09-05-2019 Ханс Вернер Рихтер (Hans Werner Richter) 166

Ганс Вернера Рихтер. Путешествия по моему времени. Истории из жизни

Е. Зачевский

В творчестве Ганса Вернера Рихтера (род. в 1908 г.), видного западногерманского романиста, одного из основателей и бессменных руководителей «Группы 47», рассказ как самостоятельный жанр занимает весьма скромное место, однако многое в арсенале художественных средств и приемов писателя (сказовая окрашенность прозы, сказовый зачин, разговорные интонации, система мотиваций и, наконец, композиция) говорит о том, что Рихтер явно тяготеет к эстетике традиционного рассказа (как литературного, так и устного).

Подобный способ общения с читателем выработался у Рихтера не сразу. Как и многие члены основанной им литературной группы, Рихтер прошел суровую школу журналистики, где в напряженных литературных буднях у автора вырабатывался некий синтез беллетристики и публицистики. «Группу 47», по словам Рихтера, «создали не литераторы, а политически ангажированные публицисты с литературным честолюбием» (так писал он в предисловии к альманаху группы: Almanach der Gruppe 47. 1947-1962. Hrsg. von H. W. Richter in Zsarb. mit W. Mannzen. Neuwied, Luchterhand, 1962), стремившиеся очистить язык от наслоений нацистской пропаганды, вернуть словам их истинное значение и тем самым приобрести доверие читателя, возбудить в нем интерес к проблемам послевоенного переустройства в Германии. Отсюда приверженность авторов группы к репортажу, который они рассматривали как богатый источник материала для своих будущих произведений, полагая, вслед за А. Андершем, единомышленником и соратником Рихтера по литературной борьбе, что «секрет романа кроется в его подчиненности правде репортажа» (слова, вложенные А. Андершем в уста главного персонажа романа «Эфраим», 1967).

В формировании художественной манеры Рихтера и многих других западногерманских писателей сыграло свою роль и знакомство с американской литературой, в частности с традициями американского «короткого рассказа» (short-story), отмеченного подчеркнутой «вещностью» повествования, простым языком, способностью, как заметил один из основателей «Группы 47» В. Шнурре, «достигать цели без всяких околичностей».

«Случаи из жизни» хорошо передают дух времени и его реалии. В этом смысле особенно показательны первые четыре рассказа сборника «Путешествия по моему времени» («Мария Матузек», «Лео», «Катарина», «Моя такая цивильная шляпа»). Действие происходит в 1932-1933 годах, отмеченных ожесточенными классовыми боями, в ходе которых Компартия Германии потерпела поражение, а к власти пришли фашисты. Рихтер, состоявший до ноября 1932 года в КПГ, а затем исключенный из нее за троцкистский уклон, пытается осмыслить драматические события тех лет как с точки зрения тогдашнего их участника, так и с учетом последующего писательского опыта.

В свое время (1946) Рихтер высказал мысль о том, что «Германия — это страна половинчатых и никогда не доведенных до конца революций, удачных контрреволюций и упущенных эволюций». Причина — то обстоятельство, что рабочие партии, в частности Компартия Германии, в своей повседневной практике слишком увлекались мировоззренческим аспектом борьбы, ориентировались лишь на очень отдаленное будущее и не уделяли должного внимания наболевшим социально-политическим проблемам современности, бытовым нуждам рабочих, на чем удачно сыграли национал-социалисты.

Эта мысль определяет суть рассказа «Мария Матузек». Его героиня, коммунистический функционер, воспринимавшая действительность исключительно сквозь призму партийных установок, подлежащих безоговорочному выполнению, с одной стороны, и молодые рабочие, наивные и малоопытные члены партячейки в районе Ноллендорфплатц в Берлине, чья деятельность заключалась в распространении листовок, партийных газет и чей идеологический багаж легко умещался в нескольких лозунгах, которые они дружно выкрикивали на демонстрациях, с другой, олицетворяют собой как бы два лагеря, объединенные лишь общей ненавистью к фашизму и слепой верой в неминуемую победу рабочего класса. Редкие встречи Марии с молодыми партийцами напоминали «собрание некой секты, члены которой, хотя и не выказывали религиозного пыла, тем не менее производили впечатление людей, скрепленных одной общей и очень прочной верой». […]

Для Марии эти люди были не более чем жалкими винтиками в огромном механизме партийной машины, которым отводилась роль бездумных исполнителей и которых при необходимости можно было уничтожить или в лучшем случае равнодушно отринуть, если они по каким-либо причинам выходили из подчинения или становились негодными для поставленных целей. Личность человека в расчет не принималась, и поэтому Мария, не пытаясь даже разобраться в сути дела и не испытывая угрызений совести, доводит до сведения руководства партии, что молодой Рихтер — подумать только! — интересуется трудами Троцкого. Для Марии этот молодой человек был одним из многих, и его исключение из партии, по ее мнению, не могло нанести ущерба революционной борьбе.

История, однако, распорядилась так, что Марии самой пришлось испытать на себе опасности безоглядной веры в политические утопии и увидеть конкретные последствия пренебрежения партии интересами отдельной личности. Уже в зрелом возрасте, имея «за спиной» три года в концлагере Равенсбрюк, будучи уже в ГДР, исключенная из рядов СЕПГ и едва избежавшая ареста, она приходит к выводу, что во всем надо исходить из природы человека, а не из абстрактных и произвольных теоретических выкладок, какие бы радужные перспективы они не сулили. В письмах к Рихтеру, которого она разыскала по прошествии стольких лет, Мария пишет, что, каким бы ни был человек, «его нельзя затягивать в жесткий корсет», равно как и «нельзя и давать ему много власти».

Такой же трагедией оборачивается и судьба другого партийного функционера, Лео, «товарища Лео», из одноименного рассказа. С ним Рихтер встречался в Берлине в первые годы после прихода к власти Гитлера и в Париже, во время короткой эмиграции писателя. «Несгибаемый поборник генеральной линии коммунистической партии», «своего рода верующий, веривший во всемогущество пролетариата, который должен победить, ибо это обусловлено историей, и сомневаться в его победе равнозначно богохульству», — именно к Рихтеру, сомневающемуся во всех этих постулатах, обратился Лео в трудную минуту, когда в рядах компартии царили хаос и смятение, вызванные арестом Э. Тельмана и других руководителей немецкого рабочего движения. […]

В известной мере оба рассказа можно рассматривать как некий комментарий к роману Рихтера «Белая роза, красная роза» (1971), посвященному событиям 1933 года в Германии. Рихтер дает суровую и во многом справедливую оценку политики руководства КПГ, направленной на раскол рабочего движения под лозунгом борьбы с социал-фашизмом, что в тогдашней ситуации способствовало скорейшему приходу к власти Гитлера. То, что в романе воспринималось как политическая беллетристика, здесь воспринимается как репортаж, слегка оживленный рассказовой интонацией, но не теряющий от этого своей привлекательности и информативности.

В «Лео» Рихтер еще раз возвращается к своему излюбленному тезису о непродуктивности эмиграции как способа борьбы с фашизмом: «С противником можно бороться лишь в своей собственной стране». Этот тезис впервые прозвучал в романе Рихтера «Побежденные» (1949), и в том или ином виде он присутствует во многих произведениях писателя. Спорность его несомненна, и писатель чувствует это, пытаясь убедить самого себя в своей правоте — как в рассказе «Катарина». Его героиня, родом из зажиточной и культурной еврейской семьи, чьи предки жили в Германии еще в средние века, не может понять, за что она и ей подобные подвергаются преследованиям. И когда Рихтер начинает уговаривать ее уехать из Германии, она с гневом восклицает: «Я никогда не покину эту страну... Это моя страна, моя родина. Я не позволю себя отсюда изгнать». Она всячески пытается доказать Рихтеру невозможность иного решения, ибо она, как и ее отец, кадровый офицер, награжденный Железным крестом в первую мировую войну, считает Германию своей отчизной: «Он сражался на Сомме за отчизну». Кульминацией этого бурного разговора стали прощальные слова Катарины. На настойчивые призывы Рихтера покинуть Германию, ибо оставаться здесь становилось опасным для жизни, она ответила: «Вы — предатель. Вы предаете свою страну!»

Примечательно, что именно так расценивали эмиграцию многие немцы в послевоенные годы, видя в эмигрантах предателей, бросивших свою родину в годину бедствий. Печально знаменитая полемика между М. Хаусманом, наиболее воинственным представителем «внутренней эмиграции», и Т. Манном, а также отношение официальных властей Западной Германии к эмигрантам как к «плохим немцам» говорят о том, что подобные настроения были очень распространены.

Возможный вариант гражданской позиции в годы нацизма мы находим в рассказе «Моя такая цивильная шляпа». Мягкая шляпа воспринимается автором как «знак гражданского сопротивления, да попросту оппозиции режиму», выражение индивидуальности в период всеобщей унификации, но и как граница, предел конфронтации с режимом. Вероятно, поэтому вызов рассказчика в гестапо, причиной которому послужили несколько вольных слов, произнесенных им в одной компании в присутствии некоего нацистского чиновника, оборачивается душеспасительной беседой последнего с рассказчиком. Чиновник пытается выяснить, почему Рихтер не стал членом нацистской партии после ее прихода к власти. Многие тогда поменяли свою партийную принадлежность, преследуя отнюдь не политические цели, и нацисты относились к этому с пониманием, не попрекая новоявленных национал-социалистов коммунистическим прошлым. Чиновник настоятельно советует Рихтеру для его же блага стать членом НСДАП или по крайней мере какой-либо близкой ей организации, тем более что в партии «есть люди, даже весьма высокопоставленные, которые высказываются в вашу пользу».

Конечно, у Рихтера не было друзей и покровителей в нацистской верхушке, если не считать случайной встречи с женой Геббельса — она со своим мужем зашла в книжную лавку, где Рихтер работал помощником продавца. Магда Геббельс поинтересовалась книжными новинками, некоторыми запрещенными книгами, на что получила уклончивый ответ, хотя прекрасно поняла, что эти издания имелись в наличии, но продавались лишь узкому кругу знакомых. Эта случайная встреча, судя по всему, и спасла Рихтера от наказания, как, вероятно, спасло его и то обстоятельство, что он не был активным противником фашизма, по крайней мере не числился таковым в списках гестапо. Об этом говорит и сам автор, лихорадочно перебирая перед визитом в гестапо свои поступки, которые могли бы вызвать недовольство властей. Но, кроме неосторожных суждений, высказанных публично, и короткой встречи с представителями эмигрантского центра в Норвегии, пытавшихся побудить Рихтера действовать против нацистов и натолкнувшихся на сдержанное отношение к их призывам, ничего предосудительного в своих поступках Рихтер не обнаружил. Непричастность к нацистскому режиму, осознание преступности этого политического движения, неприятие его принципов, решительное отмежевание от всех его проявлений — такова была политическая позиция Рихтера в те годы, смыкавшаяся во многом с позицией «внутренней эмиграции».

Следующая группа рассказов охватывает послевоенный период жизни Рихтера. Эти рассказы не объединены какой-либо общей идеей, но в каждом последовательно проводится мысль о неразрывной причастности человека к истории своего времени, об ответственности и о мужестве, необходимом, чтобы жить в этом времени, оставаясь самим собой, сохраняя человеческое достоинство.

В основе рассказа «Песталоцци, или «Каракатица»», где речь идет о выпуске корабельной газеты для немецких военнопленных, возвращающихся из американского плена, лежит история журнала «Руф», издававшегося в США в 1945—1946 годах силами антифашистски настроенных немецких военнопленных в соответствии с американской программой «перевоспитания» («re-education») немецкого народа. Журнал способствовал отлучению немецких солдат от идеологии нацизма, выработке принципов демократического обновления послевоенной Германии, знакомству военнопленных с основами буржуазной демократии в ее американском варианте, и в этом была немалая заслуга Г. В. Рихтера, А. Андерша и ряда других авторов, будущих основателей «Группы 47», принимавших активное участие в издании журнала.

Процесс «перевоспитания», однако, был связан с огромными трудностями, что объяснялось как мощным воздействием нацистского террора, царившего в лагерях для военнопленных в США, так и самим настроем обитателей этих лагерей, мысливших все еще победными категориями середины войны. В этой непростой обстановке нужно было найти точные и убедительные слова, выбрать единственно верный тон, но нужно было обладать и мужеством, ибо над издателями «Руф» постоянно висела угроза физического уничтожения.

Такая же ситуация сложилась и при издании корабельной газеты «Каракатица», с той лишь разницей, что здесь основной акцент сделан не на «перевоспитании» солдатской массы, хотя ее присутствие постоянно ощущается в рассказе, а на воспитании (или восстановлении) чувства собственного достоинства у самих издателей газеты, утраченного или задавленного в годы фашизма. В роли воспитателя выступает капитан американской армии, выходец из Швейцарии, Песталоцци. Может показаться, что автор пытается прямолинейно обыграть тождество фамилии, но Р. Песталоцци — историческое лицо, он, наряду с В. Шенштедтом, известным пролетарским писателем 20-30-х годов, был официальным куратором американского издания «Руф».

Желая возродить в прежних солдатах вкус к мирной жизни, Песталоци создает для редколлегии на корабле мирные условия работы: максимум свободы, обеспечение всем необходимым для издания газеты, отсутствие какой-либо цензуры. В дополнение ко всему в зал, где располагается редакция, постоянно приходят американские солдаты: они играют в баскетбол, пробуют на фортепьяно джазовые композиции. Все это создает бурную и хаотичную атмосферу редакции некой берлинской газеты 30-х годов. Члены редколлегии, пытавшиеся вначале протестовать против такого шумного соседства, постепенно привыкают к этому, втягиваясь в стремительный ритм звуков джаза, хлопанья мяча, выкриков игроков, стука пишущих машинок, собственных споров по поводу той или иной статьи. И хотя первый номер «Каракатицы» оказался неудачным (недовольны были не только пронацистски настроенные солдаты, грозившие выбросить всю редакцию за борт, но и антифашисты), а второй номер так и остался недоделанным, ибо корабль подошел к берегам Франции, у Рихтера и коллег осталось чувство чего-то необычного, давно знакомого и забытого, ожившего вдруг на какое-то время в совершенно неподходящей обстановке. Этим необычным и было чувство обретения собственного достоинства, которое они ощутили с особой силой, покидая корабль и становясь «обычными пленными среди трех тысяч военнопленных».

В известном смысле обретением себя, каким-то упоением этим состоянием охвачен и герой рассказа «Секретный отчет» Костя Богатырев, известный советский переводчик Рильке, сопровождавший Рихтера в поездке по Средней Азии в 1965 году. В 40-50-х годах Богатырев был репрессирован, в годы хрущевской «оттепели» частично реабилитирован, и целью всей его дальнейшей жизни, как пишет Рихтер, была борьба «за снятие с него всех обвинений». Поэтому все, что каким-либо образом напоминает о его пребывании в заключении, Богатырев не отбрасывает, а, наоборот, бережно сохраняет и даже намеренно демонстрирует, по Рихтеру, как бы в подтверждение своих незаслуженных страданий.

Автор приводит среди прочих и один трагикомический эпизод, когда Богатырев должен был представить в КГБ секретный отчет о поездке Рихтера и обратился к нему с письмом за помощью, чтобы составить некий усредненный вариант отчета, который не повредил бы Рихтеру, удовлетворил бы КГБ и не вызвал бы претензий к самому Богатыреву, отражавший тягостную двойственность положения Богатырева, вынужденного идти на компромиссы с властями ради сохранения хотя бы частичной свободы и относительной независимости, завоеванных с таким трудом и с такими жертвами.

[…]

Рассказ «Выдача преступника» переносит нас в Гану, где в 1961 году проходил конгресс против гонки атомных вооружений. Рихтер, как первый президент Европейской федерации против атомных вооружений, был приглашен на конгресс в качестве почетного гостя. Незадолго до отъезда в Гану Рихтера посещает Симон Визенталь, руководитель центра по сбору информации о преследованиях евреев во второй мировой войне, занимающийся также поисками нацистских преступников. Визенталь просит Рихтера употребить все свое влияние, чтобы добиться у президента Ганы Нкваме Нкрума выдачи доктора Шумана, врача из Освенцима. Рихтеру удалось встретиться с Нкваме Нкрума и изложить суть дела, но миссия его удачей не увенчалась. Более того, Нкрума, выслушав рассказ Рихтера о злодеяниях нацистов, в частности доктора Шумана, в Освенциме и выразив возмущение по этому поводу, повысил последнего в должности, доверив ему управление здравоохранением в одной из областей Ганы, и только после свержения Нкрумы Шуман был выдан властям ФРГ.

Однако в центре внимания Рихтера не сама акция по выдаче военного преступника, а ее вдохновительница — неизвестная женщина, назвавшаяся журналисткой, которая, судя по всему, обладала весьма большой властью, ибо в ее распоряжении — что бросалось в глаза — находилось не только посольство Израиля в Аккре, но чуть ли не вся израильская секретная служба. Все существо этой женщины, ее ум, энергия, ее очарование, непосредственность имели одну направленность — возмездие за раны, нанесенные ее народу. Ради этого она готова, кажется, на все, но и ее самоотверженность в определенном смысле имеет свои границы. Она заводит знакомство с Рихтером, бывает с ним в ресторанах, кафе, подолгу беседует с ним о всяких разностях, и со стороны они производят впечатление влюбленной пары. Но когда Рихтер приглашает ее на танец, она отказывается: «Я не могу танцевать с немцем». И даже после посещения Рихтером Нкрумы, обещавшего выполнить его просьбу, когда, казалось бы, эта женщина должна быть глубоко благодарной Рихтеру за его помощь, единственное, на что она была способна, — это крепко пожать ему руку, задержать ее в своей руке дольше обычного да сделать неловкую попытку погладить Рихтера по волосам.

Ужасы прошедшей войны настолько велики, воспоминания о них так прочно вошли в сознание этой волевой женщины, что она не могла себе позволить большего по отношению к представителю той самой нации, которая принесла ее народу столько бед. «Стена, воздвигнутая временем, разделяла нас»,— меланхолически замечает Рихтер. И стена эта оказалась непреодолимой даже для людей, имеющих общего врага.

Завершает сборник «Путешествия по моему времени» очень светлый и радостный рассказ «Брат Мартин», повествующий о поездке Рихтера на побережье Балтийского моря, на остров Узедом, где прошли его детские и юношеские годы. Местный священник пригласил писателя выступить в церкви с чтением своих произведений. Поездка эта стала своеобразным путешествием в прошлое, которое вдруг стало осязаемой явью: писателя окружали те же самые пейзажи, что и в дни его молодости, по сути, те же люди, но только в другом поколении, многочисленные потомки его братьев, сестер, тетушек и дядюшек. Каждый дом, каждая улочка, тихие заводи и отмели, лесные тропинки — все пробуждало в памяти какие-то события, случаи, вызывая улыбку или грусть. И поэтому Рихтер решил прочитать своим землякам истории из книги «Банзинские рассказы» (1970), где речь идет о разных происшествиях, печальных и веселых, происходивших с жителями этого острова. Своеобразные побасенки, полные юмора, лишенные каких-либо художественных изысков, пересыпанные местными словечками и выражениями, они вызывают мгновенную эмоциональную реакцию у собравшихся (как, впрочем, и у читателей). Строгая протестантская церковь в Бенце, в которой Рихтер когда-то постигал азы религии при педагогическом содействии в виде подзатыльников и ударов Библией по голове и принимал у строгого священника конфирмацию, эта церковь расцвела сотнями улыбок, оживилась многоголосым хохотом собравшихся на встречу с писателем земляков, узнававших в немудреных банзинских рассказах своих родных, друзей. Поездка Рихтера на Узедом заканчивается ночным концертом в церкви, данным в честь писателя благодарными слушателями.

Примечательно, что едва ли не пасторальный настрой рассказа «Брат Мартин» не вызывает у читателя какого-либо протеста, настолько убедительно и просто, без благостного умиления и слезливой сентиментальности передает Рихтер свои впечатления от встречи с юностью. И это лишний раз свидетельствует о том, что писатель постоянно соотносит свое творчество с действительностью, поверяя свои чувства логикой фактов, добиваясь минимумом средств максимального воздействия на читателя.

Рассказы, собранные в книге «Путешествия по моему времени», написанные в разное время, отмечены одним настроем, характерным для всего творчества Рихтера, — стремлением оживить сухие реалии жизни, увидеть значительное в незначительном и в конечном итоге помочь читателю увидеть красоту и духовность открывающегося его взору мира.

Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1990. – № 6. – С. 75-80.

Биография

Произведения

Критика