Об освоении идейно-эстетического опыта романтизма в романах Й. Бобровского
Г. А. Фролов
Йоханнес Бобровский начинает осваивать национальное романтическое наследие в то время, когда преобладало мнение о нем как о «реакционном направлении». С этим связана художественная переработка идей и мотивов романтизма на основе типологических параллелей; непосредственное обращение к тому или иному романтику за редким исключением отсутствует. Освоение наследия романтизма означает спор с господствующими представлениями о его неспособности раскрыть и просветить тайны человеческого бытия.
Не менее важным представляются причины внелитературного характера. Вначале в стихах, позже — в прозе Й. Бобровский полемизирует с нацистской идеологией, распределявшей людей на избранных и недочеловеков, противоестественно выделявшей из человеческого сообщества и возвышавшей носителей арийской расы. В творениях выдающихся представителей немецкой культуры прошлого (Гёте, Клопштока, Гердера) писатель воспринимает демократическую идею равенства и значительности каждого живущего на земле независимо от национальной, социальной или языковой принадлежности. Обращаясь к романтикам (в его стихах и рассказах возникают образы Мицкевича, Каролины Гюндероде, Гёльдерлина, Белендорфа), Й. Бобровский осваивает их идею возвеличивания человека как такового, веру в его способность усовершенствовать мир. Романтическая концепция человеческого бытия воспринимается писателем как мощное оружие в борьбе с попытками разъединения людей, искажением интернациональной сути человека.
Переработка и освоение национального художественного (в том числе и романтического) опыта вызывается, по словам писателя, потребностями настоящего и будущего. С особой отчетливостью эта «программа» реализована Й. Бобровским в романах «Мельница Левина» и «Литовские клавиры» (1965). Осмысливая немецкую историю далекого и недавнего прошлого, писатель использует романтическую модель бытия. Исследуя внутринемецкие отношения и взаимоотношения немцев со своими восточными соседями, Й. Бобровский использует характерный для романтизма конфликт гуманной, возвышенно настроенной личности с обстоятельствами, препятствующими ее полноценному осуществлению.
Речь, собственно, идет о своеобразной проверке романтической позиции, ее возможностей. Носители этой позиции по воле писателя реалистического художественного мышления изымаются уз исключительных, идеализированных обстоятельств и соединяются с многообразием жизненной реальности. При этом герои и «Мельницы Левина», и «Литовских клавиров» действуют в сферах, которые классическим романтикам представлялись абсолютно враждебными индивиду, — социальных, политических. Сама реальность проверяет продуктивность и право на жизнь романтической линии поведения. Реализм авторского видения состоит в том, что отсутствие гармонии между индивидом и средой объясняется не сверхвысокими требованиями гордой романтической одиночки, а антигуманным содержанием условий его существования. Оппозиция романтически настроенных героев Й. Бобровского не является раз и навсегда заданным принципом; она детерминируется общественной или нравственной ситуацией, в которой находится персонаж, является результатом осознанного отношения к окружающему. Герои в романах Й. Бобровского осознают себя в системе реально-общественных координат; но им дано и понимание неудовлетворительности той социальной модели, в которую они насильно втиснуты и где принуждены жить. Поэтому они занимают нонконформистскую позицию. Это осознанный нонконформизм, он отличается от традиционного романтического бегства от реальной действительности, которая воспринимается романтиками как низменная. Здесь все настаивает на отрицании, на невозможности гармонии. Романтический персонаж должен следовать раз и навсегда избранному пути — отчуждению, идеализировать отрицание.
В реалистическом произведении герои получают большую свободу выбора; они корректируют свои взаимоотношения с «встречающимися обстоятельствами» в зависимости от их содержания. Нонконформизм героев в романах Й. Бобровского есть прежде всего отрицание всякого рода «установленных установлений», насаждаемых официальными властями кайзеровской или гитлеровской Германии. Они отвергают сомнительные нормы и требования общества, где значительность индивида оценивается по количеству имеющихся марок или по праву распоряжаться судьбами других. Но они лечатся не одиночеством, не погружением в свои страдания, не отчуждением от несовершенного мира. Положительные герои романов, отвергая недолжные официальные связи, соединяются в жизни с тем, что пробуждает в них любовь, доброту, сострадание, радость. Они ищут единения с людьми, в душах которых — чистота, бескорыстие, свобода. Ориентация на социальное или материальное возвышение, на национальную избранность враждебна гуманистическому предназначению человека, его интернациональной сущности. Она унизительна, оскорбительна для человека — «малого универсума», вмещавшего в себя космос.
Герои Й. Бобровского ищут иные основы, иные скрепы для объединения. Простые люди разных национальностей («Мельница Левина»), живущие в кайзеровской Германии конца XIX века, объединяются в своеобразный романтический коллектив, который противопоставляется официальной общественной структуре, отчуждающей идеологии. Их гуманистическая солидарность выступает мощной силой; поэтому они способны дать отпор хапуге-дедушке, олицетворяющему собою великогерманскую власть в Неймюле. В «Литовских клавирах» такой коллективизм демонстрируют немцы и литовцы, открыто выступившие против шовинизма фашиствующих фюреров государственного и регионального масштабов.
Объединяя людей разной национальности, И. Бобровский утверждает интернациональную сущность человека как естественную и разумную объективность: цыган Хабеданк, немец Виллюн, еврей Левин, поляк Марцин, литовец Пошка, артисты итальянского цыганского цирка Скарлетто и многие другие. Демонстрируя дружбу и понимание, они не принимают идею о превосходстве одних людей над другими. В романтическом Нонконформизме этих простых героев заключено более глубокое понимание жизни, чем в «реализме» буржуа, судей, фашистских лидеров. Подавляя поляков, литовцев, евреев, германская империя являет собою образец уродливой, дисгармоничной системы. Подлинной основой гармонического бытия, делает вывод Й. Бобровский, может быть социальное равенство, солидарность людей труда.
Идея эта спорит с гармонией для отдельной, сосредоточившейся на собственном «я» личности. Она противостоит элитарной идее о насильственной, неистинной гармонии, осуществленной для одного класса, одной нации. Эта идея, наконец, спорит с мыслью о невозможности гармонического бытия, если речь идет о взаимоотношениях индивида и внешнего мира.
Люди в романах И. Бобровского живут в разное время. Но искомая и утверждаемая ими гармония жизни имеет универсальный масштаб, она обращена к живущим сегодня, разделенным социальным неравенством, разнонаправленными конфликтами, жестокой конфронтацией.
Нонконформистский протест в романах Й. Бобровского напоминает также позицию непричастности неоромантических героев ко многим социальным связям, опутывающим человека. Они стремятся разорвать их, отвергают власть материального, сомнительные ценности экономического благополучия и достатка, столь ценимые буржуа, собственническую мораль, полезное мышление. У неоромантиков этот разрыв является изначально заданным, он заложен в самой сути неоромантического героя. Тенденция к разрыву общественных связей характерна и для героев И. Бобровского (указаны причины, имеется реальное объяснение). Их идеалом является свободная жизнь, все подлежит преодолению, что заключает в себе несвободное начало. Субъективно-романтическое преувеличение обнаруживает себя в том, что они всё, или почти всё, могут.
Им дано преодолевать власть пространства. Обычно это скитальцы, бродяги, путешественники, то есть люди, как бы социально и пространственно незакрепленные. Таковы Хабеданк, Виллюн и Вайжмантель — бродячие музыканты. Позже к ним присоединяется Геете. Это группа бродячего цирка. Здесь и старик Марцин, живущий в лесу, вдали от властей. У него всегда необычные гости: «кто приехал надолго, кто заглянул мимоходом, иные заскочат на минутку». От людей мудрый Марцин не отделился. К этой группе персонажей относится и живущий сам по себе художник Филиппи.
Очевидна связанная с неоромантической традицией подчеркнутая социальная индетерминированность героев, их стремление освободиться из-под власти антигуманных обстоятельств. «Бродячие» герои Й. Бобровского перекликаются и с более отдаленной традицией — «бездельником» «романтического прадедушки» И. Эйхендорфа, странствующим по дорогам Германии в поисках ее возвышенного содержания, радости, красоты. Изгнанные со своих мест отчуждающей общественной системой, «бродяги» в романах Й. Бобровского вдали от официальных властей, на проселках, лесных полянах, глухих озерах и чащах — стремятся обрести свою человеческую подлинность, право на вольное и органичное бытие. В этом стремлении обнаруживает себя традиционная романтическая экстерриториальность, романтический антикапитализм, искание гармонии вне установленных норм и правил.
Отчуждение неоромантических героев от общественной практики представляется актом стихийно-эмоциональным, индетерминированным. Оно проявляется, потому что должно быть там, где есть неоромантический герой. Он ищет одиночества, чтобы найти себя, встретиться со своим неотчужденным «я». Протест героев Й. Бобровского — осознанный. Они знают, от чего и куда уходят, знают, что ищут; объединяются с другими людьми, природой, миром добрых дел и мыслей. Их коллектив является странным, «романтическим» с точки зрения буржуа; последние никогда не консолидируются на основе, на которой объединяются «голодранцы». В нонконформизме героев Й. Бобровского, замешанном не на гордом индивидуализме одиночек, а на коллективном протесте, находит себя и восприятие традиций романтизма славянских стран. Это тем более справедливо, ибо хорошо известен постоянный интерес писателя к теме взаимоотношений германского и славянского народов, к славянской проблематике, фольклору и искусству.
Романтические аспекты отчетливо прослеживаются и в разработке Й. Бобровским темы любви. Она есть подтверждение и образец вольного, органичного бытия человека. Любовь в романах «Мельница Левина» и «Литовские клавиры» — свободный, национально и социально не инспирированный выбор, момент чистого самовыражения индивида, естественного единения с жизнью. Искреннее, основанное на подсказанном душой выборе чувство связывает бездомного еврея Левина и цыганку Мари, живущих то в лесу, то в пустующей хибаре, в поисках счастья уходящих в русскую Польшу и снова возвращающихся за Вислу. Это чувство противопоставлено отношениям между людьми, освещенным собственническим принципом, строящимся на расчете и выгоде. С точки зрения фашистской идеологии не может и не должно быть ничего общего между немецкой девушкой Тутой и литовцем Пошкой. Но вопреки человеконенавистническим законам литовец и немка любят друг друга, демонстрируют «тайный союз души», возвышающийся над национальными предрассудками.
Восхищением человеческим гением и специфическим продолжением романтического возвеличивания человеческой субъективности выступает в романах Й. Бобровского способность героев преодолевать не только власть пространства, но и — что представляется с привычной точки зрения недостижимым — власть времени. В «Литовских клавирах» такой удивительной силой наделен собиратель литовского фольклора Пошка. С ее помощью он как бы проецирует себя в прошлое, и происходит чудесное совмещение двух индивидуумов: человека, живущего в середине XX века, и великого литовского просветителя и поэта XVIII века Донелайтиса. Люди, населяющие романы, «пересекают время и пространство в любом направлении», преодолевают их сковывающую власть. Человек превыше всего, поэтому Й. Бобровский наделяет своих героев феноменальной потенциальностью. Они поднимаются над своим ограниченным временем, способны охватить большую связь времен, увидеть прошлое, будущее.
Удивительной силой преодолевать власть времени и пространства и, значит, перестроить и обновить структуры бытия в соответствии с гуманистическим идеалом обладают лишь творческие, духовно одаренные натуры. Обычно это музыканты или люди, тонко чувствующие музыку. Скрипач Хабеданк, музыканты Виллюн и Вайжмантель, флейтист Геете, концертмейстер Гавен, любители и собиратели музыки Фойгт и Пошка, поэт Донелайтис, своими руками смастеривший три фортепьяно. Они противопоставлены тем, чей дух скован конформистским подчинением обстоятельствам, покорно принимает все «установления», мирится с притеснением и несвободой или увеличивает их своей линией поведения (дедушка Бобровский, пастор Глинский, адвокат Нейман и др.). «Между героями романа, — справедливо отмечает А. Г. Березина, — помимо социального, национального и религиозного, существует еще и духовное различие — на одной стороне люди недуховные, с душой плоской и пошлой, лишенные чувства прекрасного, а стало быть, неспособные творить, на другой стороне художники: музыканты и песенники, люди тонкой, изысканной внутренней организации, доброй души, т. е. прекрасные».
Помимо распределения персонажей по социальному признаку, говорящему о реалистическом осмыслении изображаемого материала, писатель использует принцип организации системы образов, близкий романтическому — с учетом различия духа, внутреннего мира. Богатство духа является залогом творческого отношения к жизни вообще. Музыкальная гениальность указывает на способность глубокого постижения бытия в целом. Творческая одаренность помогает обнаружить красоту мира, его здоровые начала. Герои романа отказываются принимать окружающие обстоятельства как застывшую данность, как неизменные на тысячелетия. Они ищут гармонии не только для себя, но лучшую модель реальности, в которой нашел бы себя всякий. Творчество положительных героев Бобровского носит просветляющий характер, помогает приблизиться к важным, радостным истинам.
Способностью к творчеству не обладают представители официальной Германии. Они мыслят узко, в рамках господствующей идеологии и морали; держатся за застывшие формы жизни. Их постоянно обгоняет время. Дедушка и ему подобные не поспевают за положительными тенденциями жизни. Фашиствующие персонажи в «Литовских клавирах» держатся сомнительных ценностей, которые обречены: расизма, культа силы, ненависти и т. п.
Внешнюю фабулу этого романа составляет история написания Фойгтом оперы о Донелайтисе. Это не просто любопытствующее увлечение немца экзотической фигурой литовского поэта. Он увлечен интернационалистской идеей дружбы и понимания между народами, которая противопоставляется фашистской идеологии, опирающейся на тезис об от природном неравенстве людей. Творческие устремления героев Й. Бобровского содействуют сближению людей различных рас, наций, стран. Они «производят» здоровые идеи, высокогуманные чувства, красоту и тем укрепляют гуманистические тенденции бытия. Их деятельность, творчество пробуждает прекрасное содержание в душах окружающих людей.
Освоение Й. Бобровским романтического наследия находит себя в многообразных подходах к его идейно-нравственным достижениям. Писатель воспринимает и по-новому переосмысливает гуманистическое содержание и заряд, заключенные в романтической позиции, романтическом отношении к миру. Их реалистический анализ в то же время позволяет Бобровскому выявить в романтизме то, что ведет к опасности индивидуализма, элитарного возвышения, погружения в иррациональные глубины души. Писатель ощущает таящиеся в романтическом миросозерцании возможности его использования идеологами империализма и национал-социализма. Враждебным здоровым началам жизни является заглядывание в больные глубины внутреннего мира, мистические мотивы смерти, ночи, темноты. В романтизме есть то, что затемняет подлинные структуры бытия. Главное же острие критики Й. Бобровский направляет против романтики, грубо переиначенной фашистской пропагандой, ошельмованной, превращенной в «стальную» во имя шовинистических и захватнических целей.
Вот, например, один из носителей подобной романтики — дедушка Бобровский, действующий на страницах романа «Мельница Левина». Это свирепый собственник, прикрывающийся дырявым плащом «истого немца», демагогическими рассуждениями о «немецком праве». На деле оно означает право угнетать, грабить, убивать всех, кто немцем не является, а заодно и немцев, лишенных национального эгоизма. Объявив войну всему, что может поколебать его принцип «Мое право», он ищет поддержки не только у собратьев по эксплуататорскому классу — судей, офицеров, пасторов. Моральную поддержку в своих националистических кознях он ищет у предков, давно истлевших, но завещавших ненависть к славянам, романтизированный культ «германского меча». Реальная почва уходит у дедушки из-под ног, и он цепляется за мрачные бесплотные тени прошлого. Он мнит себя хранителем традиций германских рыцарей, огнем и мечом утверждавших право германца. Дедушка, конечно же, идеализирует разбойные захваты и войны, романтизирует свою миссию продолжателя, наследника. Поэтому дедушкины картины мира облечены в оболочку таинственности, героизма, славных дел, великих подвигов. И на всем этом налет некоей туманности, сомнительных тайн, недоговоренности.
Однако в романе присутствует иная оценка дедушкиного маскарада. В зеркале не теряющего своей реалистической природы повествования высвечивается подлинная суть оборотня-патриота. Гнусное преступление против еврея Левина, совершенное скрытно, ночью, которое он пытается представить как наказание, указанное свыше, — есть продолжение цепи преступлений его далеких и близких предков против поляков, евреев, литовцев. На деле никакой тайны нет: дедушка хочет устранить опасного конкурента, берущего с крестьян за помол подешевле. «Романтике катастрофы» простые люди дают решительный отпор. Романтизированный плащ сорван, и дедушке предстоит расплачиваться за свои проделки и за пращуров: за кровь, насилие и причиненные страдания.
В «Литовских клавирах» писатель деромантизирует тайную дипломатию немецких фашистов, стремящихся любым путем утвердиться в Литве. Скрывая правду, фашисты драпируются в псевдоромантические фразы «почвы и крови», «пангерманизма», германской культуры. Вот один из представителей этой крапленой романтики, остающийся неназванным. «Горлоран» послан с тайным заданием, переправить за границу некоего Юзунайта. Преисполненный чувством собственной значительности, пробирается он темной ночью дорогой, по которой более века назад шел навстречу Бородино Наполеон. Ему сопутствуют таинственные шаркающие шаги: «Они медленно проходят мимо, они уже выходят из деревни... И словно тащат за собой не за оглобли, а за постромки телеги. Направление — северо-восток... Падают вниз на жестких крыльях вороны, резкие голоса из одной темноты в другую... Закутанные, задрапированные в черные скелеты, от них не уйти».
Для чего эта мистика, призраки, видения? Распираемый «значительностью» порученного дела, кичливый дурак представляет себя посланцем судьбы, вершителем. В реальности же планируется убийство человека, который отказался выполнить гнусный приказ.
В зашифровке своих реальных преступлений и заключается смысл фашистской романтизации, переиначивания романтического наследия. Воссоздавая мистический, призрачный облик «истинных немцев», писатель-реалист обнажает их объективную несостоятельность, сомнительность, ущербность, враждебность всему человеческому.
Во всем этом находит себя протест писателя против всяческих попыток искажения, затемнения национального духовного наследия, приспосабливания его к антигуманным, далеким от его гуманистической сути целям.
Йоханнес Бобровский в своем творчестве начал дело пересмотра и объяснения национального романтического наследия. Освоенный исторически верно, с позиций реалистического мировоззрения, романтизм предстал более отчетливым как в своих продуктивно гуманистических достижениях, так и в отчуждении от внешнего мира, игнорировании живых проблем общественной практики. Значительная роль Й. Бобровского, глубоко осознанно интерпретирующего мир немецкого романтизма, состоит в том, что он снял вину с него как с явления исключительно болезненного, затемняющего, иррационального.
Полная же картина идейно-эстетического богатства романтического наследия, его способности служить последующим поколениям, участвовать в формировании нового человека и общества была воссоздана в творческих исканиях писателей Германии 70-х годов.
Л-ра: Литературно-художественные связи и взаимодействия. – Казань, 1990. – С. 154-164.
Произведения
Критика
