Правда сердца
Ю. Кожевников
Имя Эминеску не исчезло. Наоборот, его поэзия завоевала мир, имя поэта поистине стало великим. В своих стихах он говорит с нами как современник. Не перестанет он говорить и с последующими поколениями.
Эминеску — поэт переломной эпохи. Он родился два года спустя после яркой вспышки надежд на свободу, равенство и братство, которые принесла его народу революция 1848 года. Он видел грандиозное зарево Парижской коммуны и угадал в ней конец века буржуазного господства. Но ему не дано было провидеть век грядущей социальной справедливости, начало которого знаменовала Коммуна. Он хотел, чтобы все человечество было единым, но в мире бушевали национальные и социальные распри. Он необычайно остро чувствовал ложь и гнилость показного буржуазного благополучия, но был мало подготовлен, чтобы уверовать в мощь гегемона нового века. Поэтому Эминеску гневно клеймил сущее, поэтому же его идеалы были умозрительными.
В биографии поэта не было ничего романтического, ничего необычайного, может быть, кроме тех лет странствий, когда Эминеску, совсем еще мальчик, но уже осознавший себя поэтом, бросил гимназию и отправился блуждать по стране. Но об этих годах мало что достоверно известно: грузчик, конюх, суфлер... Потом годы студенчества в Вене, кратковременное пребывание в Берлине. Возвращение на родину — Яссы, разъезды в качестве школьного инспектора, должность смотрителя библиотеки, затем Бухарест и многолетняя поденщина в газете. Длительная болезнь. Смерть. И обо всей этой жизни можно сказать словами самого поэта: «Раз поэзия — значит, нищета». Но за внешне небогатой событиями биографией скрывается яркая и страстная жизнь поэта, беспримерное горение духа. Уже семнадцатилетним юношей он посмел бросить мещанам-буржуа, презревшим идеалы сорок восьмого года, гневное обвинение:
Вот вы, дыша зловоньем, лежите, как в могиле.
На ложе вашей жизни, что сами осквернили,
Растленны и грязны.
Вы пали ниц покорной, запуганной толпою
Пред шайкою, что правит и жизнью и судьбою
Униженной страны.
И, видя мысленным взором свободолюбивых итальянцев, возглавляемых Гарибальди, поэт восклицал:
Восстаньте! Над вселенной поет труба свободы.
Ее могучий голос гремит, будя народы, —
Так лев рычит во мгле.
Земля — для всех! Свободны все существа живые!
Свобода! Справедливость! То не слова пустые —
Мы зрим их на земле.
(Перевод В. Левика)
Как романтик, Эминеску обращался к прошлому. Но в прошлом его народа для поэта священными были поколение, подготовившее революцию 1848 года, вождь народного восстания Хория, господарь Мирна Храбрый, отстаивавший свободу своей родины от турецкого нашествия. Воскрешая образы прошлого и противопоставляя их современникам, утратившим идеалы, презревшим землю отцов, родной народ, его язык и обычаи, Эминеску призывал проклятия на головы политических болтунов и фанфаронов, которые «на спине народа пляшут и справляют пир великий», на головы негодяев и трусов, для которых бог и вера «только золото и праздность», и мечтал о том времени, когда с лица земли исчезнут «толпы этих наглых подлецов». Гневные провидческие строки завершают его «Послание третье»:
О, приди, могучий Цепеш, и, тяжелый сон развеяв.
Раздели их на две шайки — на безумцев и злодеев.
В две огромные темницы заточи их без раздумья
И сожги огнем священным и тюрьму, и дом безумья.
(Перевод И. Миримского)
«Если в вечно юных произведениях античности, — писал он, — полных изящества, правды точных мыслей, мы находим целительное средство против интеллектуального упадка, то не забудем, что и в наши времена существует подобный вечно омоложающий источник — народная поэзия, как наша, так и окружающих нас народов». Знаменитое его стихотворение «Что ты, лес, качаешься...».
- Что ты лес качаешься,
Ветви свесив до земли?
Ветер стих, дожди прошли...
- Оттого качаюсь я,
Что проходит жизнь моя.
Дни за днями все короче,
И длиннее стали ночи.
Свищет ветер в сучьях голых,
Гонит прочь пичуг веселых,
Дует, свищет, гонит лето.
Знать, зима уж близко где-то...
Как же ветви мне не гнуть?
Птицы к югу держат путь,
Ласточки, за стаей стая.
Прочь уносят, улетая.
Счастья моего крупицы...
Мчатся друг за другом птицы,
В дальней шири голубой.
Взяв мечты мои с собой,
Тают, как мгновения...
И теперь осенняя
Пустота осталась мне,
Чтоб я мог наедине
Коротать весь день-деньской
С собеседницей-тоской...
(Перевод А. Штейнберга)
В философско-поэтических построениях Эминеску ощущается трагизм, набрасывающий тень «угрюмства» на его поэзию. Но то была тень эпохи, которая издевалась над идеалами поэта, которая вынуждала его чувствовать себя чуть ли не отщепенцем. О гении Эминеску с полным правом можно сказать словами Александра Блока:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света.
Он весь — свободы торжество!
Эминеску писал: «Правду я ищу лишь в сердце — вот оно, мое призванье!». Правда его сердца была правдой народной. Вот почему он теперь всеми и понят, и возвеличен.
Л-ра: Иностранная литература. – 1964. – № 6. – С. 265-266.
Произведения
Критика
