Лесли Мармон Силко. Церемония
А. Ващенко
60-е годы XX века — пора родовых мук литературы «коренных американцев». В 70-е годы она выступает уже как часть гораздо более масштабного феномена — «этнических литератур» США, вслед за рождением проходя испытание на художественное качество. Открывшая новое десятилетие мощная по своему морально-философскому заряду эпопея X. Сторма «Семь стрел» (1972) убедительно продемонстрировала право индейского духовного мира на самостоятельное развитие в окружающем мире технократии, насилия и предпринимательского индивидуализма. В книгах Наварре Скотта Момадея и Джеймса Уэлча, у каждого по-своему, американская современность преломлялась под «индейским» углом зрения. Но первой среди тех, кому в 1970-е годы удалось осуществить органическое сочетание давних, передаваемых из поколения в поколение нравственно-философских и эстетических норм индейских народов с сегодняшним днем, следует назвать молодую индейскую писательницу Лесли Мармон Силко (род. в 1948 г.).
Силко дебютировала в 1974 году сборником стихов под названием «Женщина из Лагуны», и с тех пор лучшие из ее стихотворений входят в состав антологий современной поэзии индейцев. Но большую известность принесла Силко проза. Новеллы писательницы, исследующие особенности народного индейского характера, воссоздающие повседневную жизнь в селениях юго-запада США, а также условия существования «коренных американцев» на севере страны, задавали тон в первой антологии индейских рассказов «Человек, который принесет дождь» (1974).
У Силко легкое перо; ее героям хочется сопереживать — не только потому, что сказывается глубокое знание предмета изображения, но и потому, что мировосприятие писательницы согрето народным оптимизмом, чуткостыо к красоте окружающего.
Увидевший свет в 1977 году роман «Церемония» справедливо считается лучшим на сегодняшний день произведением Силко. Содержанием роман на первый взгляд сходен с «Домом, из рассвета сотворенным» (1968) Н. Скотта Момадея. Внешние приметы «контекста» как будто даже подтверждают это: перед читателем юноша Тайо, выходец из селения Лагуна, ветеран второй мировой войны. Подобно Авелю у Момадея, Тайо приходит с фронта «потерянным»; для него нет возврата в мир родовой целостности и гармонии, как нет и пути в безликий и мрачный мир откровенного потребительства. На этом, однако, сходство между двумя произведениями заканчивается.
По мысли Силко, Тайо «болен» — деморализован ужасами войны. Он потрясен смертью близких, потерей человеческого облика некоторыми из соплеменников; в обоих случаях он приписывает себе вину в случившемся. Он подавлен всевластием торжествующего зла; и все же для него, настаивает писательница, возможен выход из порочного круга. Недаром с первых же строк романа Силко начинает звучать мотив неизбежности «возвращения». Тайо предстоит — в итоге — вернуться к созиданию.
Но пока «болезнь» Тайо усиливается; и в судьбах земляков-ветеранов, вернувшихся вместе с ним с войны, обозначатся варианты возможного будущего героя: капитуляция перед животными инстинктами (Эмо) или алкоголизм (Харли). По мере движения Тайо от хаоса к гармонии посредством «церемонии» — обрядового очищения от зла и страданий — Силко развернет перед читателем концепцию исторического перелома, произошедшего в сознании индейцев в послевоенной Америке, трудного и долгого процесса обретения духовной самобытности. В самом себе, убеждена писательница, должен индеец найти опору и источник освобождения, прежде всего внутреннего, этико-психологического: он в плену у собственных предрассудков, препятствующих его раскрепощению не меньше, чем моральные принципы и законы буржуазного общества.
Вместе с войной в повествование входит критический, социально-расовый аспект. Несмотря на то что в «демократических» США индейцам на протяжении десятилетий отказывалось в самом жизненно необходимом, в военное время им было предложено «сражаться за Америку» наравне со всеми. Но и эта возможность «заслужить» себе место под солнцем своей страны не оправдала надежд. Силко подчеркивает двойственный, не столько принципиально антифашистский, сколько деляческий характер участия США во второй мировой войне, с типичным для американской действительности тех лет разгулом проповеди национальной исключительности. Здесь важен образ Роки, названого брата Тайо, молодого и талантливого индейца, «подающего надежды» на быструю адаптацию в мире белых. Стремясь доказать свою верность «истэблишменту», Роки проявляет себя конформистом. Его смерть от японской гранаты — это и символический акт мести, совершенный самой природой, не терпящей слепых эгоистов и заимствованных истин.
Тема однобокого военного опыта индейцев естественно смыкается в книге с темой горечи по утраченной земле, с отторжением от которой под угрозой оказались все социальные права «коренных американцев», больше того — нравственные основы их образа жизни, ощущение красоты и гармонии окружающего. Поразительно легко индейские ветераны копируют аморальные принципы буржуазного общества и движутся все дальше, к самоуничтожению.
С темой земли тесно связана бытующая в любом произведении индейской литературы тема взаимосвязи человека и, природы (у Силко она смыкается с остросовременной экологической проблематикой), места человека в мире связующих законов. Земля в романе Силко выступает мифологической матерью, испытывающей, но прощающей людей, в конечном счете связанных с нею узами неразрывной общности.
Последнее средство спасения Тайо автор усматривает в целебной силе народной мудрости — «церемонии», реализующей магию народных притч, мифов и песен. Силко красочно описывает, как с помощью мудреца Бетони герой постигает свое место в историческом цикле; в его сознании становятся на свои места и легендарное прошлое индейцев, и война, и современность. Тайо начинает понимать, что в мире нет хаоса, а есть лишь связи и взаимообусловленности, его же предыдущее состояние отторженности от природы было просто серьезной ошибкой, подлежащей исправлению; герой постигает, что и сам он не центр вселенной, а только частичка в столкновении всеобщих сил разрушения и созидания, и постижение это дано ему автором через приобщение к природе. По одну сторону — народные поверья о колдовстве и порче, военная бойня, закон индивидуализма, насаждаемый «белыми», садизм Эмо и безволие Харли, и апогей злого гения — атомная бомба; по другую — мир и красота, простая мудрость Бетони, народные сказки, чистота всего живого.
По сравнению с Момадеем Силко значительно больше места уделяет «высказанной» речи, диалогам персонажей; то, что в «Доме, из рассвета сотворенном» существовало в многозначном намеке, здесь получает прямую речевую формулировку. Скупыми, но выразительными средствами (язык Силко прозрачен, он отнюдь не цветист и не изломан прихотливо) создает автор необходимый настрой повествования.
Последовательно и органично развивает Силко начатую Момадеем традицию экспериментирования с поэтикой индейского фольклора. Формулы зачина и концовки («Рассвет, прими дар мой, рассвет»), контрапунктные повторы, перекличка мифологического контекста с современным — все это призвано, по замыслу Силко, способствовать выявлению в происходящем глубинных связей с прошлым, показать, что индейцы могут и должны черпать силы в собственном культурном наследии, если хотят остаться живой демократической силой в сегодняшней Америке. «Церемония» совершается и описывается в романе дважды: на языке прозы, насыщенной вставными историями и сказками, тесно вплетенными в реальность, и на языке поэзии (тогда в повествовательное пространство вступают мифологические персонажи — звери, духи и волшебники, а силы добра неизменно побеждают).
В русле своей морально-философской концепции Силко развивает индейские традиции, привнесенные в литературу Н. Скоттом Момадеем и X. Стормом. Настрой ее мира светел; «Церемония» звучит величественным гимном силам жизни, их борьбе с силами зла, распада и смерти. Жизнь, в том числе и в каждом мельчайшем своем проявлении, — священное таинство, постоянная церемония очищения и обновления мира, убеждает роман.
Книга Лесли Мармон Силко свидетельствует о том, что пришло время говорить об отчетливо выраженной поэтике индейской литературы США, вступившей, как свидетельствуют лучшие ее образцы, в этап эстетической зрелости.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1981. – Вып. 1. – С. 83-85.
Произведения
Критика
