Первая заповедь
Борис Слуцкий
В этом романе нет героев. По крайней мере ни один из его персонажей не вызывает чувства восхищения, благодарности, преданности. Иногда — гнев.
Чаще — презрение. Еще чаще — жалость. У автора. И у читателей, особенно у тех читателей, которые в военные годы были по другую сторону фронта. В этом романе нет и действующих лиц. По крайней мере, если понимать действие как личную активность, как попытку человека ковать свою судьбу. Щепки в водовороте, проклинающие или благословляющие события, обозначают направление истории, но никак не влияют на ее ход.
Если книга Рихтера все-таки хорошая книга, то только потому, что в ней есть неназванный герой, необозначенное действующее лицо — история.
Были долгие годы, когда в Германии заповедь «Не убий» была предана почти всеобщему забвению. Кстати говоря, как и все другие заповеди. Персонажи Рихтера, в соответствии с жизненной правдой, крадут, злословят, прелюбодействуют, убивают. В эти годы, в эпоху третьей империи, Ганс Вернер Рихтер избрал трудную позицию: на стороне истории. Это и дало ему право написать книгу такой силы отрицания, как «Не убий».
Века изменили порядковые номера заповедей в сознании людей. Сегодня «Не убий», а еще точнее — не затевай захватнических империалистических войн, стало первой заповедью на моральных скрижалях человечества.
Рихтер избрал традиционнейшую из романных форм: историю одной семьи. Братья Лоренцы — Вальтер, Герхард, Петер. Их сестра Елена. Их друг детства Юрген Шиман. Даже не семья, а только одно поколение семьи, потому что и самых старых, и самых малых Лоренцев Рихтер тщательно выводит за рамки повествования.
Но форма семейного романа — только экран, на котором демонстрируется главная тема автора — массовое распадение морали. Потому что семья Лоренцев — не семья. У Лоренцев — ничего общего, кроме происхождения. Разные, взаимовраждебные идеологии. Разные судьбы. Штурмовик Вальтер, шкурник Герхард, вялый, истерический и пассивный «нелюбитель» фашизма — Петер. Что у них общего, кроме детских воспоминаний? Не только дружественности, даже простой порядочности подчас не обнаружишь в этих родственных отношениях. Сколько клятв верности принес немецкий фашизм семье! Быть может, только отечеству он клялся чаще. И Ганс Вернер Рихтер убедительно, с унылой логичностью доказывает, как фашизм разрушает немецкую семью, впрочем, как и немецкое отечество.
Еще одна проблема, поставленная Рихтером, — о хороших людях. Точнее, о том, как поступать хорошему человеку в плохое время. Ведь подлецы — в меньшинстве. Порядочных людей куда больше — и в романе, и в Германии того времени. Почему же задают тон все-таки подлецы? Почему хорошие люди только молчат и молча подставляют головы под пули? Почему они стреляют в других хороших людей? Почему так плохо, так безнадежно плохо обстоят дела в романе?
Ганс Рихтер перечернил черное. Сквозь военный грохот он не расслышал шороха подпольных ротаторов. То, что было бы справедливо для одной несчастной семьи Лоренцев, кажется несправедливым в романе такого значения, где сквозь слово «Лоренцы» отчетливо читается слово «немцы», а семья становится псевдонимом нации.
С позиций совести нельзя замалчивать немецкое Сопротивление. Сейчас, в 1961 году, скажем, что его нельзя замалчивать и с позиций истории.
«Не убий» назвал свою книгу Рихтер. Он мог бы назвать ее и другим библеизмом: «Измерено, взвешено, осуждено». Осудив, он вынес приговор и привел его в исполнение — все герои его романа до единого не доживают до последней страницы. По этой странице движется тачка с остатками семейного скарба Лоренцев. Ее толкает старуха, мать всех этих мертвецов. Внук — единственный отпрыск Лоренцев — бежит впереди.
Мы привыкли ценить любые проявления исторического оптимизма. Так что спасибо Гансу Вернеру Рихтеру хоть за последнюю страницу.
Л-ра: Иностранная литература. 1961. – № 4. – С. 259-260.
Произведения
- Бегство в Абанон
- Линус Флек, или утраченное достоинство
- Эвтерпа с берегов Невы, или чествование Анны Ахматовой в Таормино
Критика
