«Контекстуально-лексемная игра» в эпиграммах Фридриха фон Логау и Ангелуса Силезиуса
О. В. Дакаленко
Слово в литературе можно воплотить по-разному: прозой или стихами, но существует и такое явление, как философское творчество в стихах, носящее назидательный, поучительный характер с некой долей противоречивой насмешки над существующим - стихотворная эпиграмма (основной вид поэтического высказывания); идеи-двустишия рационалистического характера. Следует подчеркнуть, что рациональная (рационалистическая) мысль почти всегда направлена на постижение чуда - слова-Логоса (ибо иначе как чудом наделённость им мыслящего существа назвать нельзя), а мысль мистическая обретает логическую форму путём осознанного воображения. Этой разновидности сочинительства свойственно то, что называется схождением ума в сердце. Это в свою очередь требует новых способов мудрого бытования души; таковыми могут быть умозрение, молитва, наставление, исповедь, как правило, облечённые в форму притчи.
Эпиграмма XVII в. в Германии становится сатирически-назидательной притчей, - она обязывает читателя вслушаться в краткие, веские и глобальные формулы её содержания и мысленно разработать субъективный дальнейший смысл её толкования.
Понятие эпиграммы трактуется в науке следующим образом - «эпиграмма (от греч. надпись) - один из видов сатирической поэзии; небольшое стихотворение, зло высмеивающее лица или общественное явление.
Эпиграмма как жанр восходит к древнейшему периоду греческой литературы и первоначально была известна как надпись-посвящение на изваяниях, алтарях (хотя как жанр эпиграмма более тяготеет к направлению лирической (лироэпической) поэзии). От эпических форм эпиграмму отличала не только краткость, но и ярко выраженное субъективное отношение к факту или событию. Чаще всего эпиграмма облекалась в формы эпического двустишья; (элегический дистих состоял их двух стихов: первый - гекзаметр, второй — пентаметр.
Размер такого вида (элегический дистих) во времена классицизма был усвоен с заменой долготы и кратности слогов ударностью и безударностью, но позднее эпиграмма освоила ямбы и другие размеры. Постепенно тематика эпиграмм стала охватывать все стороны жизни. «Из всех произведений античной литературы поле зрения эпиграммы самое обширное, - пишет её исследователь Ф. Петровский. Это обстоятельство даже мешало древним теоретикам признавать эпиграмму особым поэтическим жанром».
Это понятие мы можем охарактеризовать с образной точки зрения как epi + gramma - эпиграмма, отдельные части этого слова даются в энциклопедическом словаре так:
«эпи ... (от греч. - на, над, сверх, при, после) часть сложных слов, означающих: расположенный поверх чего-либо; возле чего-либо».
«грамма ... (от греч. - черта, буква, написание) часть сложных слов, означающих: запись, графическое изображение».
Из толкования частицы epi (эпи) мы по образным домыслам можем выбрать комментарий: на, над, сверх (О. Д.), где образная перспектива (сверх) более весома и где эпиграмма видится не только как букворечение (граммы), но и как избранный свыше вывод, видимый поэтом в каком-либо жизненном отрезке (в данном случае в отрезке XVII в.). И нам кажется, что эпиграмма содержит завуалированную насмешкой правду или шутовскую маску, имеющую горькую улыбку с обратной стороны.
Эпиграмма XVII в. в Германии выглядела не однообразно и монотонно, а наоборот, среди негодований эпиграмматические строки являли собой калейдоскопическую, лексемную фантасмагорию, перерождающуюся в контекстуальную «игру» «слово-сигналами», где смысловое резюме было единым, осознание безумства войны и ярая насмешка над ним.
XVII в. в Германии - это век повторяющейся и неизменной картины извечной войны мира самого с собой, выражаясь яснее, - для данного века характерен принцип духовной борьбы за идеал жизни - гармонию человека и мира. Вторым принципом XVII в. в Германии был факт противоположно-борющихся сторон, когда сильный уничтожал слабого и слабый боролся, доказывая своё право и силу. По данной проблеме учёный-филолог Б. Пуришев пишет, что «пламя войны пожирало города и сёла. Феодальная реакция как чёрная туча нависла над страной: Германия истекала кровью. Безмерно страдало крестьянство, разорялось бюргерство. Здание немецкой общественной жизни шаталось и, казалось, готово было рухнуть. В сердцах людей накопилось много горечи, в них поднимался гнев тех, кто раздувал пламя войны, кто превращал страну в юдоль слёз и страданий».
Интересным аспектом кажется то, что он как бы «буквализировал» себя в номинально-неординарного мыслителя, анаграммитизировав своё имя в «anagrammatisches PS. Salomon von Golau».
Биографические источники говорят о том, что «Фридрих фон Логау был сыном обедневшего силезского землевладельца. Он долго жил и находился на службе юриста при дворе герцога фон Брага, где в свой адрес получал обиды и несправедливости. Во время Тридцатилетней войны он издал под анаграммным именем Ст. С. - по принципу перестановки букв Salomon von Golau (упоминалось выше) «Erster Hundert Teutscher Reimen Sprueche» (1638), название которого незадолго до своей смерти изменил на «Deutscher Sinn-Gedichte Drey Tausend» (1654).
Однако примечательно и характерно то, что «вольнодумные эпиграммы Логау, содержавшие нападки на придворные права, княжеский деспотизм, словесную спесь, не вызывали интереса в кругах «большого света», зато их, век спустя, высоко оценил великий немецкий просветитель Лессинг, издавший в
Слава - солнце мёртвых, сказал один великий мыслитель. Гению при жизни достаются зачастую злые взгляды, издёвки, непонимание...
Эпиграммы Ф. Логау подчёркивают глубокий патриотизм поэта в том, что он сумел узреть через пыльное окно своей избитой Родины, древнейшей воинственной империи, кровоокрашенной Германии XVII века.
И множество голосов единомышленников он увековечил в следующей эпиграмме:
Das Vaterland
(Jeder ist dem Vaterlande schuldig alles Gut und Blut;
Mancher namm dem Vaterlande lieber alles Blut und Gut.)
Данную эпиграмму (Das Vaterland - О. Д.) можно разделить на два смысловых блока: 1. «обстоятельство» до сущ. (Vaterlande) (Dativ Kasus) и 2. «обстоятельство» до концовки опять тоже сущ. (I стр. Gut und Blut, II стр. Blut und Gut); концовку можно расценить как вытекающее последствие. Эпиграмма содержит 16 слогов, что свидетельствует о нетрадиционно большой протяжённости её строки (т. е. 8-сложник + 8-сложник), два сочленённых архетипа соединены в одной строфе (хотя можно было бы и воссоздать четверостишье). Видный учёный М. Л. Гаспаров полагает, что «пока эти античные стопы насаждались гуманистами, в античных же готовых размерах - гекзаметре, триметре и т. д.) они не приветствовались: это была экзотика, лабораторная крайность. Когда античные стопы насаждались в привычном коротком размере, 8-сложнике, то они тоже плохо прививались: размер был уже освоенный, имел свою традицию и традиция эта быстро обминала новую силлабо-тонику на старый тонический лад. И при Чосере и при Опице для перелома понадобился не короткий освоенный, а долгий, ещё не освоенный размер - как бы стиховая целина. Здесь сразу пришла мысль организовать такой размер в стопы и сразу нащупалось ощущение, что в этих стопах долгим должен считаться тот слог, который несёт ударение. Теоретически это было очень грубым упрощением, но практически только это и помогло выпутаться из трудностей организации своего стиха по образцу древнего.
О структуре вышеприведенной эпиграммы следует добавить, что игра смысла состоит в том, что вторая строка почти буквально повторяет первую, они соотносятся как норма (должное) и практика реальной жизни (сущее), но небольшой сдвиг акцентов свидетельствует, что практика и норма парадоксально расходятся, хотя центральные понятия лежащие в их основе - те же: Vaterland; Gut, Blut.
И 16-сложник (8+8), в некоей мере, отождествляет затянутость военной пытки, настроившей автора на терпение. Примечательным фактом, на наш взгляд, выступают ассиметричные повторы в I и II строфах: I ст. Vaterlande = II ст. Vaterlande и Gut und Blut, Blut und Gut (рифменная асимметрия). Автор, видя и зорко наблюдая за ужасом войны, и запечатлев его в своих глазах, как бы пытается озаглавить его (мы можем выявить здесь две предпосылки отождествления военного времени (Gut и Blut и т. д.), где в «словесном огне» немец XVII в. узрел бы отчизну «Das Vaterland»; поэтому такой «фантом» (эпиграмму) Ф. Логау озаглавливает святым символом, что на устах у каждого немца - Das Vaterland (отчизна - О. Д.).
И. Ю. Андрианов считает, что «заглавие координируется с семантикой текста, во многом определяет стилистические свойства слов и конструкций в художественном произведении смысловое и эмоциональное единство».
Важной архитектонически-смысловой доминантой эпиграммы является образно-смысловая диагональ:
стр.: Gut und Blut
стр.: Blut und Gut.
Калейдоскоп такого рода ведёт нас к мысли об эллиптичности стандартной военной ситуации - угасании человечества и собранного противоборства с невообразимым давлением на него. Об этом свидетельствует следующая эпиграмма:
Deutschland wider Deutschland
(Das Eisen zeugt ihm1 selbst den Rost, von dem es wird verzehret.
Wir Deutschen haben selbst gezeugt, die, die uns jetzt verheeret)
В этой эпиграмме Ф. Логау сталкивает два семантических поля, создавая логическую аналогию: как железо разъедает им же порождённая ржавчина, так Германию истребляют немцы, в этом автор видит острый парадокс, не называя обращённость против собственной страны антипатриотизмом, не обличая и не бичуя, слово-крик обнажает горькую и обезоруживающую правду обстоятельств: отечество гибнет от руки своих сынов.
Но в его строках фигурирует мотив надежды на лучшие времена, хотя нынешнее движение мира (XVII в.) он видит негативным, поэтому, чтобы показать остроту негативности, он вводит аспект действия, глаголы с неотделяемой приставкой ver (негативного значения): verzehren (конт.: verzehret (I стр.)) и verheeren (конт.: verheeret (III стр.)), в обоих случаях они укоренены и совершенны, т. е. Partizip II (причастие II-ое совершенного вида). В оригинале (эпиграмме) автор отделяет приставку от глагольной формы, т. е. делает перенос (хотя это явление можно считать грамматической погрешностью, приставки из разряда неотделяемых, и образной погрешностью против тревожных норм, чтобы ещё раз (фигурально) указать словами на безумие войны; и он это положение закрепляет полнозвучной рифмой (конт: verzehret = verheeret).
Такую созвучность (полных) рифм мы наблюдаем в эпиграмме:
Die blühende deutsche Sprache
Deutschen sind so alte Leute.
Lernen dah erst reden heute
Wann sie lernen dah auch wollten,
Wie recht deutsch sie handeln sollten.
Полная рифма и «плакатный вид эпиграммы» не только из контекста, но и из внешнего обрамления отображает внутреннюю заинтересованность поэта, не только в чистоте языка, но и в чистоте воюющего немецкого рассудка. Посредством рифмованной передачи содержания мы косвенно можем вывести семантический подконтекст, составив и спараллелив слова-детнотаты - начала и конца эпиграммы.
Мы (пусть это покажется банальным) слышим ключевые выплески души поэта, его словонаставления, пусть даже с некоей долей иронии:
(а) Deutschen = Leute; (b) Lernen = (reden) heute;
(c) wann = wollten; (c) wie = handeln sollten.
Нам представляется, что параметральным центром этой эпиграммы может служить главный ценз человеческой жизни: III, IV стр. (erst III стр.; lernen IV стр.) (конт.: сначала (III стр.) - конт.: учиться (IV стр.) О. Д.), представляющий остов продвижения к вечности. Выявив его универсальный и мастерский приём, мы постараемся составить логическую цепь из вышеприведенных рифмованных и смысловых (построфно) пар, но выделяя слова, данные в скобках, именно глаголы: (reden: конт.: читать и handeln: конт.: действовать), и именно в нужный момент (heute: конт.: сегодня, конец II стр.), т. е. самые основные намёки на прорыв стоят рядом с центровым смысло-символом данной эпиграммы (erst lernen).
Чем дальше продолжается война, тем больше Ф. Логау ищет способов вырваться из неё: Ф. Логау создаёт «причудливые» (барочные) и эллиптичные эпиграммы, например:
Die Gelegenheit
(Es mangelt rne Gelegenheit, was Gutes zu verrichten;
Es mangelt nie Gelegenheit, was Gutes zu vernichten)
Автор эллиптично «играет» параллелизмом: явным и мнимым. Данную эпиграмму поэт раздваивает на два, отчасти параллельно-(схожих) семантических поля:
поле: Es mangelt me Gelegenheit (конт.: не достаёт, не хватает - О. Д.), т. е. удобного случая (употребляется специально отрицательное местоимение nie), дабы усилить воссоздаваемую атмосферу упадка страны. Итак, отрицательные значения глагола (mangeln) (конт.: не доставать, не хватать) (1 поле) употребляются и во II-ой строфе:
поле: Второе поле (это изречение после запятой в обеих строфах):
стр. (1 п.)... Was Gutes zu verrichten (выполнить что-либо хорошее - О. Д.)
стр. (2 п.)... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.).
В этой эпиграмме речь о войне прямо не идёт, но контекст обоюдного параллелизма подсказывает нам, что (II стр. (2 п.)... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.) - воссоздаёт иллюзию порабощения добра злом, а именно войной.
Война - это роковая (вековая) случайность, которая истребляет души, но они борясь отстраивают недавнее доброе былое (II стр. (2 п.) ... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.).
Противоборства «Мира и Войны» мы можем просмотреть в следующей эпиграмме:
Friede und Krieg
(Ein Krieg ist köstlich gut, der auf den Frieden dringt;
Ein Fried ist schändlich arg, der neues Kriegen bringt.).
Здесь выступают полярно соотнесённые антонимы:
стр. Krieg = II стр. Fried: 2.1 стр. köstlich = II стр. schändlich:
война мир; превосходный осквернённый
стр. gut = II стр. Arg
хорошо скупой, жадный, ничтожный, бессильный, жалкий.
В процессе движения по стихотворному предложению убираем центральные семантические звенья из строф:
стр. Ein Krieg (ist köstlich gut)
стр. Ein Fried (ist schändlich arg)
и выносим закономерную последовательность последствий после понятий: «война» (Krieg) и «мир» (Fried):
а) (Ein Krieg - der auf den Frieden dringt)
б) (Ein Fried - der neues Kriegen bringt)
а) (Война - которая приносит мир)
б) (Мир - который тянет за собой новую войну!).
Как не существует добра без зла, так и не существует мира без войны. Серьёзная, умствующая эпиграмма вызывает у читателя гамму размышлений относительно менталитета немца, который уже не мыслит их иначе, как взаимосвязанными, - и взаимоповторности (война-мир) и наоборот. Однако вот таким противопоставлением существующего автор достигает комического эффекта, в силу иллюзорности мира, - такой момент прослеживается и в эпиграмме:
Friede
(Friede ist besser als das Recht:
Dann Recht ist Friedens Knecht).
Ф. Логау смысловыми рифмами (I стр. Recht, конт.: право, закон) и (II стр. Knecht, конт.: раб, слуга) даёт понять, что закон принадлежит тому, кто сильнее, или кто из-за своей силы и нажима прав (мы можем сущ. das Recht трактовать как наречие recht, конт.: быть правым в чём-либо); но закон - это раб движущего, эволюционизирующего, развивающегося мира (ist Friedens Knecht).
Представив и проанализировав некоторые памятники Ф. Логау, мы можем с уверенностью фактографировать о его тонкости ума, чёткости полных (полнозвучных) рифм, выборе нужных лексических единиц («лексемной игрой» в поэтическом парафразе, художественных приёмов и т. д.). Они неординарны, хотя, на первый взгляд, - очень просты, и в них слышится влияние шпруха и его эпиграммы обладают своеобразной музыкальностью и темпо-ритмичностью (tempo ritmo - О. Д.), ибо музыка (слова) и в целом (как явление) способна подражать миру и подражать его творцу.
Это подражание «происходит иерархическим путём, благодаря сопоставлению макро- и микрокосма, «мировой» и «человеческой» музыки. Многие барочные теоретики, в первую очередь немецкие, разделяют средневековое убеждение в том, что малый мир, мир человека - это уменьшенное повторение, миниатюрная реплика мироздания».
Так выглядели краткие строки мужества и отважности (немецкие эпиграммы начала XVII в.), созданные мастером этого жанра - лирической поэзии - Фридрихом фон Логау.
Эстафету стойкости, мужества и правдивости, остроумия, глубокомыслия подхватил и продолжил силезец по происхождению как и Ф. Логау - врач, родившийся в протестантской семье, который изначально шёл по стопам М. Опица, - это Йоханн Шеффлер (Johann Scheffler) (1624-1677).
Сводки и отрывки его биографии сообщают о том, что «изучение Бёме делает его мистиком. В
Но примечательна и его подлинная фамилия (J. Scheffler), где укореняется утилизированный смысл, противоречащий его деяниям («scheffeln fr. Geld ~ фам. загребать деньги». Ангел Силезский (Scheffler), слушаясь своего таланта, данного ему свыше, собирал редчайшие сюжеты и фабулы, мысли и догадки, прозу и поэзию в копилку глубокой мудрости, пропускал через призму одухотворённо-мистической настроенности, чтобы всё вышеперчисленное суметь метко выплеснуть на листке бумаги (священном пергаменте застывшей вечности) XVII в. - словно опровергая возможность чисто прагматического смысла жизни и судьбы, - стремился не к материальным, а к духовным благам.
Основным же его кредо, кредо его повествований являлось то, что «общую всякой мистике идею самосозерцания как пути познания Ангелус Силезиус превращает в идею реального отождествления с миром и даже с Богом. Его мистический солипсизм, в сущности, лишает божественное объективного реального существования, вне породившего его человеческого сознания Бог существует для поэта, пока существует человек, верящий в него: существование Бога у Ангелуса Силезиуса зависит от существования человека, - тем самым поставлено под вопрос и всемогущество Божее».
Эту квинтэссенцию мы наблюдаем в эпиграмме «Der Himmel ist in dir» («Небеса в тебе» - О. Д.).
Der Himmel ist in dir
(Halt an, wo läufst du hin, der Himmel ist in dir.
Suchst du Gott anderswo, du fehlst, ihn für und für)
В этой эпиграмме мы наблюдаем последовательную дискретность (следуют блоки фраз, тормозящиеся строем знаков препинания - большей часть это запятые); это не случайно. Такой приём даёт возможность внимательному читателю заглянуть в себя с психологической точки зрения, поразмыслить над стереотипным ходом психофизических знаков, напр.: I стр. 1. Halt аn (конт.: остановись); 2. wo läufst du hin (конт.: куда ты убегаешь); 3. der Himmel ist in dir (конт.: небеса в тебе).
Здесь мы наблюдаем явление простой (по восприятию) метафоры (der Himmel ist in dir). Это мотив осознания человеческого бытия, его хода и постоянного движения во времени под небесами обетованными...
И это небо (небеса) он обволакивает (и заключает) в физическое тело человека, и даёт понять, что Бог невидим и непознаваем, т. е. чем больше его познаёшь, тем ты более становишься земным, например: II стр. 1. Suchst du Gott anderswo (конт.: ты ищешь Бога где-то? - О. Д.)\ 2. du fehlst, ihn für und für (конт.: ты его нигде не найдёшь - О. Д.).
Похожий смысловой состав мы наблюдаем в следующих эпиграммах:
Gott liebt nicht ohne
Werd ich zunicht, er muß von Not den Geiste aufgeben).
Цель этой эпиграммы доказать, что существование человека - это и есть уверования в нечто свыше, а именно непонятное, как и непонятна сама жизнь (её истинное) рождение, хотя некоторые её закономерности переходят из века в век, сложивши определённые тенденции.
У Ангелуса Силезиуса отсутствует богобоязнь, ибо мистика - это пересмотр мира из-за спины Бога или видение своего отражения в его астральных глазах (т. е. зеркало личностно-субъективного воображения).
Например, в эпиграмме (мы прилагаем к эпиграмме перевод Л. Гинзбурга - О. Д):
Ich bin wie Gott und Gott wie ich
(Ich bin so groß wie Gott, er ist als ach so klein;
Er kann nicht über
(Я как Господь велик. Бог мал, что червь земной.
Итак: я - не под ним. И он - не надо мной).
То же самое (т. е. единство с воображением и реальностью - О. Д.) Ангелус Силезиус эпиграммизирует вечностью, отождествляя Человека с вечностью, например:
Der Mensch ist Ewigkeit
(Ich selbst bin Ewigkeit, wenn ich die Zeit verlasse
und
Автор осознаёт свою бренность и посему смело размышляет о ней, и его способность заключается в том, что он вдохновляет человека на противоборство с несправедливостью и наталкивает на мысль о величии человеческого рассудка, учитывая ситуацию Тридцатилетней войны в Германии XVII века.
Понятие вечности у Ангелуса Силезиуса координируется с понятием осознаваемого вознесения и уверенностью в жизни, в потустороннем мире, представляя себя на месте Бога, напр.: II стр. und mich in Gott und Gott in mich zusammenfasse. Здесь проскальзывает изрекаемая скороговорчатость как и у Ф. Логау (в некоторой степени учителя А. Силезиуса).
Парящий над кровавой Силезией Ангел роняет (12-сложные, 13 сложные) фразы с некоторой долей героики (иногда встречается метр александрийского стиха).
Как у Ф. Логау, видя так же ежедневно-текущие изменения, стремящиеся к совершенству - смерти (исходу), но смерть у него (Ангелуса Силезиуса) - это мотивация непонятной вечности (т. е. отмерить шаги, чтобы уйти в иной мир и посмотреть на себя со стороны) - к такому мнению относится конгениальная эпиграмма:
Der ewige Tod
(Der Tod, aus welchem ein neues Leben blühet,
Der ist's den meine Seel aus allen Töden fliehet).
Контекст данного изречения наводит на основы философских принципов барокко; если судить по Лейбницу, то «если всякая душа (конт.: Seel) - монада, и её деятельность направлена на самое себя, то познание есть лишь процесс постепенного осознания того, что имеется в состоянии бессознательного <...>. И наиболее уязвимая сторона рационалистических воззрений заключается в трактовке отношения души и тела». Эпиграмма «Der ewige Tod» свидетельствует о том факте, что человек, живя и познавая истину, медленно (ежедневно) умирает:
(I стр. Der Tod, aus welchem ein neues Leben blühet).
Bo II-й же строфе у него истолковывается скрытый приём повтора смысла и начала I-й строфы. Der ist's den ..., где вероятно I стр. Der + Tod: II стр. j> = (das Leben), т. e. I стр. до великого часа не осознаваемое, II стр. текущее видимое и вливание этих сил в дальнейший состав II стр. den (т. е. Akk. Kasus от der (m. р. кого? что?). Здесь подразумеваемо движение жизни, что превращается в смерть, что в миру непредотвратимо, но духовно эта смерть есть новое воображение жизни; но II стр. meine Seel aus allen Töden fliehet: где моя (его - О. Д.) душа бежит скрыться от смерти как «облачный сгусток».
У Фридриха фон Логау этот мотив биполярен: он и не боится смерти, но и понимает её истинность и быстротечность, и конец тем больше боится её, потому что она заберёт каждую его клетку. И главное зрим объективный мир - а значит и мысли (cogito ergo sum - О. Д.), т. е. рассудок (земной). Мы подобные сходства видим в эпиграмме Ф. Логау:
Der Tod
стр. (1) Ich furchte picht den Tod, (2) der mich zu nehmen kümmt
стр. (1) Ich furchte nicht den Tod, (2) der mir die [Meinen nimmt)!
В отличии от Силезиуса Логау применяет своеобразный художественный приём (повтор) (1) причина; (2) следствие. У Ф. Логау при наличии этих блоков ощутим некий замкнутый круг - будущего с настоящим, иногда будущее уже является прошлым:
I стр. (2) der mich zu nehmen kümmts; конт.: (смерть, которая придёт...) будущее далёкое либо близкое, но kümmt, т. е. есть спектральное приближение итога к человеку извне, чтобы «забрать меня» II стр. (2) der mir die Meinen nimmt; конт.: смерть, которая (вот уже сейчас, т. е. приблизилась и забирает) (nimmt - О. Д.) - это миг и его небытие (исход).
Анализ эпиграммы XVII века в Германии (ф. Логау и А. Силезиус) показывает, что эпиграммы начала и середины XVII века имели барочно-философское направление, т. е. сверкавшие переливавшимися жемчужинами глубоких воззрений и «словами-сигналами», т. е. лексемными эмблемами, тайно освещающими острый смысл насущного, того, что накапливалось в поэтических думах эпиграмматиков Ф. Логау и А. Силезиуса.
Эпиграммы Германии XVII века - своеобразные образные надписи на эпизодах тогдашней жизни, и в частности на перифериях военного века, они могут служить оплотом и девизом сердцу для душевного подъёма личности. Сколь бы смысловая ткань (содержание) ни было повальным, внушая броскость и резкость времени, их главная цель - это, вырвавшись из видимой образности зримого, запечатлиться двустишьем, укоренив в себе эпизод - символ, который сможет повториться в грядущем. Контекстуально-лексемная «игра», если понимать этот тезис образно - это словарь определенных мистических единиц, которые повторяясь и гармонизируя между собой создадут картину - стереотип данного времени, например Германии XVII века (Das Vaterland, Gut, Blut: символы - понятийные блоки из эпиграммы Ф. Логау, цитируемой выше) и т. д.
Эпиграмма сама по себе скрывает тенденцию виртуальности (смысловой образности), иными словами может быть мистически обрамлённой (эпиграммы А. Силезиуса).
Но археглавным и важным стержнем общего понятия эпиграммы Германии XVII века было осмеяние войны, её ханжества и глупости, её последствий, входящие в подконтекст описательность либо сатиризация атмосферы войны и её следствий.
Эпиграммы исследованных нами мыслителей-эпиграммистов (Ф. Логау, А. Силезиус) можно считать эталонами поэтической логики из парафраза и софической эпопеи, которые в центре своём имели целью подсказать человеку путь вечности.
Л-ра: Від бароко до постмодернізму. – Дніпропетровськ, 2002. – Вип. 5. – С. 53-64.
Произведения
Критика
