Текстовое воплощение категории времени в поздней прозе Ю. Трифонова
З.С. Санджи-Гаряева
Для литературы XX столетия характерна усложненная структура художественного времени. В прозаических текстах часто нарушается хронологическая последовательность изображаемых событий, типичным становится обращение к памяти персонажей, и время приобретает прерывистый, каузальный характер. Реконструкция временного опыта через память персонажей позволяет устанавливать связи между эпохами, отрезками социальной или частной жизни, между поколениями.
Многие из названных особенностей свойственны прозе Юрия Трифонова, писателя, использовавшего категорию времени с максимальной художественной нагрузкой. Функции времени у Трифонова многообразны. Время - это, во-первых, тема, предмет изображения, во-вторых, средство сюжетно-композиционного построения, в-третьих, категория реализации замысла произведения.
Работ, исследующих текстовое и языковое воплощение времени у Трифонова, почти нет. Между тем для адекватного понимания творчества писателя нужно обратиться не только к концептуальной стороне его произведений, но и к анализу их поэтики. О необходимости таких описаний говорили многие трифоноведы - Г. Белая, Е. Добренко, Н. Иванова и сам писатель: «Меня огорчает, что никто не разобрал роман («Старик». - З.С.) с позиций чисто литературных - с точки зрения языка, композиции и т.д.».
Для анализа поэтики времени нами выбраны повесть «Дом на набережной» и роман «Старик» - произведения, в которых художественные принципы автора реализовались наиболее полно и совершенно. Сопоставление двух текстов позволяет выявить как общее, так и различное в текстовом воплощении времени, проследить становление стиля позднего Трифонова.
Сходство начинается с темы, в обоих произведениях изображается человек во времени или человек и время. Сходными являются принципы текстостроения, в частности, полифонизм повествовательной структуры, множественность временных точек зрения, множественность временных планов, ретроспективный способ развития сюжета (через память персонажей).
Аналогия прослеживается в смыслообразующей функции времени — в аналитическом отношении автора и героев ко времени, а также в сквозном характере некоторых мотивов, производных от категории времени.
В то же время нельзя не отметить, что усложнение повествовательной структуры (от повестной к романной), расширение исторического плана, изменение у персонажей отношения ко времени как к категории нравственной ведет к усилению аналитизма, роли сознания и рефлексии. Это влечет появление новой черты стиля — «слитности», которая становится доминирующей в поэтике романа «Старик».
Повесть и роман характеризуются множественностью повествовательных линий и соответственно — временных позиций. В «Доме на набережной» эксплицитно представлены три повествователя, четвертый повествователь — главный герой — формально не выражен, не отделен, а объединен с автором-повествователем. Повествование ведется автором в 3-м лице от Глебова, за которым закреплено основное сюжетное время. Голоса автора и Глебова слиты, но периодически один из них становится более явственным. Отстранение автора проявляется в усилении объективности оценок глебовских поступков. Повествователь, обозначенный местоимением «я», разделяет с Глебовым временной отрезок «детство», его голос вводится в текст ритмически повторяющимся «я помню». Функция «я»-повествователя состоит, во-первых, в реализации сквозного для поздней прозы Трифонова мотива утраченного детства, во-вторых, в восполнении пробелов глебовской памяти, в корректировании глебовских оценок прошлого. Третий повествователь не назван и не прикреплен к какому-либо времени, его можно назвать вневременным и всезнающим, его голос звучит в прологе: Никого из этих мальчиков нет теперь на белом свете. Кто погиб на войне, кто умер от болезни, иные пропали безвестно. А некоторые, хотя и живут, превратились в других людей... и заключительных фразах повести: Л вскоре и привратник в изношенном кожаном реглане на цигейке, в каких ходили летчики в конце сороковых годов, вышел на аллею, ведшую вдоль монастырской стены, повернул налево и оказался на широкой улице, где сел в троллейбус...
В романе «Старик» представлена аналогичная повествовательная структура, но она усложнена большим количеством повествователей и их разным соотношением с временными планами и отрезками. Сюжетным временем в романе «ведает» главный герой - Летунов. И хотя рассказ, как и в повести, ведется от 3 лица и голоса автора и героя как бы слиты, здесь намечается их заметная дистанцированность. Это проявляется в разной временной закрепленности. Автор - более самостоятелен в плане настоящего, Летунов - полностью ведает планом прошлого. Дополняют и корректируют рассказ старика о прошлом Ася и Изварин. Ася - о событиях на Дону и гражданской войне, Изварин - о 30-х годах (детство).
Таким образом, в обоих текстах сюжетным временем ведают главные герои, через их память происходит погружение в прошлое, где и развиваются события.
Соотношение между главными и неглавными повествователями в повести и романе обнаруживает черты сходства и различия. Неглавные «помогают» создавать общее временное пространство, но основное их назначение - корректировать память главных героев.
Особого исследования заслуживает взаимодействие голосов автора-повествователя и главных героев, здесь подчеркнем лишь основное: старик Летунов пользуется большим доверием автора, и их голоса более заметно раздвоены, Глебов же - под постоянным контролем автора, который вплетает в описание событий свой голос, в результате Глебов в собственном рассказе выглядит далеко не симпатичным героем. Например: Почти четверть века назад, когда Вадим Александрович Глебов еще не был лысоватым, полным, с грудями, как у женщины, с большим животом, ... когда его все звали не Вадимом Александровичем, а Глебычем и Батоном ...; Глебов относился к особой породе богатырей ... Богатырь-выжидальщик, богатырь - тянульщик резины. Из тех, кто сам ни на что не решается, а предоставляет решать коню. Это различие в авторских оценках главных героев обусловлено разными нравственными позициями героев и разным отношением к времени.
Внутренний стержень сюжета в обоих произведениях - переживание главных героев по поводу событий прошлого и своих поступков. Но здесь проявляется разное отношение героев к памяти и времени. Память Глебова избирательна, она не удержала, например, некоторые эпизоды детских лет (о них мы узнаем из воспоминаний другого повествователя), проясняющие истоки глебовского конформизма. Для Глебова память - удобный инструмент, с помощью которого можно воссоздавать или уничтожать время: То, что не помнилось, переставало существовать. Этого не было никогда; Глебов не знал, что настанет время, когда он будет стараться не помнить всего происходившего с ним в те минуты и, стало быть, не знал, что живет жизнью, которой не было. Глебов убежден, что память - сеть, которую не следует чересчур напрягать, чтобы удерживать тяжелые грузы. Пусть все чугунное прорывает сеть и уходит, летит. Иначе, жить в постоянном напряжении.
Все трифоновские герои делятся на памятливых и беспамятных. Глебов относится ко вторым, Летунов - к первым. Для Летунова прошлое, восстановленное памятью, - настоящая жизнь, гораздо более интересная, чем реальность. Память для Летунова - негасимый, опаляющий нас самосуд, или лучше сказать, самоказнь. Главная цель для старика - наполнить вином сладчайший сосуд - истина называется.
Неодинаков характер взаимодействия временных планов настоящего и прошлого в повести и в романе. В «Доме на набережной» доля настоящего незначительна, им начинается и заканчивается повесть. В нем содержится информация о жизни теперешнего Глебова. Толчком к воспоминанию послужила случайная встреча Глебова с приятелем прежних лет Левкой Шулепниковым. Временное пространство текста (70-е - 30-е годы) обозначено так: жена Глебова пишет на крышках с вареньем: Крыжовник-72, Клубника-72; Шулепников сидит во дворе мебельного магазина... и дремлет: все те же сны, просторные комнаты с высокими потолками, громадные оранжевые абажуры тридцатых годов.
Сюжетное движение в повести имеет четкую временную организацию. Все композиционные части и эпизоды, их составляющие, снабжены точными временными характеристиками и датами. Время в сознании Глебова слоится, такое восприятие времени (слоями, пластами, периодами) становится основным принципом его изображения: Шулепа состоял из слоев, распадался пластами, и каждый пласт был непохож на другой. Похоже на театр: первое явление, второе, третье, восемнадцатое... Но между явлениями проходят годы, десятилетия.
Рефлектирующее сознание старика требует особых форм и приемов повествования. События и эпизоды прошлого настолько перепутаны, что в читательском восприятии не возникает временной упорядоченности между ними. Автор намеренно идет на это. Он знает, что зыбкую грань между временными пластами поймет не каждый читатель: А я и хотел представить феномен жизни. Читатель словно попадает в комнату, полную незнакомых людей и сначала ничего не понимает: кто, что, почему, с кем.
Роман «Старик» построен по принципу монтажа времен. В романе параллельно развертываются два плана: настоящее и прошлое. За каждым закреплена своя тема. В настоящем описывается жизнь в подмосковном дачном поселке, основной конфликт - борьба за освободившийся домик. В плане прошлого - гражданская война на Дону, история командира казачьего корпуса Мигулйна. Фигура старика Летунова как бы «склеивает» сюжет, соединяет разные временные планы и отрезки.
Характер протекания времени в настоящем и прошлом неодинаков. В настоящем события развиваются вяло, неторопливо, однолинейно. В прошлом время движется нелинейно, скачкообразно, с повторами и возвратом назад. Хотя события и воспринимаются как «когда-то бывшие», создается ощущение напряженности и драматизма. Это объясняется динамикой памяти, эмоционально-психологическим состоянием главного героя, его переживания по поводу прошлого двигают сюжетное время: Через два дня деникинцев вышибают из города. Когда это было? В феврале. Стояли морозы. Когда появился Мигулин?Что там делали Ася и Володя? Когда был расстрелян Браславский? Не трогать, не трогать... Не надо, забыто. Как я мог забыть о той ночи? Не померещилось ли? Нет. Было! Назад! Назад! Память как способ организации сюжетного времени реализуется посредством: а) актуализации слов память, помнить, забыть и др.; б) использования конструкций с вопросительными словами когда, как; в) использования конструкций с союзом а, имитирующих припоминание.
Доминирующая черта поэтики романа - «слитность» (слово Трифонова). Она проявляется на всех уровнях текста. Для поэтики романа это слово ключевое. «Слитными» у Трифонова являются понятия жизнь и смерть (они объединены в придуманном слове «жизнесмерть»), жизнь и время, история и современность, жить и вспоминать (ведь вспоминать и жить - это цельно, слитно, не уничтожаемо одно без другого и составляет вместе некий глагол, которому названия нет). Идею слитности реализуют многочисленные слова, наиболее частотные из них: слитком, нерасторжимость, спаянность, слияние, намертво и т.д. Особенно значима «слитность» в восприятии времени. Слитность времен - следствие эмоционального аналитического сознания главного героя. Прошлое и настоящее для него нерасторжимо спаяны, они переплетаются и перетекают друг в друга. «Слитность» выражается на уровне текстостроения, в графическом и синтаксическом членении текста.
В романе используются разные способы соединения временных планов. Важную роль играет прием композиционных отступлений, которые имеют несюжетный характер и содержат размышления на различные темы: свойства человеческой памяти, время и его изменение, феномен жизни. Например: Память — склад ненужных вещей; Навсегда запомнил; Отлично помню; Старики ничего не помнят, врут, им верить нельзя. Неужели и я? И как увидеть время, когда ты в нем? Теперь, спустя жизнь, неясно, так ли я думал тогда, так ли понимал... Жизнь - такая система, где все загадочным образом и по какому-то высшему плану закольцовано, ничто не существует отдельно, в клочках, все тянется и тянется, переплетаясь одно с другим, не исчезая совсем... Прошлое может проникать в настоящее в виде сна, например, Павел Евграфович просыпается от кошмарного видения и долго не может успокоить сердце:
Бог ты мой, угораздило такой ужас и нелепость - во сне увидеть. Что за черт! Это вот что врубилось: освобождение Ростова.
В прошлое ведут записные книжки Мигулина (записи перед расстрелом) и документы, например, папка с надписью «Все о Мигулине», в которой лежала стенограмма суда над ним: Вот величайшая радость, драгоценность в сто шестьдесят страниц в синей папочке: стенограмма суда. Если начнется в доме пожар... схвачу эту папку. А зачем? Все читано-перечитано.
Отдельные слова и фразы, услышанные случайно, вызывают ассоциации с прошлым. Так, Летунова поразила фраза внука: А ты отплатил ей сторицей? Ему казалось необходимым разгадать тайну фразы, крикнутой впопыхах, ибо это имело отношение к его собственной жизни, подходившей к концу. В связи с этим в памяти возникает эпизод из жизни на лесоповале, когда к нему с благодарностью подошел бывший поп-расстрига, которого Летунов двадцать лет назад спас от казни.
Взаимоотношение временных планов выражается в графической структуре текста. В первой части романа, пока в сознании героя-повествователя временные планы существуют параллельно, не смешиваясь, настоящее и прошлое разграничиваются с помощью графических отступлений в три строки.
Во второй части по мере нарастания драматизма событий и эмоциональной напряженности памяти старика текст сгущается, границы между временными планами сначала обозначаются абзацами, затем в конце романа исчезают. Прошлое и настоящее совмещаются в рамках одного ССЦ, даже одной фразы. Приведем примеры, иллюстрирующие «слитность» времен: И к вечеру жара не слабела (Москва 1972 год. - З.С.). Как в Сальских степях в двадцать первом году. Тоже дул ветер, приносивший не прохладу, а жар. Третья фраза снимает, нейтрализует временное разграничение, так как ее содержание одинаково относится как к настоящему, так и к прошлому.
Другой пример: Дальше написал: «Выступление Донского корпуса на фронт» и услышал выстрел где-то близко. Он не обратил внимания, ибо в распоряжении корпуса всегда постреливали. Дисциплина тут была не ахти. Следующую фразу только начал, как бабахнуло сразу два выстрела, и он подумал, что на трехлинейку не похоже, бьют вроде бы из охотничьего, что показалось странным: откуда охотничье?
В структуре приведенного ССЦ заложена временная раздвоенность сознания главного героя. Первая фраза обозначает действие в настоящем. Первая часть второй фразы Он не обратил внимания не содержит сигналов отнесенности состояния героя к настоящему или прошлому.
Вторая (придаточная) часть предложения ибо в расположении корпуса всегда постреливали и следующая фраза Дисциплина тут была не ахти содержат знаки прошлого (корпус, дисциплина) и свидетельствуют о погруженности героя в его атмосферу. Последнее предложение рассматриваемого ССЦ построено аналогично с точки зрения временной соотнесенности. Мы убеждаемся, что реальные действия настоящего в сознании героя вплетены в план прошлого и из него оцениваются: ...бьют вроде бы из охотничьего, что показалось странным: откуда охотничье? Перетекание времен в тексте, как видно из приведенных ССЦ, достигается за счет временной немаркированности описываемых действий.
Иллюзия полного слияния двух временных планов в сознании Летунова возникает в абзаце, описывающем его ощущения при встрече с Асей в Серпухове в начале 1972 года. Абзац объемом полторы страницы состоит из трех предложений. Начало абзаца «Неужели эту смешную кикимору я держу на руках» и конец «разве эта сухонькая гнутая старушонка - она?» содержат сигналы настоящего: смешная кикимора, старушонка. Между первой и последней фразами - краткий конспект истории, связанной с Асей и Мшулиным, сжатое содержание всего романа. Таковы самые характерные способы соединения времен в тексте.
Языковой уровень воплощения художественного времени заслуживает специального описания. Здесь отметим лишь, что для Трифонова характерен синтез временных грамматических форм и значений в рамках как крупных, так и минимальных единиц текста. Это служит еще одним показателем «слитности» времен.
На уровне смыслообразования заслуживает специального рассмотрения сквозной характер некоторых мотивов в повести и в романе. Мотив разрушенного детства, сквозной для всей поздней прозы, наиболее полно реализован в «Доме на набережной». В романе «Старик» он легко определяется в линии Саши Изварина по лирической интонации, по особому набору знаков, с помощью которых рисуется образ потаенного для автора времени. Особо значим для поэтики обоих произведений сквозной для творчества Трифонова концепт времени как стихии, окрашенный фаталистической модальностью.
Л-ра: Филологические науки. – 2002. – № 4. – С. 53-59.
Произведения
Критика
