Одна назидательная пьеса Плавта
Т. А. Бобровникова
Достаточно хорошо известно, какое разное место занимал театр в жизни древних Афин и республиканского Рима. В Афинах спектакль был настоящим священнодействием, находившимся под покровительством бога Диониса. Этого мало. Аристофан в «Лягушках» прямо определяет роль автора театральных пьес в афинском обществе: «...Малых ребяток / Наставляет учитель добру и пути, а людей возмужавших - поэты (1054-55)».
Таким образом, поэт мыслился как учитель взрослых. И Эсхил в этой же комедии прямо требует у своего преемника Еврипида отчета в нравственном состоянии Афин. Естественно, и автор, и актеры окружены были глубочайшим почетом. Люди считали за честь выступить на сцене.
Совершенно по-иному дело обстояло в Риме. Для римлян театр с самого начала был пустой забавой, развлечением, актеры - чем-то вроде канатных плясунов или скоморохов. Ни один уважающий себя человек не мог стать актером. Тот, кто выступал на сцене, автоматически терял гражданские права. Поэтому артистами были в основном рабы и отпущенники. Авторы пьес тоже обычно были не римляне. Теренций - бывший раб, Плавт - чужеземец, сам актер, одно время работавший на мельнице, где трудились только рабы-преступники (Gell. III, 3, 14). Характерный факт. В Афинах на склонах Акрополя находился великолепный театр Диониса. В Риме III-II вв. вообще не существовало театра. Актеры приезжали с юга и где попало разбивали импровизированные подмостки. Это было что-то вроде европейского балагана. Когда же во II в. до н.э. любители греческой культуры задумали построить каменный театр, то по настоянию строгих блюстителей старины он был разрушен «Как предмет бесполезный и пагубный для общественной нравственности» (Liv. Ep. XLVIII, ср. App. B.C., 1,28).
Содержание пьес вполне оправдывало отношение зрителей. У Аристофана действующие лица - граждане Афин, люди во всех отношениях почтенные, и обсуждают они насущные проблемы государства. Герои Плавта - моты, кутилы, распутники и рабы-обманщики. Действие часто развертывается на пороге публичного дома.
Вот почему не может идти даже речи о какой-нибудь назидательности комедий Плавта. Это веселый вихрь масок, который должен был вызвать только радостное веселие. Но есть у Плавта одна удивительная комедия, совсем не похожая на прочие. Это «Пленники». Сам автор выделяет ее из всех остальных. В прологе он объявляет зрителям: «Для вас будет очень полезно уделить внимание этой пьесе. Она написана необычно, совсем не так, как остальные. Здесь нет непристойных стихов, которые потом нельзя повторить. Здесь нет бесчестного сводника, злой куртизанки и хвастливого воина» (Plaut. Capt., 54-58). А в Эпилоге он снова настойчиво повторяет: «Зрители, наша пьеса написана для очищения нравов. Здесь нет ни любви, ни интриг, ни подкинутого ребенка, ни мошенничеств с деньгами, ни влюбленного юноши, который тайком от отца выкупает потаскушку». Как видим, Плавт кратко и с насмешливым презрением перечисляет сюжеты эллинистических комедий. Зачем же написана эта столь необычная комедия? Автор объясняет: «Поэты мало пишут таких пьес, чтобы хорошие люди стали еще лучше» (Ibid., 1033-1034).
Итак, это редкая пьеса, призванная не повеселить сограждан, а исправить их и научить добру! Это ставит нашу комедию в один ряд с аристофановскими: ибо единственный раз Плавт предстает перед нами в роли «учителя взрослых». Чему же он их учит?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны рассмотреть сюжет комедии.
Некий Гегион, человек достойный и уважаемый согражданами, имел двух сыновей. Старшего похитили еще ребенком. Несчастный отец всю любовь сосредоточил на меньшем, в котором души не чаял. Но вот началась война, и его любимец попал в плен к неприятелю. Отец буквально обезумел от горя - вообще Гегион, человек больших страстей, не знающий меры ни в любви, ни в гневе, ни в горе, ни в радости. И вот он пошел на дело неслыханное: стал скупать пленных в надежде найти какого-нибудь знатного человека, которого можно было бы выменить на сына. Один из героев говорит по этому поводу: «Как я взгляну на этот дом, каждый раз плачу: ведь он ради сына взялся за бесчестный и совершенно чуждый его характеру промысел - он покупает пленных... Мне больно, что несчастный старик с горя по сыну взялся за ремесло тюремщика» (Capt., 97-100,129-130).
Среди очередной партии пленных попадают в руки Гегиона два молодых человека. Когда их выводят на сцену в наручниках, кандалах, с железными ошейниками на шее, то вид у этих несчастных, столь юных, столь преданных друг другу, вчера еще счастливых и свободных, а ныне жалких рабов, вызывает сочувствие у самого надсмотрщика. Тронут и Гегион. Он не может глядеть на них без слез и немедленно приказывает снять с них цепи. Видя, что это образованные юноши и хорошего круга, он спешит объяснить им, зачем он взялся за мерзкое ремесло, дабы они не приняли его за профессионального работорговца.
«Я вовсе не считаю, что всякая прибыль полезна человеку, - говорит он, - многих людей прибыль запятнала. Иногда даже ущерб бывает лучше прибыли. Я ненавижу деньги: слишком многих соблазняли они на зло. Теперь послушайте внимательно, чтобы хорошо понять мои чувства. Мой сын там у вас в Элиде раб и пленник. Верни мне его, и я отпущу и тебя и вот его даром, и не возьму с вас ни гроша» (Capt., 325-332).
Один из пленных оказался знатным юношей, другой - его рабом. Они отлично знают, к кому попал сын Гегиона и обещают все устроить. Решено послать раба-пленника с поручением к его хозяину, отцу юноши, который может вызволить сына Гегиона. Договор заключен.
Гегион в восторге: через несколько дней он обнимет сына! Увы! Он и не подозревает обмана. Юноши успели сговориться, и тот, кого он отпустил - господин, а в залог у него остался раб, добровольно пожертвовавший всем для господина. Таким образом, Гегион держит в руках не залог, а тень, соломинку; может ли она заставить господина пойти на жертвы и расходы?
Имя юноши Филократ, раб зовется Тиндар. Тиндар умен и ловок, соображает он мгновенно. Ему ничего не стоит спокойными и величественными манерами обмануть нового хозяина. Но произошло непредвиденное: человек, знавший пленников дома, открыл Гегиону истину. Тиндар был разоблачен. Ему грозит неминуемая гибель. Все герои Плавта перед лицом смерти проявляют удивительную твердость. Некоторые из них бравируют, другие встречают смерть с холодным, бесчувственным спокойствием, третьи - с дерзкой удалью. Но ни один из них не трусит, не плачет и не просит пощады. Плавт менее всего склонен был идеализировать своих героев, поэтому можно заключить, что такова была вообще отличительная черта, свойственная современникам поэта. Но никто не проявляет такого величия духа и достоинства, как Тиндар.
Когда узнав, что все его надежды рухнули, Гегион в ярости бросается на обманщика и перечисляет его преступления, Тиндар спокойно отвечает (Capt., 678-749):
Тиндар
Я признаю, все было так, как ты говоришь: он обманом ушел от тебя, и все благодаря моим стараниям и хитроумию. За это ты и гневаешься на меня?
Гегион
О, за это ты заплатишь мне страшной мукой!
Тиндар
Лишь бы погибнуть не за дурное дело, а сама по себе смерть мне ничто. Если я погибну. мой подвиг будет жить и мертвому мне принесет славу. Люди будут рассказывать, как моего хозяина, которого пленником увели враги, я сделал свободным и вернул отцу и отечеству, и предпочел скорее подвергнуть опасности свою голову, чем погубить его.
Гегион
Ты пожнешь славу на берегах Ахеронта!
Тиндар
Кто погиб доблестно, тот не погиб!.. После смерти нам нечего уже бояться. Даже если я проживу до старости, все-таки жизнь - всего лишь короткий отрезок времени, в который я могу вытерпеть все, чем ты мне грозишь. Будь жив и здоров, хотя ты заслуживаешь совсем иных слов.
Вне себя от гнева Гегион приказывает снова заковать пленника и отвести его в каменоломню. Но недолго томился он там. Филократ примчался его освободить. Он привез с собой сына Гегиона, спасенного им из рабства. Теперь Гегион не знает, как выразить свою благодарность. Он спрашивает, чем отплатить за добро Филократу. Филократ отвечает, что хочет одного - Тиндара. Но тут выясняется самое удивительное. Гегион неожиданно получает неопровержимые доказательства тому, что несчастный Тиндар - его собственный родной сын, похищенный у него в детстве! Немедленно посылают за Тин- даром. Он появляется перед зрителями бледный и измученный, ему кажется, что он действительно вернулся из царства Аида. Гегион со слезами обнимает его, просит прощения и объявляет, что он его отец. Так кончается эта замечательная пьеса.
Тема комедии - рабство. С начала до конца речь идет о рабстве в разных его формах. С первых же минут на сцене появляются люди в тяжелых кандалах и цепях. Плавт говорит, что, посмотрев его пьесу, зрители станут лучше. Каким образом? Ответ может быть только один. Они станут смотреть на рабов, как на таких же людей, что и они сами, только попавших в беду. Вся пьеса построена так, что мы должны жалеть рабов Гегиона, ремесло скупщика рабов приравнивается к ремеслу тюремщика и даже палача (Capt., 132). Вы сегодня свободны, настойчиво говорит нам Плавт, а завтра можете стать рабами. И финал пьесы - обычный в эллинистической комедии мотив «узнавания» пропавшего ребенка - принимает новый глубокий смысл. Все мы братья, словно говорит в заключение поэт. И надолго должны остаться в памяти зрителей слова Тиндара: «Судьба лепит и мнет людей, как ей заблагорассудится. Меня, который был свободен, она сделала рабом, свергнув с высоты в бездну. Меня, привыкшего повелевать, она заставила исполнять чужие приказания. Правда, если бы я нашел такого господина, каким был некогда сам, я бы мог не страшиться жестокости и несправедливости. Некогда я был свободен, как твой сын. Так же как и у него, у меня отняла свободу вражеская рука. Он служит у наших точно так же, как я служу у тебя. Но есть Бог, который видит и слышит все, что мы делаем. И он будет заботиться о твоем сыне в соответствии с тем, как ты обращаешься со мной. За добро он воздаст добром, но и за зло воздаст равной мерой. Ведь мой отец тоскует обо мне так же, как ты о своем сыне» (Capt., 304-316).
Эти слова производят впечатление даже на современного читателя. Но совсем особый смысл имели они для римлян. Ведь комедия поставлена была во время Второй Пунической войны или сразу после нее. Тысячи римлян попали в плен и томились в рабстве в разных частях мира. Глядя на Тиндара, зрители вспоминали своих сыновей, отцов и братьев. Его судьба должна была особенно поразить зрителей. Римляне тех лет, воспитанные в идеалах суровой доблести, не могли без волнения видеть примеры благородного самопожертвования. Цицерон вспоминает, что еще в его время зрители более всего были тронуты не несчастьями Ифигении или Ипполита, а тем, как Орест и Пилад, попав в плен, великодушно жертвовали жизнью один ради другого. Зал не мог удержаться от слез. В суровую же эпоху Плавта, когда люди буквально вырастали в военном лагере и им каждый день угрожали плен и рабство, один вид пленников должен был глубоко взволновать их. Слишком сильно отдавалось горе Гегиона, Тиндара и Филократа в их душах. Самопожертвование героев и их верность должны были восхитить римлян.
Но что замечательнее всего: все те же качества, которые более всего ценили римляне - мужество, верность, готовность пожертвовать собой, героизм, благородное стремление к славе, - все они воплощены в Тиндаре, а Тиндар этот - раб.
Мало этого. У нашей пьесы есть еще одна уникальная особенность. Чтобы комедия действительно стала школой для взрослых, она должна быть актуальна. Все Афины покорны всесильному демагогу Клеону. Афиняне отправляются в театр и в очередной пьесе Аристофана слышат безжалостную критику всех его действий. Идет Пелопоннесская. Афиняне отправляются в театр и слышат призывы кончить бессмысленную бойню и напоминание о том, что все эллины братья. И комедия говорила не только о политике. Философы обсуждают проекты коммунистического государства. А в театре зрители видят, как это государство было построено прямо в Афинах и что из этого вышло. Словом, комедия немедленно откликалась на все события, случавшиеся в обществе. Поэтому комедия должна была быть поставлена в определенный год. Ее нельзя было отложить на несколько лет. Ведь нелепо было услышать со сцены критику Клеона, когда он уже умер, или призывы к миру, когда война уже кончилась.
Совсем иным был римский театр. Как мы уже говорили, действие там разворачивалось в некой условной Греции, где ничего не менялось. Проходили годы, а зрители видели одно и то же - беспутные сыновья с помощью ловких рабов одурачивают простофиль-отцов и крадут девиц у сводника. Но наша комедия и тут представляет исключение. Она актуальна.
Во-первых, как мы уже говорили, никогда больше столько римлян не попадало в рабство. Многие современники Плавта, вероятно, поступали как Гегион. И предупреждение - как вы будете обращаться со своими рабами, так на чужбине обойдутся с вашими сыновьями - прозвучало со сцены как грозное пророчество.
Но была и вторая причина. Как раз в это время знаменитый современник Плавта Марк Порций Катона Старший начал свою долгую и непримиримую борьбу за чистоту нравов. Своими главными врагами он считал роскошь, расточительство и греческие обычаи. Сейчас не место говорить об этой проповеди. Коснусь только одного пункта. Катон во многих отношениях был новатором и его образ действий ужаснул бы предков, о которых он столько говорил. Он, например, открыто объявил своей целью приобретение богатства. «Усердно хлопоча о преумножении своего имущества, он ... стал помещать деньги надежно и основательно; он приобретал водоемы, горячие источники, участки, пригодные для устройства валяльных мастерских, плодородные земли с пастбищами и лесами ... и все это приносило ему много денег, так что, по словам самого Катона, даже Юпитер был не в силах причинить ущерб его собственности. Занимался он и ростовщичеством, и вдобавок самым гнусным его видом. Он ссужал в долг и собственным рабам. Те покупали мальчиков, а потом, через год, как следует их выучив и вымуштровав на средства Катона, продавали. Стараясь и сыну внушить интерес к подобным занятиям, он говорил, что не мужчине, а слабой вдове приличествует уменьшать свое состояние. Еще резче высказался он, не поколебавшись назвать божественным и достойным восхищения мужем всякого, чьи счета после смерти покажут, что за свою жизнь он приобрел больше, чем получил в наследство» (Plut. Cat. mai., 21).
Для нас особый интерес представляет один способ приобретать деньги, предложенный Катоном. В своей неутомимой погоне за прибылью он занимался работорговлей, кроме того советовал продавать старых рабов, чтобы не кормить дармоедов (Plut., Cat. mai., 4). Этот совет вызывает глубокое возмущение у его биографа Плутарха. «Мне то, что он, выжав из рабов, словно из вьючного скота, все соки, к старости выгонял их вон и продавал, - мне это кажется признаком нрава слишком крутого и жестокого, не признающего никаких иных связей между людьми, кроме корыстных. А между тем, мы видим, что доброта простирается шире, чем справедливость. Человеку порядочному приличествует доставлять пропитание обессилевшим от работы коням и не только вскармливать щенков, но и печься об одряхлевших псах... Нельзя обращаться с живыми существами так же, как с сандалиями и горшками, которые выбрасывают, когда они от долгой службы прохудятся и придут в негодность, и если уж не по какой иной причине, то хотя бы в интересах человеколюбия должно обходиться с ними мягко и ласково. Сам я не то что одряхлевшего человека, но даже старого вола на продал бы, лишая его земли, на которой он воспитывался и привычного образа жизни, и ради ничтожного барыша, словно отправляя его в изгнание, когда он уже одинаково не нужен ни покупателю, ни продавцу» (Plut. Cat. mai., 5).
Итак, совет Катона казался Плутарху бездушным. Но Плутарх - грек, живший к тому же через много лет после Катона. А как расценивали слова Порция его современники-римляне? На мой взгляд, ответом Катону и служит наша пьеса. В самом деле. Присмотримся к ней внимательнее и сравним ее с проповедью Катона. Катон говорит, что человек, наживший деньги, божественен, а каждая прибыль прекрасна и полезна. А у Плавта читаем: «Я вовсе не считаю, что всякая прибыль полезна человеку, многих людей прибыль запятнала. Иногда даже ущерб бывает лучше прибыли. Я ненавижу деньги: слишком многих соблазняли они на зло» (Capt., 325-332).
Катон торгует рабами, а Плавт говорит: «Как я взгляну на этот дом, каждый раз плачу: ведь он ради сына взялся за бесчестный и совершенно чуждый его характеру промысел - он покупает пленных. Мне больно, что несчастный старик с горя по сыну взялся за ремесло тюремщика» (Capt., 97-100, 129-130).
Катон говорит - продавайте старых рабов. А у Плавта читаем: «Судьба лепит и мнет людей, как ей заблагорассудится. Меня, который был свободен, она сделала рабом, свергнув с высоты в бездну. Некогда я был свободен, как твой сын. Так же, как и у него, у меня отняла свободу вражеская рука. Он служит у наших точно так же, как я служу у тебя. Но есть Бог, который видит и слышит все, что мы делаем. И он будет заботиться о твоем сыне в соответствии с тем, как ты обращаешься со мной. За добро он воздаст добром, но и за зло воздаст равной мерой. Ведь мой отец тоскует обо мне так же, как ты о своем сыне» (Capt., 304-316).
Поистине, это меткие и сильные ответы старому цензору!
Хочу обратить внимание на последнюю интереснейшую особенность нашей комедии. Плавт дает религиозное обоснование своему отношению к рабам. Бог наказывает за то зло, которое мы им причиняем. Откуда у Плавта такие взгляды? Дюмон отметил особую симпатию поэта к своим героям-рабам и объясняет это тем, что он был близок к поклонникам Диониса, тайное общество которых существовало в его время в Риме. У них было своеобразное братство верующих, и рабов, и свободных. Ничто не противоречит этой гипотезе. В то же время проповедь Плавта можно объяснить, не прибегая к ней.
Во-первых, нельзя забывать, что окружение Плавта, его «рабочий коллектив», как мы видели, состоял из рабов или бывших рабов. Даже музыку к пьесам писали рабы. Это могло заставить поэта столь энергично выступить на их защиту. Во-вторых, не только новый культ Диониса, но и традиционная римская религия, как отмечал Г. Буассье, была очень благосклонна к рабам. Она постоянно напоминала господам, что рабы - такие же люди, и призывала к гуманному к ним отношению. У них были общие праздники, и рабы в это время получали отдых. На праздник Fors Fortunae дарили подарки рабам, а в июльские ноны - рабыням (Ovid. Ars am. II, 255-258). А на Сатурналии в воспоминание о Золотом веке рабы возлежали за столом, а господа прислуживали им. Мало этого. Рабы не только молились тем же богам рядом с господами, но могли быть избраны жрецами. Во время праздника компиталий рабы должны были принимать участие в священнодействиях, «так как служение рабов было угодно Ларам» (Dionys. IV, 14). Считалось, что боги заботятся и о свободных, и о рабах.
Словом, если перед лицом закона они и бывали бесправны, перед лицом богов они были такими же людьми, как и господа. Вот почему я думаю, что голос Плавта был услышан и призыв вызвал сочувствие.
Л-ра: Hypothekai. – 2018. – 2. – С. 54-63.
Произведения
Критика
