Гоффредо Паризе. Автомобиль
Когда я сижу в своем автомобиле, я — полновластный хозяин, я вершу суд и расправу. Я всегда это сознавал. Однако я убежден, что далеко не всем дано так слиться с машиной в одно целое, так прикипеть к ней. Даже гонщикам, которые нутром чувствуют, как работают цилиндры и поршни, какова искра и все ли в порядке со сгоранием, и тем до меня далеко. Не могут тягаться со мной и владельцы шикарных автомобилей со сверхмощными моторами. Со мной может сравниться лишь тот, кто не только сидит за рулем и управляет механизмами, но как бы сжился с машиной, слился с самой ее идеей, основанной на определенных законах динамики и морали.
Что касается законов динамики, их знает всякий, кто сдал экзамен и получил права, то есть изучил устройство автомобиля и правила уличного движения. Но у автомобиля есть еще другое, сокровенное, я бы сказал нравственно-религиозное начало. Трудно сформулировать, в чем оно состоит, так как оно выходит за рамки физических законов, определяющих работу мотора и правил уличного движения, и больше касается сидящего за рулем человека, водителя. Я вполне допускаю, что есть люди, которые с техникой вождения автомобиля справляются лучше, чем я; возможно даже, что они вызубрили лучше меня — лучше таких одержимых, как я, — весь свод великих законов уличного движения. И все-таки они не принадлежат к категории полновластных хозяев, вершащих суд и расправу. Быть в своей машине полновластным хозяином, вершить суд и расправу может лишь тот, кто всего себя отдал автомобилю, кто отдал ему душу.
Меня могут понять превратно и расцепить мои слова просто как признак чрезмерного увлечения автомобилем, что в наше время не редкость: мало ли маньяков с нервным тиком толпится в приемных врачей! Положение их безнадежно, потому что они не понимают, насколько пошлы причины их недуга, порождаемого неимоверным самодовольством и болезненным тщеславием.
Я говорю о людях, которые трясутся над своей машиной, ставят ее превыше всего на свете, без конца ее моют, холят и лелеют, сверх меры пичкают смазками, увешивают никому не нужными побрякушками, которые ни к чему прежде всего самой машине — она не только не гордится, но явно тяготится ими и даже стыдится их.
Такие люди никогда не будут в своих автомобилях полновластными хозяевами, вершащими суд и расправу, они будут рабами машины, наподобие дикарей, приносящих жертвы своим богам, или тех наивных людей, которые считают себя правоверными католиками только на том основании, что регулярно ставят свечку на алтарь своего святого и дают ему обеты.
Я со всей нелицеприятностью говорю также о тех, кто помешан на автомобилях модных марок, кто молится многим богам, как будто не все равно, какой автомобиль марки, каковы его внутреннее устройство, линия кузова и многочисленные аксессуары. Как будто рёчь идет о человеческом лице, которое может отражать характер данной личности, быть симпатичным или несимпатичным, умным или глупым, добрым или злым!
Тот, кто делает из машины культ, весьма далек от понимания ее подлинной сущности, от понимания ее социальной, очищающей, религиозной роли. Кто встал на такой путь, вряд ли познает подлинную сущность автомобиля, ибо путь этот не только не верный, он — растлевающий. Познает же машину лишь тот, кто далек от суетности нашего мира, кто с самого начала, с первого своего автомобиля уразумел, что жизнь человека неразрывно связана с жизнью машины и управляющими ею законами. Для такого человека, человека-водителя, полновластного хозяина и вершителя судеб, не существует ни жены, ни детей, ни родителей, а существует лишь полная слитность его со своей машиной, которая должна послужить ему также мечом, карающим за зло, преступления и несправедливость. И чем неумолимее будет человек-водитель карать за тяжкие пороки, снедающие человечество, тем более великой будет его миссия и в его собственных глазах и тем скорее он очистится от скверны.
Я говорю также о фальшивых кумирах, таких, как узаконенные религии, политика, все современное организованное общество с его устаревшими законами, которые не отражают реального положения вещей, ибо исходят из старого представления о человеке: кто еще думает, что человек не чем иным, как руками и ногами, не располагает, только е помощью ног и передвигается и что на соответственном уровне осталось и его мышление. Законы эти возникли до наступления стремительной автомобильной эры, которая, естественно, требует полного пересмотра прежнего представления о человеке. Достаточно понаблюдать за улицей, запруженной автомашинами, за тем, как они мчатся сплошным потоком, впритык друг к другу (безмолвное существо — человечек — едва заметен: в стальной коробке видна лишь его голова), чтобы понять следующее: что бы человек ни делал, в какой бы области политической, общественной или нравственной жизни он ни подвигался, действия его неизменно связаны с автомобилем — и с его поведением на дороге, и с самой идеей автомобилизма.
Ведь в отношениях между человеком и его автомобилем, в отношениях человека с самим собой и с себе подобными всегда наличествует идея вождения автомобиля. Мало сказать, наличествует: она питает эти отношения с утра до ночи и с ночи до утра, что бы человек ни делал, что бы ни чувствовал, чем бы ни был увлечен.
Можно было бы перечислить еще целый ряд механизмов, которыми обычно пользуются сегодня как средствами передвижения, но изо всех из них нравственной и религиозной (я уже не говорю — символической) силой обладает только собственный автомобиль, заменяющий прежде всего ноги, затем голову и, наконец, душу.
Короче говоря, главный просчет религий, политических партий, общественных организаций и т. д. в том и состоит, что они (в отличие от некоторых поистине просвещенных работодателей) не учитывают современного значения автомобиля, полагая, что в жизни такого сложного явления природы, как человек, он играет роль внешнего придатка, в то время как на самом деле он равнозначен таким жизненно важным органам, как сердце, печень или легкие.
Мне хотелось бы раскрыть еще значение той первой моей фразы, которую я намеренно несколько раз повторил, — относительно «полновластного хозяина, вершащего суд и расправу».
Прежде всего я стремился воздать должное человеку-автомобилисту, несмотря на то, что автомобилизм породил и продолжает рождать массу отрицательных явлений; умственные способности у всех разные, многие понимают автомобилизм совершенно неверно, искаженно. Автомобиль — дело рук человеческих, иначе не возник бы вопрос о характере отношений между человеком и машиной. Моя заслуга в том, что я доказал: единство «человек — автомобиль» изменило, опрокинуло все существовавшие ранее нормы морали, я осуждаю тех, кто исходил и продолжает исходить из старого принципа «человек — душа», гнет свою глупую половинчатую линию.
Наконец я поставил вопрос: какова же она, эта новая мораль, которая властно и решительно ввела формулу «человек — автомобиль» и вторглась при этом не только во взаимоотношения между людьми, но и в жизнь идей?
Прежде всего, исключив на значительную часть своей жизни прямой контакт с землей, человек благодаря своему автомобилю из положения просто млекопитающего или растения, всеми корнями своими сросшегося с некогда породившей его почвой, возвысился до положения ангела. Естественно, что он ввел тем самым совершенно новые моральные критерии, отличающиеся от тех, что регулировали его положение как земного жителя, и наконец (что явилось наивысшим достижением) обрел личные качества вершителя человеческих судеб. Изложу свою мысль яснее: человек, живущий по законам механики и динамики (то есть по правилам уличного движения) и возвысившийся до положения полновластного хозяина и судии, самостоятельно, по своему разумению, вершит судьбами машин и людей. Как я уже говорил, не всякому водителю это под силу: многие владельцы дорогих автомобилей заражены предрассудками, тщеславием. Но у кого есть необходимые качества, как, например, у меня, тот может быть полновластным хозяином и судией.
Приобретя в результате органического слияния со своим автомобилем эти качества, человек, естественно, стремится приподняться над землей, где он жил животной, растительной жизнью (пожалуй, скорее растительной, чем животной).
И естественно, он преисполнится отвращением ко всему животному, растительному. Все животное и растительное по сравнению с его новым, созданным его же руками существованием, с его новой сущностью «человека-автомобиля» покажется ему аморальным. Прежняя жизнь покажется ему отвратительной, низменной. Вот тут-то он и становится полновластным хозяином и судией всего того, что еще приковано к земле. Я имею в виду тех, кто не может (или не хочет) неразрывно слиться с автомобилем, упрямо его игнорирует (что равносильно нежеланию пользоваться собственными руками и ногами), упорно продолжает ходить пешком.
Я уже не говорю о том, какое это бедствие для автомобильного движения — все эти люди, бредущие, уставившись себе под ноги, по улицам городов и деревень! Причем не только с «математической» и нравственной точек зрения, но даже с сугубо практической, житейской, хозяйственной.
Впрочем, обсуждать этот вопрос не входит в мои намерения — статистикой пусть занимаются специалисты.
Я же попытаюсь доказать, сколь вопиющи и еретичны побуждения, заставляющие ходить пешком, пренебрегать великим единством «человек — автомобиль» и, по сути дела, быть препятствием на пути культуры, прогресса, религии (в ее современном понимании).
Упорствуя в своем желании вести животный, растительный образ жизни и уверяя, что он им по душе, такие люди отрицают даже то, что человек много-много лет тому назад поднялся с четверенек на задние конечности, а еще раньше, где-то в глубине веков, произошел от растения. Короче, они не верят в будущее человека, оторвавшегося от земли, а ведь это будущее уже приобретает зримые очертания: по улицам, по шоссейным дорогам мчатся в несметном количестве люди-автомобили, а в межпланетном пространстве летают космонавты.
Это упрямство, это нежелание признать новую религию, уводящую человека далеко-далеко от его истоков, есть не что иное, как величайшее оскорбление самой сущности человека, идеи его развития. Вот почему человек, сидящий за рулем, — полновластный хозяин и судия: хозяин земли, к которой он уже не прикован всеми своими корнями, как раньше, и судия, ибо он чувствует внутреннюю потребность наказать тех, кто плетется пешком и наводняет улицы, нередко мешая стремительному движению человека-машины.
Я высказал все это для того, чтобы моя семья, мои горячо любимые жена Мария и дети — шестилетняя Грациелла и четырехлетний Джорджо, — когда-нибудь узнали подлинные причины (моральные, религиозные, философские), побудившие меня свершить суд над невыносимо медлительными прохожими, которые пересекали пешеходную дорожку, когда я ехал с работы домой.
Пусть мои близкие знают, что я сделал это не под влиянием минутного раздражения — хотя так тоже бывает — и даже не из-за возмутительной неповоротливости пешеходов. Я это сделал по здравом размышлении, намеренно, в четырех разных местах города, только потому, что чувствую себя в своем автомобиле полновластным хозяином и судией. Я сделал это, чтобы подать пример другим, и я знаю: многие ему последуют.
Среди прохожих были дети и один старик; старик этот, перед тем как я на него наехал, разбил палкой стекло моего стремительно мчавшегося автомобиля. Но если ты намерен вершить суд и расправу, то ты не станешь разбираться, кому сколько лет; у тебя — свои критерии гуманности, ты не должен оглядываться на тех, кто обречен.
Когда не будет автомобилей разных марок, когда отомрут светские соображения и предрассудки, питаемые частнособственническими инстинктами, единица «человек-автомобиль» будет называться просто «Альфа». Когда на необъятных эллипсах, мало-помалу уже опоясывающих города потоками автомобильного движения, возобладают нравственные законы, основанные на принципах динамики, а пешеходные дорожки окончательно исчезнут с лица земли, вот тогда, мои родные — дорогая моя Мария, милая Грациелла и Джорджо, — вы будете мною гордиться, воздадите мне должное.
Критика
