Сказочные мотивы в поэзии М. Эминеску последнего периода литературной деятельности
Л. И. Куруч
Классик румынской и молдавской литературы, великий поэт Михаил Эминеску (1850-1889) в своих лучших творениях выразил протест против угнетения и эксплуатации трудового народа в капиталистическом обществе. Его творчество преисполнено проникновенными мыслями и чувствами, тревогами за судьбу своей Родины. Однако значение творчества М. Эминеску не исчерпывается этим. М. Садовяну, крупнейший современный румынский писатель, сказал: «Меньше чем за два десятилетия М. Эминеску проложил новые дороги в румынской поэзии. Он углубился — единственный и изумительный водолаз — в мифы и народную лирику. Возвратил народу мастерски отшлифованными бриллианты поколений этой нации».
Несмотря на наличие отдельных работ, посвященных изучению фольклорных истоков творчества поэта, все же вопрос о принципах использования устного народного творчества в поэзии Эминеску не может считаться исчерпанным. Это, главным образом, потому, что его поэзия не рассматривалась в диалектическом развитии, не исследовалась в тесной связи с мировоззрением При внимательном рассмотрении творчества Эминеску можно заметить, что в художественную ткань его произведений чаще всего проникают сказочные мотивы. Повышенный интерес поэта к жанру сказки можно было бы объяснить тем, что помимо качества народности, сказка привлекала его внимание и чертами романтичности. Исходя из этого предположения, мы постараемся рассмотреть вопрос о фольклорном влиянии в той части творчества поэта, где Эминеску использует мотивы народной сказки. Нам кажется, что именно такая постановка вопроса даст возможность проследить, как обработка фольклорного материала помогает утверждению специфических особенностей творческого метода Эминеску, который сложился как продукт эпохи и эстетических взглядов поэта.
Начало восьмидесятых годов (1881-1886) — последний период творчества Эминеску. Эти годы являются и периодом его наибольшей поэтической зрелости. В связи с этим не безынтересно было бы знать, как поэт продолжил начатое еще в раннем творчестве использование сказочного элемента в своих художественных произведениях. Изучению этого вопроса и посвящается данная статья.
К 1881 гаду Михаил Эминеску написал свои «Послания» — острую сатиру на современное ему капиталистическое общество. «Послания» осуждают бесчеловечное отношение буржуазных кругов к ученому («Послание I»), к писателям и людям искусства («Послание II»), развенчивают фальшивый буржуазный патриотизм («Послание III»), критикуют буржуазную мораль («Послание IV»), осмеивают ограниченность и легкомыслие женщины из буржуазной среды («Послание V»). Социальные темы, поднятые этими произведениями, безусловно взяты из современной поэту действительности. Но и в таких произведениях Эминеску нашел место сказочному элементу. Так, например, «Послание IV» открывается описанием сказочного средневекового замка. Композиционно часть стихотворения, описывающая этот замок и девушку с золотистыми волосами, призвана сыграть роль художественной антитезы. Любви в буржуазном обществе противопоставляется любовь в былые сказочные времена, когда можно было уединиться в природу и счастливо мечтать.
В «Послании V» Эминеску предостерегает не увлекаться внешней красотой женщины из имущего класса. Эта женщина из высшего света на вид кажется сказочной царевной:
...Ай ведя ын еа крэяса лумий гындурилор тале...
Однако автор стихотворения предупреждает, что это только иллюзии. Духовный мир ее беден и примитивен. Поэтому неизбежно глубокое разочарование:
«Ын задар ын окь авя-вей умбре мындре дин повешть».
Таким образом, Эминеску расширяет круг задач в использовании сказочного материала. Он идет по линии его более глубокого обобщения и вкладывает в него тот смысл, который нужен для идеи произведения.
Поэт продолжает увлекавшую его в самом начале творческого пути обработку сказочных и мифологических сюжетов.
Давность описанных исторических событий, а также романтическим подход к их изображению в неопубликованной поэме «Близнецы» («Жемений» — 1881), делают это произведение похожим на сказку. Поэма рассказывает, как Бригбелу убил датского короля Сармиса, своего брата, с целью захвата престола. В основу поэмы положены мифологические мотивы.
В 1881-82 гг. Эминеску усиленно работает над «Легендой Лучафэра», переименованной впоследствии в «Лучафэрул». В ней разрабатывается тема «гения» — одна из самых характерных тем в литературе романтизма. Этой теме Эминеску отдал значительную дань.
На полях рукописи «Лучафэра» поэт оставил такую запись: «В описании одного своего путешествия по румынским княжествам немец Куниш рассказал легенду Лучафэра. Это — сказка. А аллегорический смысл, который я ей придал, состоит в том, что, если гений не знает смерти и его имени не грозит забвение, то, с другой стороны, на земле он не способен осчастливить кого-нибудь и не способен сам быть счастливым. Он не знает смерти, но не имеет и счастья».
Творческую историю знаменитой поэмы — сказки «Лучафэрул» исследователи обычно начинают с ее непосредственного источника — сказки «Дева в золотом саду», записанной Р. Кунишом во время своего путешествия по румынским княжествам.
Нам кажется, что историю поэмы, вернее, историю ее идеи, следует начинать не отсюда. В творческую историю этого произведения нужно обязательно включить «Сказку о маге, путешественнике в звезды» («Повести магулуй кэлэтор ын стеле»), которую Эминеску набросал еще в первый период своего творчества (в 1870-72 гг.), но не завершил.
Поэт стремился разрешить в ней некоторые задачи, волнующие его и важные для интересующей нас «темы гения».
Прежде чем перейти к разбору образов сказки, не будет лишним изложить ее сюжет.
В незапамятные времена жил император, которому исполнилось сто лет. Старость брала свое, и он собрал своих бояр-советников, чтобы сообщить им, что его рука уже ослабевает, что скоро наступит смерть. Чтобы быть спокойным за престол, на который должен вступить его сын, император решил послать своего сына к старому магу, своему бывшему другу, живущему на высоченной горе в поднебесном пространстве. Маг сможет предсказать царевичу будущее и раскрыть прошлое. Царевич взобрался на гору Пион, преодолел все препятствия, встретился с ангелом (сераф), который посвятил его в тайны бытия, нашел мага. Маг сказал, что, хотя изменить что-нибудь в судьбе царевича он не сможет, однако может предоставить ему возможность самому увидеть свой тернистый путь («ал перзэрилор кале»). Для этого маг при помощи снотворного вина и магической палочки погрузил царевича в сон. Пока сонный царевич путешествовал по звездным мирам, маг полетел на луну — спокойную звезду, не знавшую забот и несчастий, хранившую душу одного отшельника. Там он навестил этого страдальца.
Вот все несложное содержание сказки. Здесь нет особых перипетий, обычно встречающихся в сказках. Зато в сказке Эминеску есть другое — философское раздумье. Это говорит о том, что поэта тревожили многие вопросы. Несомненно, поэт старался их разрешить в рамках тех философских знаний, которыми он обладал в то время. Они сводятся к следующему: каждый человек имеет на небе свою звезду, а на звезде есть ангел, который вселяется в душу земного человека. Судьба ангелов зависит от земной судьбы того человека, которого он выбрал себе:
Че самэнэ ын луме, ын стеле ей кулег.
Когда умирает человек, гаснет и соответствующая ему звезда. Маленький человек имеет маленькую звезду, большой — большую:
Ун ымпэрат путерник, дар ынфокат, кынд моаре,
О стя уриешяскэ ын хаос се кобоарэ.
Следует обратить внимание на следующее размышление поэта: есть необыкновенные люди, великие, которые знают «титаническую думу мира» и которые в сказках называются «волшебниками» («нэздрэвань»),
Гэсешть ын луме оамень ку минциле окулте,
Кари куноск а лумий гындире де титан;
Сэ штий ынсэ, кэ оамений ын веч ну вор с’аскулте
Ши’н басме ау ун нуме: ла зиче нэздрэван.
Ла гындурь уриаше а лор минте асудэ.
Да оамени-й ынконжур ши ну вор сэ-й аудэ.
Деши рарь ши пуцини-с, лумя ну ва сэ-й вазэ,
Внаца лор е луптэ, кынд мор се дук неплыншь,
Ей н’ау авут ла лягэн ун блынд ынжер де пазэ
Ши а лор окь де дурере сунт турбуре ши стиншь.
Это, несомненно, гении в понимании поэта.
В процитированном фрагменте проводится мысль, что люди не понимают гениев с их глубокими мыслями. Следовательно, поэт увидел противоречие между этими «редкими» людьми и массой. Однако он не объясняет причины возникновения этих противоречий. Их можно узнать, если ознакомиться с соответствующими философскими взглядами Эминеску. О них мы скажем при разборе поэмы «Лучафэрул». Заметим лишь, что вывод о большой пропасти между гениями и массой мог сложиться у поэта вследствие изучения жизни капиталистического мира, где талантливые и образованные люди в силу своего социального положения оторваны от народа.
К таким людям-гениям принадлежит отшельник-монах из «Сказки о маге...». Он молод и красив, но худ и бледен. Когда-то этому отшельнику было суждено править народами, но страница жизни перевернулась, и он понял, что весь свет является обманом, карточной игрой. Пришлось уединиться в монастырскую келью и погрузиться в мечту. Он стал певцом. Своей песней певец вызывает все время какую-то тень, которую маг истолковывает как «жажду любви».
Образ молодого отшельника напоминает образ разочарованного поэта-одиночки, бедного и изнуренного тяжелой жизнью:
... Доарме пе-ун пат де тренде, че-й пус пе доуэ скындурь,
Ну бя апэ д’извоаре, чи валул мэрей-амар.
О арфэ де арамэ ку коарде ружините,
Ел збырньге пе дынса ун кынтек дезолат.
Струне-аморците де мына луй трезите...
Ел кямэ ку кынтаря-й о умбрэ че-а висат.
Этот одинокий юноша погрузился в мир мечты и не может никак с ней расстаться, так как в ней находится вторая половина его души.
Отшельник — это образ мечтателя. На земле у него нет счастья, хотя он мечтает о людях, а «не о боге». Маг в беседе с отшельником говорит, что идеал на земле не может найти себе воплощения, и зовет его на небо:
... Ши идеалу-етерик ын лут еу пот сэ-л принд,
Дар ну аич. — Аичя де вяцэ н’аре парте;
Вом мерже’н лумя, унде трэеште май департе.
Приведенные последние строки сказки напоминают в некоторой степени знаменитую концовку «Лучафэра» о «бессмертьи и бесетрастьи» героя, гордого своим небесным величием.
Из содержания «Сказки о маге...» видно, что Эминеску отдал дань мистицизму и другим элементам идеализма (буддизм, спиритуализм и др.). Мы обращаем внимание лишь на попытку поэта осветить в этой сказке тему гения. Поэт подчеркнул необыкновенность и величие гениев, показал, что они несчастны на земле среди других людей и что люди их не понимают. Таким образом, идея «Лучафэра» сложилась у автора уже в 1870-72 гг. Но такая художественная реализация проблемы не удовлетворяла поэта, и поэтому он оставил сказку неопубликованной. Скорее всего, его не удовлетворял сюжет, избранный в «Сказке о маге...». Такой вывод напрашивается, судя по тому, что проблема гения не переставала занимать Эминеску и позже, и мы увидим, что он вернется к ней, когда найдет подходящий сказочный сюжет.
В студенческие годы Эминеску познакомился с одной из валашских сказок, записанной немцем Кунингом во время своего путешествия по Румынии и изданной в Германии на немецком языке. Это была сказка «Дева в золотом саду» («Фата ын грэдина де аур»).
Зная немецкий язык, поэт смог прочитать ее, а потом в 1873-74 гг. изложить ее содержание в стихах, создав сказку с таким же названием.
Особое внимание поэта привлек образ Змея, который в сказке выступал как сын неба и потому представлял для поэта уже знакомый материал как тип «небесных» образов, над которыми он уже работал (герои из «Сказки о маге...»).
В народной сказке, записанной Кунишом, нигде, конечно, не упоминалось о гении. Там Змей был просто фантастическим существом, сыном неба и моря. Он был бессмертным в небесном царстве, а на земле земная девушка отвергла его любовь из-за того, что он не человек, что глаза у нее болят от его блеска. В связи с этим образом Эминеску, очевидно, решил снова поставить проблему гения. И, хотя вопрос еще не выделился особо, так как поэт называет своего героя то «дитятею моря», то демоном, то Боном, то гением, все же можно заметить, что Эминеску в своей сказке уделил больше места Змею, чем другим образам, в то время как в народном варианте больше внимания уделено царевичу и его возлюбленной. Змей там фигурировал больше как образ, представляющий зло, то есть как и в большинстве валашских и молдавских народных сказок.
Особое внимание Эминеску уделил ответу бога Адоная, когда Змей пришел к нему с просьбой снять с него бессмертие. Этот эпизод был и в сказке Куниша, но там об этом было сказано двумя-тремя фразами. Эминеску же написал целый монолог Адоная в 6 строф октавами, где говорится о тленности и слабости земных людей, о ничтожности их жизни по сравнению с вечностью. Вот одна из них:
Ка ей сэ фий? Сэ везь, кэ суб блэстеме
Де урэ е’нфиерат уманул нуме,
Сэ ай де семенул тэу а те теме,
Сэ фий ка спума, фуга уней спуме,
Сэрмане инимь, ынкегате’н време,
Сэрмане патимь, арункате’н луме
Ши сэ блэстемь, сэ мэ’нтребь: че дрепт
Авуй сэ-ць пун о инимэ ын пепт!
Проклятие царевича Змеем в конце стихотворной сказки Эминеску является, конечно, более мягкой мерой мести царевичу за отнятую царевну, чем убийство им девушки в народной сказке. Следовательно, поэт наделяет своего демонического героя лучшими качествами: Змей проклинает, но не убивает.
Сказку в стихах «Дева в золотом саду» поэт тоже не опубликовал, она осталась у него в рукописи. Но можно предполагать, что идея, как воплотить интересующий его и раньше мотив гения, появилась у него именно при работе над этой сказкой.
Народная сказка дала ему возможность создать прекрасный сюжет: небесное существо влюбляется в земное. Разница между ними большая. Поэтому конфликт из-за различного их положения должен привести к той трагедии, о которой поэт писал на полях одного из вариантов рукописи поэмы «Лучафэрул» (приведено выше).
Таким образом, идея о гении прошла несколько фаз. Народный сказочный сюжет и образ Змея подсказал ему сюжет и образ Лучафэра — третьего и завершающего этапа в творческой истории разработки темы, гения на сказочном материале. Поэма «Лучафэрул» была опубликована впервые в апреле 1883 года в Альманахе общества «Юная Румыния», издававшемся в Вене румынскими студентами.
Многие из литературоведов прошлого, исследовавших творчество Эминеску, пытались обосновать свое понимание аллегорического смысла этого произведения. Так образовался целый ряд различных истолкований идейного содержания поэмы. Некоторые исследователи были склонны видеть в каждом образе «Лучафэра» аллегорическое изображение отдельных провинций Румынии и их судьбы. В связи с этим называли поэта пророком.
Так, например, И. С. Ордяну дает образам «Лучафэра» следующее объяснение: Лучафэр — это Румыния с точки зрения идеологической, Кэтэлина — это румынский народ, а Кэтэлин — это «чужие» элементы в стране, люди других наций.
Разгадывание символического смысла образов этого произведения помимо того, что сказал сам автор о них, явилось бы занятием, лишенным всякой пользы.
Поэма-сказка «Лучафэрул» написана в поздний период литературной зрелости Эминеску, когда поэт обладал большим художественным мастерством. Поэтому всякий, кто читает это произведение, не может не восхищаться исключительным мастерством поэта в передаче очень сложных действий, глубоких мыслей. Каждый стих, каждая строфа отточены до предела. Это поистине великое произведение искусства.
Как уже было сказано, Эминеску использовал в поэме тот же мотив любви между земной девушкой и небесным существом, что и в народной сказке «Дева в золотом саду». Только это уже не Змей. Змей не подошел бы для этой роли: в румыно-молдавских сказках он чаще всего носитель зла, отрицательный герой. По замыслу герой Эминеску не должен быть таким. Поэт дает ему название Лучафэр, которое встречается в народных сказках.
Кроме этого, Эминеску вводит еще два образа: это девушка Кэтэлина и паж Кэтэлин, введенный для противопоставления Лучафэру. Кэтэлина похожа чем-то на царевну из сказки «Дева в золотом саду», но в этом женском образе куда больше мечтательности, чем у девушки-царевны из вышеупомянутой сказки.
Молодая царевна Кэтэлина смотрит по вечерам из окна замка на вечернюю звезду — Лучафэр. Она влюбляется в него и не знает, что и он ее любит. Так продолжалось недолго, и царевна стала вызывать «царя своих ночей»:
— «О, дулче-ал нопций меле Домн,
Дече ну вий ту? Винэ!
Коборь ын жос, лучафэр блынд,
Алунекынд пе-о разэ,
Пэтрунде’н касэ ши ын гынд
Ши вяца-мь луминязэ!»
Лучафэр, сын неба и морской волны, после просьб царевны предстал перед ней «волшебным юношей». Он признается ей в любви и предлагает пойти за ним в подводное царство, обещая сделать ее властительницей:
Коло’н палате де мэржян
Te-ой дуче вякурь мулте.
Ши тоатэ лумя’н очеан
Де тине о с’аскулте.
Царевна любит его, но сиянье Лучафэра причиняет ей боль, а его взор леденит ее, она чувствует себя неравной с ним. Поэтому, несмотря на свою большую любовь к нему, она не может следовать за ним. В этой любви заложено трагическое начало:
«О ешть фрумос, кум нума’н вис
Ун ынокер се аратэ,
Дарэ пе каля че-ай дескис,
Н’ой мерже ничодатэ;
Стрэин ла ворбэ ши ла порт,
Лучешть фэрэ де вяцэ.
Кэч еу сынт вие, ту ешть морт
Ши окюл тэу мз’нгяцэ.
Лучафэр ушел, но любовь царевны к нему ничуть не угасла. Ее снова охватило желание «сиять в его сиянье». Лучафэр снова предстал из хаоса. На этот раз девушка просит его «расстаться с заоблачным простором». Выполнить эту просьбу нелегко Лучафэру, но любовь его к девушке тоже велика. Он решается на эту самую большую жертву и идет просить у всевышнего снять с него бессмертие.
В это время паж Кэтэлин, «что чаши наполнял вином гостям во время пира», нарушил покой девушки-царевны. Паж нахально стал просить у нее поцелуя:
«Че вой? Аш вря сэ ну май стай
Пе гындурь тотдяуна,
Сэ рызь май бине ши сэ-мь дай
О гурэ, нумай уна».
Когда паж узнал, что царевна любит Лучафэра, но не может быть с ним, он уговорил девушку бежать от Лучафэра с ним, с пажем Кэтэлином. Кэтэлина бежала с пажем, видя в нем живого человека, хотя и обыкновенного.
Трудно было Лучафэру расстаться со своим бессмертьем, но он все же пошел к Творцу с просьбой отпустить его на землю. Творец останавливает его: куда, на что он идет? И тут снова появляются строки, полные философского смысла. Создатель говорит Лучафэру, что все земное кратковременно, недолговечно, тленно. Все рождается, чтобы умереть, А они, Создатель и Лучафэр, вечны.
— Хиперион, че дин женунь
Рэсай к’о’нтрягэ луме,
Ну чере семне ши минунь,
Каре н’ау кип ши нуме;
Ту врей ун ом сэ те сокоць,
Ку ей сэ те асамень?
Дар пярэ оамений ку тоць,
С’ар наште ярэшь оамень.
Ей нумай доар’ дурязэ’н вынт
Дешерте идеалурь —
Кынд валурь афлэ ун мормынт,
Рэсар ын урмэ валурь;
Ей доар’ау стеле ку норок
Ши пригонирь де соарте,
Ной ну авем нич тимп, нич лок,
Ши ну куноаштем моарте.
Да и во имя чего Лучафэр должен терять вечность, спрашивает Создатель. Пусть он посмотрит вниз, на землю. Когда Лучафэр посмотрел вниз, то увидел, как в тени ветвей влюбленные Кэтэлин и Кэтэлина ласкают друг друга. Ему осталось созерцать чужое счастье. Счастливая Кэтэлина снова зовет Лучафэра, чтобы он озарил ее любовь и счастье. Но Лучафэр уже больше «не упал с высоты, чтобы всплыть со дна морского». Он, гордый своим высоким положением, лишь произнес слова, полные безразличия и бесстрастья к земным людям:
Трэинд ын черкул востру стрымт,
Норокул вэ петрече,
Чи еу ын лумя мя мэ симт
Немуритор ши рече.
Следует отметить, что тема гордости избранных героев Эминеску намечалась еще раньше, в ранний период его творчества. Так, в стихотворении «Один и Поэт» (1870-72) Поэт пошел за лавровым венком к Одину (бог в скандинавской мифологии), так как не хотел получить его от людей. Он говорил о них: «Дела питичь еу ну примеск нимика» («от карликоб я не желаю принимать ничего»).
Это еще раз доказывает, что образ необыкновенного человека занимал поэта во многих произведениях. В поэме-сказке «Лучафэрул» эта тема нашла свое глубокое воплощение. Разумеется, мысль Эминеску, о том, что гений не может быть понят людьми, является результатом того пессимистического настроения, которое охватывало его особенно в последний период жизни. В сказке же эта идея вытекает из хорошо организованного сказочного сюжета: Лучафэр увидел, что, несмотря на самую большую жертву — отказ от своего бессмертия, — люди (Кэтэлин и Кэтэлина) не поняли, отвергли его, и, утратив скромность, даже просили озарить их любовь.
Сказочные образы сыграли большую роль в поэме Эминеску. Они аллегорически выразили идею о судьбе гения в обществе. Из анализа вышеприведенных произведений можно сделать вывод, что Эминеску считал обреченность гения в человеческом обществе фатальной.
Следует отметить, что тема «гения» занимала Эминеску и в других произведениях. Поэт и там стремился подчеркнуть одиночество гениев, их недосягаемость, непризнанность остальными людьми. С этой идеей можем познакомиться, например, в неопубликованном при жизни поэта стихотворении «Как факел» («Ка о фэклие»), написанном в 1879 году, т. е. до появления «Лучафэра». Подчеркнув, что гении жили всегда без гражданского признания («неынчетэцениць»), Эминеску заметил, однако, что ни в одном веке они не будут «чужими»:
О, женяй, че ку умбра пэмынтул ыл сфинциць,
Трекынд атыт де сингурь прин секолий робиць,
Сунтець ка ачей медичь милошь ши блынзь ын вяцэ,
Че паркэ н’ау алт болнав, декыт пе чел де фацэ.
Орькуй сунтець приетень, дар ши орькуй ый паре,
Кэ нумай пентру дынсул аць фост ын лумя маре.
Ын орьче вяк трэирэдь неынчетэцениць,
Ши тотушь нич ын унул стрэинь ну о сэ фиць...
Именно так понимал он вопрос о гениях, исходя из своего мировоззрения. А мировоззрение это навеяно отчасти реакционной (философией Артура Шопенгауэра (1788-1860), которую долгое время изучал поэт. В этой философии «мировой воли» немало места уделялось и необыкновенным людям, гениям, которые благодаря своему высокому уму, познают метафизическое тождество всех существ ta twam asi (это есть ты) и, разочаровываясь, впадают в апатию, изолируются. Своими способностями они превосходят остальных людей. Последние, опасаясь широкого кругозора и величия гениев, стараются их обойти.
Почти во всех произведениях Эминеску, где изображаются гений, эти образы имеют сходные внешние черты. В «Сказке о маге...» гениальная натура изображена в образе отшельника и отличается бледностью лица, задумчивостью. Змей (поэт иногда его называет гением) в сказке «Дева в золотом саду» имеет те же черты:
Ка чара-й палид, буза луй ку жале
Пурта ун зымбет трист, немынгыят.
В «Лучафэре» Хиперион такой же:
...Ел айне трист ши гындитор
Ши палид е ла фацэ;
Дар окий марь ши минунаць
Луческ адынк химерик,
Ка доуэ патимь фэрэ сац
Ши плине де’нтунерик.
Если говорить о народности поэмы-сказки «Лучафэрул», то нужно, прежде всего говорить о ее основе — валашской народной сказке с прекрасными образами. Безусловно, степень народности этого произведения возрастает и за счет его изумительного художественного мастерства.
В критической литературе «Лучафэрул» расценивается как поема. Однако, известно, что в ее основу положена сказка. Поэтому правильнее было бы называть это произведение поэмой-сказкой, учитывая смешение элементов поэмы и сказки. Эминеску является одним из замечательных мастеров такого поэтического жанра в классической литературе румынского и молдавского народов.
Известно, что, согласно этой философии, прошедшее и будущее являются лишь абстракциями по отношению к явлениям природы. Индивидуум может умереть, а его вечная сущность, выраженная в идее, вечно остается. Таким образом, понятие вечной воли выражается в философии «вечного сегодня». Эту идею и выразил Эминеску в своем замечательном стихотворении «Ку мыне зилеле-ць адаожь» («С днем завтрашним твои дни прибавляются», 1883 г.). Особый интерес представляет поэтический образ: «Крэяса дулчей диминець» («Королева сладостного утра»), которая все время предшествует тьме ночной:
Се паре кум, кэ алте валурь
Кобор мереу пе-ачелаш вад,
Се паре кум кэ-й алтэ тоамнэ,
Чи’н веч ачеляш фрунзе кад.
Наинтя нопций ноастре умблэ
Крэяса дулчий диминець;
Кяр моартя ынсэ е-о пэр'ере
Ши ун вистерник де виець.
Не требуется особого труда, чтобы заметить, что образ «королевы», взятый из молдавских сказок и служащий поэту много раз для передачи разных мыслей, сейчас призван передать идею «вечного сегодня».
Таким образом, «сказочность» используется поэтом все более обобщенно, сжато, целенаправленно, чувствуется тяготение к сказочной символике, в которую вкладывается глубокий смысл.
Трудно даже сказать, что выражает образ Диачы из одноименного стихотворения Эминеску (1884). Но это не иначе как образ, выражающий определенный философский смысл. Лирический герой ходит по лесу и стремится увидеть «вечно текущую воду перед своими неподвижными глазами» (перевод наш).
Ын чя оглиндэ мишкэтоаре
Врей сэ привешть ун страниу жок,
О апэ вечник кэлэтоаре
Суб окюл тэу рэмас пе лок?
Этот неясный образ прекрасен сам по себе, и мы с уверенностью можем сказать, что Эминеску в своих последних стихотворениях продолжает давно начатую линию использования сказочных образов. Образ Дианы, покровительницы охоты из древнеримской мифологии, сохранил свои традиционные черты (наличие лука) и вместе с тем нарисован по-сказочному:
С’апар-о зынэ лиништитэ
Ку окий марь, ку умерь гой?
Ах! Акум кренжиле ле’ндоае
Мынуце албе де омэт,
О фацэ дулче ши бэлае,
Ун труп ыналт ши млэдиет.
Ун арк де аур пе-ал ей умэр,
Еа трече мындрэ ла вынат
Ши песте фрунзе фэрэ нумэр
Абя о урмэ а лэсат.
В женщине поэт всегда видел что-то нежное, таинственное, святое. В его стихах женщина стоит на пьедестале, поэт ее возвеличивает. Она очень часто сравнивается с феей, царевной и другими героинями народных сказок.
Правда, женщина в стихотворениях Эминеску чаще рисуется пассивной, оторванной от житейских интересов. В этом отношении критиковал поэта К. Доброжану-Геря. Он справедливо упрекал Эминеску в том, что поэт не описывает «женщину, которая умеет трудиться и бороться, сражаться с несчастиями жизни; женщину, которая умеет жить, но умеет и умирать, словом, женщину-героиню; но такая женщина и в мыслях Эминеску не появлялась».
В лирических стихотворениях поэта читатель находит почти всегда одну и ту же женщину, которая характеризуется сказочной красотой, бледностью лица и холодностью рук, она всегда в белом одеянии, и почти всегда находится в окружение леса. Вот это и есть идеал женщины Эминеску. Когда читаем лирические стихи Эминеску о лесе, то перед нами часто предстает одно и то же лицо — сказочная королева, образ романтической женщины, о которой мечтает поэт. В ней есть что-то от сказочкой красавицы Иляны Косинзяны и других образов молдавских народных сказок. Такую романтическую женщину почти всегда описывает поэт, и причины этому те же, что и причины, породившие его пессимизм. Доброжяну-Геря так их сформулировал: «Разбитые иллюзии, неслыханная социальная коррупция, скверная социальная среда — вот причины пессимизма поэта» («Эминеску»).
Эти причины и заставили Эминеску обратиться к романтике консервативной и к философии А. Шопенгауэра, так как они давали возможность выразить то пессимистическое настроение, которое охватило многих писателей той эпохи.
Между прочим, Эминеску сам дает ответ, почему он прибегает к обожествлению женщины, а следовательно, и к сказочным ситуациям. Об этом он говорит в стихотворении «Ты не понимаешь меня» («Ну мэ ын-цележь»). Оно написано в 1880-82 гг. и напечатано в 1886 году в сокращенном виде. Интересующая нас мысль содержится именно в первоначальном варианте стихотворения. Поэт разговаривает со своей любимой, восхищается ее необыкновенной красотой. И вдруг у него возникает вопрос: что бы было, если бы его возлюбленная стала похожей на всех обыкновенных девушек, если она не будет больше «белой как мрамор» (излюбленное сравнение Эминеску). Воспел бы он ее и тогда при помощи целого «войска образов»?
Авя-вей ын оки-мь ачел прец,
Че азь ци-л дэ сфияла пердутей меле вець?
Вой ф.н супус дуйсасей, немайеимцитей мунчь,
К’о оасте де имажинь сэ те юбеск ш’атунч?
Далее поэт говорит, что жизнь — это скучное и однообразное явление, что из нее людям остаются только одни страдания. Сами люди являются ничтожными, несчастными существами, брошенными «в борозды вечности»:
Ау ну штий ту че сунтем? Копий нимикничией,
Неферичирь звырлите ын бразделе вечией,...
Ши че рэмыне’н ной декыт обскура
Ши оарба суферинцэ, че бынтуе натура?
Поэтому он считает, что хотя бы художественным словом следует разогнать, развеять скуку жизни, ведь у художника есть такая сила, которую может иметь только бог: он поэт, и может сам создать себе новый мир. Поэт желает видеть с каркаса этой жизни другую жизнь, похожую на рай и на весну:
Ши азь, кынд ам путеря, че-о аре нумай Домнул,
Дин хаосул уйтэрай с’алунг пе-о клипэ сомнул,
Пе скеля лумий ноастре урыте ши’нтр’ун кип,
Ку ворбе-мпестрицате, зидите дин нисип,
Еу сэ зэреск о алта — ун рай, о примэварэ,
Ши’н кодри, плинь де умбрэ, лучире де извоаре.
Азь, кынд ешть пря мулт ынжер ши пря пуцан фемее,
Фрумоасэ, кум нич Венус ну а путут сэ стее,
Ын лок де-a фи ун соаре ал астей лумь ьгатрежь,
Ту ымь учизь гындиря, кэч ну мэ ынцележь.
Желание поэта ясно: он хочет, чтобы его любимая была больше ангелом, чем женщиной, чтобы она стала «солнцем этой жизни». Только таким образом можно будет разогнать скуку, однообразие, жизненные страдания. Но любимая его не понимает, и это причиняет поэту боль.
Из цитируемого стихотворения становится понятным, почему Эминеску прибегает к «сказочности». Это вызвано во многих случаях его желанием приукрасить явления жалкой действительности, в которой он жил. Он хочет построить себе другой мир хотя бы в воображении, чтобы там почувствовать себя лучше. Следовательно, Эминеску считал, что искусство, поэзия могут сыграть большую роль в облегчении тяжелой жизни. Вот почему в обоих вариантах стихотворения «Окюл тэу юбит» («Твой любимый глаз») он называет свою любимую «лесным гением», «феей леса», «сказочной тенью»:
Зынэ дин пэдурь,
Умбрэ дин повешть,
Глас ал дулчей гурь,
Унде ешть?
Такими же сказочными героями выглядят и женские образы в стихотворениях «Появляешься, чтобы светить» («Апарь сэ дай луминэ»), «Дона Сол» («Dona Sol») и др., оставшихся в рукописях и напечатанных уже после смерти поэта. Упоминание о сказке и сказочных образах мы встречаем во многих его лирических стихотворениях последних лет жизни: «C’a дус аморул», «Адио», «Пе лынгэ плопий фэрэ соц», «Юбинд ын тайнэ», «Трекут-ау аний», «Песте вырфурь», «Те дучь», «Дин валури- ле времий», «Ну мэ ынцележь», «Сармис» и др.
О том, что у поэта в последний период творчества интерес к сказке возрос, может свидетельствовать и такой факт. В 1885 и 1886 годах Эминеску приезжал на лечение в Одессу. Здесь он познакомился с творчеством А. С. Пушкина. Интересно отметить, что из творчества Пушкина Эминеску особенно интересовался его сказками. Это видно из его письма к своему другу Новляну, где говорится, что Эминеску послал для передачи писателю Крянгэ несколько переводов сказок Пушкина: «Сказку о золотом петушке», «Сказку о даре Салтане», «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях», «Сказку о попе и его работнике Балде». В этом же письме Эминеску говорит о своем намерении «к осени» издать эти сказки Пушкина. Переводы сказок Пушкина, сделанные Михаилом Эминеску, не сохранились.
Таким образом, начиная с раннего творчества и до последних годов жизни сказка не выпадала из поля зрения поэта.
М. Эминеску умер в 1889 году. Его сестра Генриета, последние годы не отходившая от постели больного брата, писала покровительствующей им Корнелии Емилиан, которую называла мамой:
«Смерть Михая и мой паралич ног происходит только от бедности! Какая несправедливость на свете, одни услаждаются роскошью, а я не имею средств для лечения. Разбитая, как никогда, прошу Вас, дорогая мама, не покидайте меня».
На похоронах поэта среди выступавших с прощальной речью был и тогдашний министр культуры Д. Лауриан. Отметив, что жизнь поэта была полна трудностей (этого нельзя было скрыть), он сказал: «Он (Эминеску — Л. К.), был философом и поэтом. Жил больше самим собой в мире мечты. Шум реальной действительности тревожил его лишь изредка».
Буржуазные литературоведы еще много раз подхватывали мысль о том, что Эминеску был чужд житейских интересов народа, что «шум реального мира» не тревожил его. Это ложь по адресу великого поэта. Долговечность поэзии Михаила Эминеску говорит о том, что только творчество народного поэта может пользоваться таким большим признанием. Нельзя считать, что поэт в своем творчестве отошел от вопросов современной ему действительности даже тогда, когда во многих стихотворениях не увидим образов его современников. В связи с этим хочется привести высказывание Александра Блока по поводу одного мифологического стихотворения Катулла: «...стихотворения, содержание которых может показаться совершенно отвлеченным и не относящимся к эпохе, вызываются к жизни самыми неотвлеченными и самыми злободневными событиями».
Та часть «сказочной» лирической и эпической поэзии Эминеску, о которой говорилось выше, — это тоже поэзия, передающая ощущение поэтом современной ему эпохи. Однако ощущение эпохи, как мы заметили, порой по-особому преломлялось в его творчестве. Вопрос упирается в художественный метод Эминеску, о специфике которого следовало бы поговорить отдельно.
Л-ра: Кишинёвский педагогический институт. Учёные записки. – Кишинёв, 1959. – Т. 12. – С. 85-97.
Произведения
Критика
