Исаева. Собственно и задача-то моя облегчается (или усложняется) тем, что я смогу лишь дополнить справедливые и высокие суждения общественности и критики собственным взглядом, взглядом действующего стихотворца.
Вот несколько цитат из первых двух главок поэмы «Даль памяти». «Мир! И поземельный и надземельный»:
...Грозил грозой над
взвихренной дорогой
И окрылял:
Держись за ветерки.
Когда качнет.
Греби к себе, как волны...
Или:
...Змея стекла.
Как тихий
Жуткий
гром...
Или:
Но что поделать с этими
глазами
Высокими,
Когда они вот-вот
Слетят с лица, как ласточки,
И разом.
Над окоемной покружив
каймой.
Возьмут всю степь
И на зеленый разум
Положат всю.
Или:
И будет солнце
Медленно и ало
Вставать,
и плыть, и длиться над тобой.
Меняя дни,
Меняя покрывала:
Зеленое, с опушкой голубой,
На рыжее,
А рыжее, с багрянцем.
На белый плат холодных
пустырей...
Экспрессия и импрессия, символика, нестатичная метафора... да чего тут только нет! И «зеленый разум», и «жуткий тихий гром стекающей змеи», и «имажинистское» пристрастие к окрашенному эпитету, и... и... и... Вот еще строки Е. Исаева:
...И в тот момент.
Не потревожив тюля.
Из прошлых лет
Забытых лет
В окно
влетела
пуля:
Твоя! —
Как миг,
Как черный штрих.
Как пепельная молния...
Неужели эклектика? Нет. Сложноаллитерированная мелодическая структура с точной рифмой, с выверенной фонетически системой пауз проявляют из этой мозаики мощное и целостное реалистическое и динамическое изображение. Реального чувства, реальной мысли, реальной картины. И все это от воспитанной литературной культуры поэтического языка.
К крупным формальным достижениям можно отнести и сюжетные метаметафоры (определение критика Кедрова). Двадцать пятый час, страдающий памятник, стрельбище — кладбище и, наконец, поразительная, «всея Руси кремень-слеза».
Мистика, что ли? Фантасмагория брюсовских символистских откровений. Это и от Маяковского, от «Разговора с Эйфелевой башней». Это опять и воспитанная и впитанная с молоком матери культура фольклора, сказки, прибаутки, иносказания. А картина возникает реалистическая, ибо вся сказочность снимается россыпью предельно характеризованной и конкретизированной, и предметной народной речи, игрой слов и понятий с иронически уважительными «учеными» вкраплениями.
А в том и смысл!
С низов, как по гудрону.
Пошли басы — груженые возы.
А где басы — пошли и баритоны,
И что ни слово — центнер
на весы...
Или вот как кремень-слезу заземляет землемер:
Да,— говорит,—
Здесь надо аккуратно
Обмер вести —
С расчетом, стало быть,—
Где вширь.
Где вдоль
Промерить поквадратно.
Где с корня взять.
Где в слове объявить.
Где остолбить,
Чтоб не было урону.
Чтоб все в наличье значилось добро...
Просторечие плюс полуканцелярская лексика, а художественный эффект очень серьезен — написан реальный характер.
В поэтике важно все. Но душой ее, движущей ее силой, все-таки остается глагол. Как тут не вспомнить Пушкина! Или глагольная пауза — я называю ее для себя кадровой паузой, после которой одна картина сменяется другой. Скажем: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека».
Я даже выработал для себя своеобразную шкалу ценностей поэтики.
Проще всего создать точную смысловую метафору, труднее сделать ее полифоничной, аллитерировать ее в мелодике стихотворения, еще сложнее отыскать полифоническую диалектически-противоречивую метафору, так сказать, с глагольным «движителем». Вспомните, как глаза: «...Слетят с лица, как ласточки, над окоемной покружив каймой, Возьмут всю степь И на зеленый разум положат всю».
Но самое сложное, на мой взгляд, когда метафора и эпитет как бы растворяются в движущейся глагольной системе, когда мастерства не видно, а поэтика словно исчезает. Стихи такого рода предельно просты, но воспринимаются как откровения. Скажем, «Я вас любил» Пушкина или «...Неужели и жизнь отшумела» Блока. На моей памяти в полной мере достигали этого в некоторых стихах Твардовский, Мартынов и Пастернак.
По-своему, почти полностью избегая нейтральных, неокрашенных и неозвученных глаголов, строит свою мелодическую структуру Егор Исаев.
...В зеленых кузницах своих
Ударили кузнечики!
Да так, что травы на лугах
Очнулись вдруг
И выгнулись.
Да так, что в заспанных стенах
Будильники откликнулись.
Да так, что звякнули ключи,
И двери, двери хлопают.
Скажу прямо — поэтика Егора Исаева находится на самом современном уровне, лексика его свободно ассоциирует современный словарь от фольклора и говора до терминов научно-технической революции. Апологеты действительного модерна могут упрекнуть его разве что в избыточном пристрастии к точным рифмам, но здесь, как говорится, хозяин — барин. Одни могут «взывать точную рифмовку архаикой, другие добротным «ретро». На мой взгляд, сильной поэтике организовать всю мелодику на ассонансной и даже диссонансной основе не представит чрезвычайного затруднения.
Своими заметками я хочу сказать вот что: расхожая типология, скажем, «традиоциналист», «новатор», очень удобная для критических классификаций, для крупных же явлений чаще всего неверна и опасна. Типология настоящего поэта — поэт! Если нет свежести, новаторства, «своего» в поэтике, автор — стихотворец.
Вдумайтесь: лексика и мелодика, например, Кушнера или Ахмадулиной чрезвычайно старомодны, порой архаичны, между тем как интонационно, по смыслу или тематически они абсолютно современные авторы.
Или поэтика Евтушенко и Вознесенского, часто внешне авангардна, в то же время в целом ряде стихов они предельно демократичны, реалистичны или даже натуралистичны. Мы многое умеем в поэтике, но, видимо, уступаем (я говорю о процессе в целом) классике по существу. Часто поводы для творчества, мотивы наших стихов прагматичны, чрезмерно заземлены и не обеспечены пронзительным и благородным чувством. Фигурально говоря, мы «забываем о боге». О духовном здоровье своего народа, о его идеалах и чаяниях, о вечном стремлении человечества к индивидуальной и социальной справедливости.
Именно крупные наши сегодняшние поэты, и среди них Егор Исаев, выражают вечное, как личное.
Никому не дано знать, что последующие поколения назовут классикой нашего времени.
Я вижу лишь, что в современном процессе Егор Исаев, как и полагается серьезному явлению, стоит особняком. И для честного, не зашоренного групповщиной взгляда вклад его в этот процесс чрезвычайно значителен.
По сверхзадаче же своей любая подлинная поэзия консервативна, ибо она изначально устремлена к целостному активно-гуманистическому мировоззрению. Она формирует человеческое в человеке, ищет вечное в преходящем. Она мечта и память. Она духовный ген, выработанный человечеством в процессе исторической эволюции. И эксперимент над этическим содержанием поэзии будет означать эксперимент над природой человечности.
Во всяком случае, я думаю так.
Л-ра: Литературное обозрение. – 1985. – № 3. – С. 50-52.
Критика
